Тяжелораненый артиллерист 72-й бригады из Краматорска, которому украинские врачи пророчили полную слепоту, вернулся домой после успешного лечения в Америке, занимается волонтерством и собирается жениться на любимой девушке
Что бы там ни говорили злопыхатели о пророссийских настроениях жителей Донбасса, мы из раза в раз убеждаемся, что на востоке Украины люди продолжают молиться, болеть и рисковать жизнью за родную землю. Взять хотя бы Краматорск. Здесь живет София Успешная — женщина, не побоявшаяся выгнать со своего двора вооруженных боевиков «ДНР», за что потом подверглась преследованию. Сепаратисты даже назначили вознаграждение за ее голову. Семья Мамченко — родители и их одиннадцать (!) детей, которые во время оккупации их родного города надели желто-голубые жилетки и проводили митинги за Украину — тоже из Краматорска. И именно в этом большом промышленном городе Донецкой области живет Максим Ильченко, боец 72-й отдельной механизированной бригады, который, защищая свою страну, стал инвалидом в 25 лет. Несмотря на утраченное здоровье, он чувствует себя счастливым: «Я внес свою лепту в дело победы. Все равно не смог бы оставаться дома, если бы Краматорск стал Россией. А так и город снова украинский, и я живой. Значит, еще что-то полезное для своей родины сделаю…»
До войны Максим Ильченко жил, как любой другой парень. Учился, ходил на рыбалку, встречался с девушкой. После окончания Донбасской государственной машиностроительной академии успел немного поработать программистом на фирме, после чего весной 2013 года его призвали в армию. Служил Максим в Белой Церкви, в 72-й бригаде. В мае 2014 года он должен был демобилизоваться, после чего собирался жениться. Но «дембеля» так и не дождался: за два месяца до этого в стране была объявлена антитеррористическая операция, солдат оставили в армии сверхсрочно и отправили воевать на восток.
— Тогда была первая волна мобилизации, и ребят забирали на очень короткий срок, буквально на десять дней, — рассказывает Максим Ильченко. — Многие из них продолжать службу не захотели. Это и понятно: часто не хватало средств защиты, боеприпасов, снабжения. Это сейчас армия заслугами частично Минобороны, а в основном, конечно, волонтеров, нормально обеспечена. А поначалу солдаты были голые и босые. У нас, например, были советские жестяные каски и пять никудышных бронежилетов на сорок человек. В общем, отслужив кто десять дней, кто полтора месяца, призванные ребята демобилизовались. Батальоны опустели, и нами, срочниками, их доукомплектовывали. 72-я бригада поехала в Розовку, на границу Запорожской и Донецкой областей. Там тогда было тихо, а все активные боевые действия происходили в Славянске. Мы не сомневались, что украинская армия быстренько разгонит террористов, у которых тогда не было ни «Градов», ни тяжелой артиллерии, и на этом все закончится. Не тут-то было! Нас передислоцировали в Тельмановский район, откуда мы с боями пробирались вдоль границы в сторону Краснопартизанска. Пути назад уже не было, нужно было воевать.
— Учебной подготовки, которую солдаты сейчас проходят в Яремче или «Десне», где учат тактике, стратегии, стрельбе, первой медицинской помощи при пулевых и осколочных ранениях, у вас, видимо, не было. Но в армии хоть чему-нибудь научили?
— О чем вы говорите? Полгода своей срочной службы я красил заборы и косил траву… лопатой. Потому что косы нам в части не выдавали. Раза два стрелял на полигоне из «Акации» (советская дивизионная самоходная гаубица. — Авт.). Вот и весь мой военный опыт. А боевые задания на востоке были совсем не простыми. Например, мы получили приказ отрезать территории «ДНР» и «ЛНР» от России. Двинулись вдоль границы, дошли до Изварино и остановились как раз между Россией и оккупированной территорией Донбасса. Идея была хорошая: отрезать поступление подкреплений, боеприпасов и материальной помощи из соседнего государства на оккупированные территории. Но наше командование не думало, что Россия начнет стрелять. А она начала. Одиннадцатого июля Зеленополье было подвергнуто ракетной атаке, формирования так называемой «ДНР» отрезали нас от снабжения и обстреливали с другой стороны. Мы оказались в окружении под огнем «Градов» и минометов…
В мае 2014 года Максим Ильченко должен был демобилизоваться. Но за два месяца до этого в стране была объявлена антитеррористическая операция, и его отправили воевать на восток (фото со странички в соцсети)
Этот страшный эпизод войны на востоке Украины получил название «Изваринский котел». За июль-август 2014 года здесь полегло несколько сотен украинских военнослужащих и было уничтожено огромное количество техники. Оставшиеся солдаты, едва живые от голода, не могли больше продолжать бой из-за отсутствия боеприпасов. Некоторые из них, в том числе бойцы 51-й и 72-й бригад, вышли из котла через территорию России и пробивались к своим по землям, оккупированным боевиками, за что потом были несправедливо обвинены в дезертирстве и государственной измене.
— Они не предатели, — говорит в защиту товарищей Максим, оставшийся тогда в окружении. — Потому что, уходя через Россию, они прикрывали собой нас — тех, кто остался. Они тянули время, отвлекали внимание противника, подрывали по дороге остатки нашей техники, чтобы та не досталась врагу. Благодаря этим ребятам мы сумели вырваться из окружения и спастись. Кстати, командование тогда обещало почести и награды тем, кто совершил прорыв под Изварино. В результате все получилось как всегда: медали достались не нам, а тем, кто сидел в кабинетах при штабе. В общем, мы получили приказ отступать. Но фактически отступать было не на чем. Наши самоходки уже превратились в металлолом, на котором невозможно было проехать и пяти метров. Мы выезжали на КрАЗе, двигаясь в сторону Марьинки. И несколько раз нарывались на «сепарские» засады.
— Из одной из них в вас и выстрелили…
— Да, это произошло шестого августа, через два часа после начала прорыва, под Дьяково. Мы ехали несколькими колоннами и в какой-то момент остановились, ожидая приказа о дальнейшем направлении движения. В ту же секунду нас накрыло огнем. Взлетела вверх чья-то взорванная машина. Стало понятно, что мы нарвались на засаду. Кроме крупнокалиберного оружия, сепаратисты использовали и стрелковое. В меня, сидевшего в кузове КрАЗа, попала пуля из автомата. Слава Богу, что не из чего-то другого, иначе бы мне просто разнесло голову. Врачи и так удивлялись, что я остался жив. Ведь пуля вошла под глазом, а вылетела возле виска, чудом не зацепив мозг.
— У вас очень сильный ангел-хранитель.
— Я еще со времени службы в армии не снимаю с груди крестик. Обычный, алюминиевый. Во всех боях на востоке он тоже был у меня на груди. Ну и, конечно, за меня молились родители, близкие. Бог спас меня, за что я ему очень благодарен. Но в тот момент было, конечно, непросто. Мы больше суток прорывались из окружения. И все это время я, раненый, лежал на дне кузова, прикрытый бушлатами, матрацами… Было очень страшно. На меня сыпались осколки, я в ужасе смотрел на них, понимая, что, если они прожгут лежащие на мне вещи, не смогу даже пошевелиться и сгорю заживо. Слава Богу, обошлось.
Товарищ вколол мне обезболивающее и противошоковое. Но лекарства помогли ненадолго: у меня ведь были разорваны гайморовы пазухи, я плевал кровью, было очень трудно дышать. Из-за травмы обоих глаз ничего не видел. На следующий день, когда мы оказались в безопасности, медики из соседней бригады провели мне первичную обработку ран, позже, в полевом госпитале, врачи сделали рентген, подтвердивший, что у меня прострелена голова, удалили из носоглотки осколки раздробленных костей. Потом с помощью санавиации меня доставили в Днепропетровск, в больницу имени Мечникова. Но этого я уже не помню: был без сознания.
*На левом глазу у Максима теперь стоит протез, а правым он видит на двадцать процентов (фото с сайта радио «Свобода»)
Друзья Максима выложили в Интернет его историю, и с парнем сразу же связалась Украинская федерация Америки: наши соотечественники, которые, переехав в Соединенные Штаты, продолжают помогать нуждающимся украинцам.
— Мы связываемся с врачами в украинских военных госпиталях, и они сообщают нам о раненых, которым не могут помочь, — говорит президент Украинской федерации Америки Зеня Черник, американский врач украинского происхождения. — Например, если нужны специфические, очень сложные операции или дорогостоящее протезирование. Мы оплачиваем визу и перелет, договариваемся с американскими врачами о лечении. Вся эта помощь для украинцев оказывается бесплатно, в том числе реабилитация, проживание и лекарства. За время проведения АТО Америка уже выделила более пяти миллионов долларов на лечение украинских бойцов.
Среди них и Максим Ильченко. Через неделю после того, как о нем узнала Украинская федерация Америки, он уже был в филадельфийской клинике. Здесь ему провели несколько офтальмологических операций, в том числе почистили роговицу на правом глазу, удалили левый глаз, который нельзя было спасти. А также прооперировали нос и челюсть, благодаря чему он смог нормально есть: после ранения рот у парня не открывался и пищу приходилось вводить через трубочку.
— Я пробыл в Штатах в общей сложности девять месяцев и в результате вернулся домой безо всяких палочек, хоть частично, но все же зрячий, — рассказывает Максим Ильченко. — На левом глазу теперь стоит протез, правым вижу на двадцать процентов, и то по периферии. Как радушно волонтеры меня приняли, передать не могу. Они приносили вкуснейшую еду, в том числе наши украинские блюда, — например, варенички с картошкой и жареным лучком. Кто-то дарил книги, кто-то давал деньги. А один раз пришли симпатичные девушки, обняли меня и просто сказали: «Спасибо, что вы есть». В общем, даже если у меня поначалу были депрессивные мысли, навеянные инвалидностью и состоянием здоровья, то в такой дружественной и душевной атмосфере от них не осталось и следа.
Тем временем родители и командиры Максима Ильченко боролись в Украине с бюрократической системой, чтобы выхлопотать парню документы участника боевых действий и инвалида войны.
— С меня, например, требовали справку о том, где я получил ранение, — вспоминает Максим. — Должен был достать ее и предоставить в Минобороны именно в то время, когда лежал в больнице. Справку мне в результате выдали фиктивную. Мол, я в АТО был до 1 августа, а ранение получил шестого. Это где же я, спрашивается, мог быть ранен осколками и пулей в голову? У себя на кухне? В общем, маме пришлось взять отпуск на работе и вплотную заняться моими документами. Боевые товарищи и командиры тоже обивали пороги, чтобы мне помочь. Наконец, я получил и статус участника боевых действий, и удостоверение инвалида войны. Однако право пользоваться этими льготами продолжаю выгрызать — иначе не скажешь — каждый день. Например, водители маршруток часто не хотят везти бесплатно. Смотрят на меня так, вроде я у них деньги краду. Это очень неприятно. Хочется жить в стране, где люди уважают закон и друг друга.
— Раненые бойцы, столкнувшиеся с безразличием чиновников и дикой бюрократией при выбивании положенных им льгот, нередко разочаровываются во власти.
— Ко мне это не относится. Обижаться на командование армии или правительство без толку. Горевать по поводу своей инвалидности тоже не собираюсь: я чудом выжил, мне помогало столько людей, любимая девушка осталась со мной, мы вместе перенесли все испытания и в следующем году планируем пожениться… Чего еще желать? Я полон оптимизма и очень счастлив. Многому уже научился. Например, увеличивая шрифт на планшете до максимума, могу читать. У меня даже есть специальные очки для работы с компьютером. Готовить еду и обслуживать себя — для меня вообще не проблема. На улице чуть сложнее — не всегда успеваю периферическим зрением «поймать» движение пешеходов и автомобилей. Так что прошу близких меня сопровождать. Я давно мечтал заниматься массажем и сейчас наконец реализовал свою мечту, окончив курсы. Пока отрабатываю навыки на домашних. Они довольны. А еще я стал волонтером. Выполняю информационную поддержку команды «Краматорск SOS» и занимаюсь адресной помощью переселенцам с оккупированных территорий. Конечно, общаюсь и с другими бойцами, в том числе ранеными, поддерживаю их. Пытаюсь донести до ребят мысль, которую осознал после своего ранения: если в сложной ситуации начинаешь ныть и опускать руки, точно не выкарабкаешься.