26-летний Павел Чайка получил третий орден за страшный бой под Дебальцево в феврале 2015 года
Знаете, о чем мечтает большинство молодых солдат, воюющих вот уже почти два года в Луганской и Донецкой областях? О «МакДональдсе». Ребята настолько устают от каш и тушенки на передовой, что гамбургеры и картошка фри им буквально снятся по ночам. Павел Чайка назначил мне встречу в ресторане быстрого питания. «Заодно съем что-то вредное, — сказал боец по телефону. И добавил: — Скоро мне снова возвращаться в часть. Такой возможности не будет». Полный кавалер ордена «За мужество» (считается высшей солдатской наградой) выглядит очень юным. Худой, высокий, голубоглазый красавец улыбается, рассказывая даже о самых страшных днях войны. Паша хорошо понимает, что выжил, как в песне, «всем смертям назло». Причем не один раз. Но год назад в Логвиново он в прямом смысле слова смотрел смерти в глаза.
— 12 февраля мы выехали на зачистку Логвиново, вблизи Дебальцево, — рассказывает Павел Чайка. — Бой начался в шесть часов утра, около одиннадцати мы оттуда всех выбили, заняли село и ждали другие подразделения. Нас предупреждали, что могут выйти танки. И вскоре со стороны Горловки подошли семь российских машин. Они просто «смели» нас с занятых позиций, ведь мы были только на БТРах. Один из них разбили прямым попаданием. У нас было много раненых, погиб мой друг… Почему к нам никто не пришел в подкрепление? Этот вопрос остается без ответа. Выбирались мы из Логвиново под плотным обстрелом. По нам беспрерывно стреляли танки, которые находились всего в нескольких сотнях метров.
*Позывной Павла «Сигл» (в переводе c английского — «чайка»)
Этот бой под Логвиново Павел называет самым страшным. И это говорит человек, который дважды побывал в Донецком аэропорту! Его, вернувшегося из-под танкового обстрела, еще не умывшегося с дороги, тогда сфотографировал командир Максим Миргородский. Лицо бойца, как и вся форма, полностью в грязи. Только глаза светятся. В них столько боли…
— Внутрь 80-го БТРа я загрузил двоих раненых, — вспоминает события того дня Павел. — Тело старшего прапорщика Владимира Суслика мы тоже забрали. Мне места уже не оставалось. Раненого сержанта попросил: «Держи меня за ремень, чтобы я не упал»… Стоял между колесами (так расположен люк БТРа). Мы ехали через болото. Было около трех часов дня. Вся грязь летела на меня. Если бы я стоял во весь рост, торчал бы над БТРом — высокий же. Поэтому согнулся, как мог. Да еще командовать надо было. Кричал водителю: «Жми. Главное, чтобы мы не сели в болото. У нас раненые, убитый. Если застрянем, не вынесем их отсюда». К счастью, болото проехали. Тут я вижу три танка. И понимаю: они не наши. Танки открыли по нам огонь. Я видел каждый выстрел, слышал, как по броне стучат осколки — бэм, бэм, бэм… Одним выстрелом нам срезали выхлопные трубы, следующий прошелся по верху БТРа. Чуть ниже — и все погибли бы… Пока мы не перепрыгнули дорогу и не спрятались с другой стороны, танки продолжали по нам стрелять.
Ко мне на встречу Павел приехал в гражданской одежде. Джинсы, свитер, темная куртка… Обычный молодой человек. Только татуировка «За ВДВ» на ребре ладони выдает десантника.
— Где хранишь награды?
— Лежат в моей съемной комнате в Николаеве, — отвечает Павел. — На коробочках за время моего отсутствия такой слой пыли скопился, что рисовать можно… Надевал все награды 23 августа, в День флага. И на какую-то телевизионную передачу попросили прийти при полном параде.
*"Сейчас это моя работа — Родину защищать", — говорит Павел
— Что значат для тебя все три ордена «За мужество»?
— Приятно, что оценили. Они вроде дают какую-то прибавку к пенсии. Не знаю точно, еще не выяснял. К зарплате точно ничего не добавляют.
— Кто тебе вручал награды?
— Первую — III степени — случайно нашел в штабе через два с половиной месяца после приказа. Вторую мне вручили на Новый год. Ее в зону АТО привез замкомбрига. А орден первой степени лично вручал министр обороны на полигоне. Что вы удивляетесь моим наградам? — пожимает плечами Павел. — У нас в бригаде много таких кавалеров. У Паши Чория ордена «За мужество» III и II степени. У Паши Маковеенко — тоже. Такие же у Коли Русецкого (позывной «Молот»). Мой командир Максим Миргородский (позывной «Майк») — рыцарь ордена Богдана Хмельницкого всех трех степеней. У капитана Нетребко «Богдан Хмельницкий» III и II степени. И орден «За мужество» III степени. Практически у каждого второго бойца есть орден «За мужество». У нас все боевые.
— Почему решил стать военным?
— Сам родом из Волынской области. Мне нравилось Суворовское училище. После девятого класса поступил в Волынский военный лицей. Родители работают в больнице. Мама — акушер, отец — рентген-лаборант. Сразу сказали: «Поступай, куда хочешь. Мы поможем, чем сможем». У меня есть младшая сестра, она учится в институте.
Я подал документы сразу в три вуза: Одесскую академию сухопутных войск, Национальную академию внутренних дел и Восточноевропейский институт имени Леси Украинки. В лицее нас предупреждали, что денег для поступления может не хватить. Так и случилось. Два года я проучился в гражданском институте на факультете правоведения, а затем пошел в армию. Предлагали служить в президентском полку, спецназе. Я сказал — только ВДВ. А мне: «В стране самолеты не летают, парашюты не раскрываются». Ответил: «Проверю сам». Так меня определили в николаевскую бригаду. Командиром роты был Максим Миргородский. Отслужил у него «срочку». И Максим Викторович сагитировал подписать контракт. Закончил Восточноевропейский институт заочно.
— Не разочаровали десантники?
— Нет, что вы. Мы постоянно улетали на полигон, тренировались, стреляли от души. А не так, как в других частях: за год солдат мог выстрелять аж десять патронов. У меня же на первых стрельбах было сразу 500! Хотя ощущения, что эти навыки нам пригодятся, тогда не было.
Когда контракт закончился, пару месяцев поработал в охране и решил попробовать себя в милиции. До июня 2013 года прослужил в «Беркуте». У меня осталось там много друзей, знакомых. И я могу дать 250 процентов, что у николаевского «Беркута», который стоял в охране Администрации президента, оружия не было. При этом 11 ребят оттуда увезли с огнестрельными ранениями. Из моего взвода пострадали четыре человека. В двоих стреляли из пистолета Макарова.
Что произошло 30 ноября на Майдане? От многих бывших сослуживцев слышал, что это были русские омоновцы, переодетые в нашу форму. Этому есть простые доказательства. В 2011 году, когда я пришел в подразделение, запретили носить нашивки «Беркут». Мы стали милицией. А на Майдане у всех были нашивки «Беркут». Я рассмотрел, что у одного она была криво пришита. А мы уже получали новую форму с отпечатанной на ней надписью «Милиция».
— Почему вернулся в десантную бригаду?
— После того как я ушел, бригаду отправили в Косово. Пацаны заработали денег. И давай меня по очереди приглашать на новоселья. Один купил квартиру, второй… Когда третий позвонил, я спросил: «Какая зарплата у сержанта?» Оказалось, столько я получал в «Беркуте». То есть, возвращаясь, я ничего не терял. Так решил вернуться в бригаду.
— Съездил в Косово?
— Съездил, ага… Я всегда любил поговорку: служи, дурачок, получишь значок. Это обо мне. Сейчас, кстати, тоже ездят в миссии. Но теперь платят меньше. Да и комбриг наш сказал: «Пока идет война, я никого не отпускаю». Считаю, это правильно. Почему одни должны воевать, а другие деньги зарабатывать, загорать, в океане купаться? А вот все закончится, буду пробовать куда-то поехать. Тоже хочу свою квартиру.
— Когда ты попал в зону АТО?
— Если не ошибаюсь, в Крыму Путин начал учения 2 марта, в пятницу. Мы к тому времени уже получили оружие, БТРы на плац загнали. По тревоге нас не раз поднимали. Все десантные бригады готовились сесть в самолеты и лететь в Крым — встречать россиян там. Но приказ так и не поступил. Уже и вертолеты россиян полетели, «зеленые человечки» захватили аэропорт Симферополя… А в субботу нашу часть заблокировали родственники: мол, никуда не отпустим родных. Но у нас был второй выезд. За ночь мы сделали марш-бросок и утром уже были на Чаплынке. Фактически начали создавать границу с Крымом. Мы могли завязать бои на полуострове. Хотя, думаю, быстро бы проиграли. Нужно учитывать силы и средства противника. На начало АТО в стране было четыре десантных части и два полка спецназа. Это тысяч пять подготовленных бойцов. А сколько российских войск находилось в Крыму? 15 тысяч… С техникой.
Помню, мы укрепились. А разведчики нам передают: «Этой ночью на вас пойдет 40 «Тигров». Что делать? Мы по линии обороны разложили гранатометы, гранаты. Подготовились. Ночь прошла тихо. На следующий день вечером получили новое сообщение: «Готовьтесь, сегодня на вас пойдет 20 «Тигров». Ну, говорю, если мы вчера от сорока отбились, от двадцати сегодня точно отобьемся… Через три-четыре дня приехали пограничники, начали обустраивать границу. Мы переехали на новое место.
В первом же бою Павел был ранен. Это произошло возле Красного Лимана в Донецкой области.
— Мы попали в засаду, — продолжает Павел. — Меня ранило в ногу, осколок зацепил и лицо. Отходили еще минут сорок, отстреливаясь. Потом уже меня забинтовали. Пули со всех сторон свистели, как в кино. Была сотая доля секунды, когда подумал: молодой же еще совсем… Меня отправили в госпиталь лечиться. Но тут звонят: под Ямполем был бой. Мои ребята уже садились на броню, как из лесу прилетела граната. Осколок попал в одного бойца, зацепив лопатку, легкое и позвоночник. Человек до сих пор не ходит. Меня на кровати подбросило: надо ехать. 24 июня отпраздновал день рождения, а 26 у.е.хал. Врачи не отпускали, переживали, что швы на колене могут разойтись. А я говорю: «Вытаскивайте нитки. Билет уже в кармане». Правда, шов потом таки разошелся. После неудачного прыжка в полном обмундировании. Пока добирался в бригаду, еще одна группа наших ребят попала в засаду. Ранило сержанта. И тоже в позвоночник. Он не ходит… На следующий день после этого я уже был на месте.
После этого бригаду бросили на Зеленополье. Потом, как выразился Павел, «месяцок отсиделись в окружении на луганской границе». Выйдя в уже освобожденный Славянск, боец отбил у врага КамАЗ.
— Мы обстреляли колонну техники сепаратистов, — рассказывает Чайка. — Перебили в КамАЗе воздушную систему. Тяжелая машина, обшитая броней, остановилась, ее заклинило. Мы затащили грузовик к себе. В кузове нашли несколько минометов и 80 мин к ним. Наши тут же их развернули в сторону врага. Я сразу попросил командиров: «У меня же только уазики в подразделении, нужна тяжелая машина». Мне сказали: «Если успеете поменять побитые осколками колеса, будет ваш». Все сделали. КамАЗ воевал с нами в Зеленополье. У него был пробит бак, так мы вставили в отверстие деревянный чопик и полностью топливо не заливали. После Зеленополья объем бака уменьшился: в него попал еще один осколок. Ездили с дозаправками. Но это же ничего. В окружении с нами катался этот КамАЗ. И сейчас нормально служит.
— Когда впервые попал в Донецкий аэропорт?
— В октябре. Я находился в терминале как раз тогда, когда по нам стрелял Пореченков. Пробыл там в общей сложности чуть меньше двух недель. Самым сложным было проехать по взлетной полосе. Второй орден «За мужество» мне вручили именно за защиту аэропорта.
— Ты потерял много друзей на этой войне?
— Витя Ковальчук погиб в Донецком аэропорту на вышке. Под Славянском — Лысечко. Иванцова знал. Он был у нас старшиной. Ни одного погибшего мы не оставили врагу. Всех вывезли.
— Война тебя изменила?
— Конечно. После первого своего ранения понял, что самое дорогое — человеческая жизнь. Все остальное можно купить. Сейчас, пока наша бригада не находится на передовой, я решил подлечить колено. Что-то внутри отвалилось. Кусочек мениска, что ли. Я не очень понимаю медицинские термины.
— Думал о том, правильно ли выбрал путь военного?
— А зачем мне об этом сейчас думать? — улыбается Павел. — У меня контракт до 2018 года. Сейчас это моя работа — Родину защищать.