Легендарный борец с организованной преступностью рассказал «ФАКТАМ» о времени и о себе
Дедов и родителей одного из создателей отечественной службы борьбы с организованной преступностью и криминальной разведки УБОП Валерия Кура жизнь помотала так, что, если бы не семейная «чуйка», пропали бы где-нибудь на Колыме. Та же «чуйка» не раз выводила и самого Валерия Степановича из сложных и, казалось, тупиковых ситуаций. Пережив взлеты и падения и вынужденный уход со службы в МВД в расцвете лет, член Международной ассоциации полицейских Валерий Кур, отметивший свое 65-летие, сегодня является одним из самых информированных и авторитетных правоохранителей.
— Ужасно задействованный в жизни человек и вместе с тем… никто, — говорит Валерий Кур. — Я сегодня советник, консультант, эксперт, функционер во многих наших полицейских и других организациях. Но как кошка, которая гуляет сама по себе, очень боюсь привязываться.
— К вам прислушиваются, как вам кажется?
— Пожалуй, нет, хоть и вынуждены… Это касается руководителей силовых структур и представителей власти. А вот честным, порядочным работникам милиции и других силовых структур, которые не имеют права высказывать свою точку зрения под страхом увольнения, я помогаю. Как когда-то, в первые годы борьбы с организованной преступностью, меня от увольнения за мою публичность и разглашение «государственной тайны» о том, что организованная преступность в Украине существует, спасали журналисты. Их мое начальство боялось. Кстати, одним из них был журналист газеты «Вечерний Киев» Александр Ефимович Швец.
Живу на пенсию, консультирую различные структуры. На получаемые средства я смог построить жилье детям, внукам, себе построил неплохую квартиру. В 90-х годах перевез из России маму и построил ей дом в селе — на 90 процентов из кирпичей, которые заработал в 1989—1991 годах тайно от своего руководства, работая в ночную смену грузчиком на заводе имени Петровского в Киеве. Почему подрабатывал тайно? Боялся обвинений в коррупции.
Мне было стыдно, дурачку, что я, руководитель такого серьезного подразделения, не в состоянии обеспечить двоих своих малолетних детей… Днем, возглавляя столичное подразделение по борьбе с организованной преступностью, я с близкими мне сотрудниками УВД Киева задерживал каждый день от пяти до двадцати членов столичных и заезжих банд: «череповцев», «солоховцев», «кисилевцев»… Всех не перечислишь. В основном — членов знаменитой киевской шестерки (криминальных авторитетов. — Ред.). А ночью с еще парой таких же «чокнутых» офицеров спецслужб грузил на платформы особым рисунком кирпич-сырец.
На тот момент наше подразделение было, пожалуй, первым не только в Украине, но и в СССР, и начальник УВД Киева Василишин не давал меня в обиду. Меня не убили бандиты, не посадили в тюрьму за измену Родине или другие надуманные государственные преступления во многом благодаря моим наставникам. Если бы министр внутренних дел Украины Гладуш в конце 80-х хотел, он бы одним росчерком пера решил мою судьбу милиционера не в мою пользу. Он этого не сделал.
— Вы по отцовской линии поляк, а ваша мама, Тимофеева, русская. В интервью Дмитрию Гордону вы рассказывали, что родственники и по польской, и по русской линии вашего рода не очень-то нравились советской власти.
— Моих родственников, пятерых братьев мамы, Тимофеевых, раскулачили. В 1918 году, когда пришли комбеды, мой дедушка Ефим собрал своих взрослых сыновей и сказал: «Уходите, кто куда может». Только Ниночку взял, мою маму, самую младшую в семье, с ней и ушел, потому что его накануне предупредили, что всю семью заберут и сошлют. Из Белгородской губернии дед с мамой пришли в Воронежскую, где и осели, работая на стройке и живя в землянке.
О настоящей судьбе отца, о том, как молодой польский аристократ вместе со своей семьей стали врагами СССР еще во времена Второй мировой войны, я узнал взрослым — от дяди отца Бронислава. Его, как и деда Йозефа, и других членов семьи, разыскивала советская власть.
До войны отец жил в Кракове, воспитывался и учился вместе с Каролем Войтылой (будущий Папа Римский Иоанн Павел II), который в те годы жил обычной жизнью молодого человека. А позже судьба их развела. Дядя Бронислав рассказывал, что после того, как Сталин сговорился с фашистами о разделе Польши и польское правительство вынуждено было бежать в Англию, многие молодые кадеты служили под английским протекторатом, входя в так называемую Армию Крайову, в том числе и мой отец. Во время Варшавского восстания, вспыхнувшего в 1944 году, сталинские полководцы обещали Армии Крайовой поддержку, изначально решив, что те не должны иметь никакого влияния в новой рабоче-крестьянской Польше. Поэтому всех «неблагонадежных» офицеров, переписали и расстреляли. Да они и сами не хотели сливаться с Советами.
В конце войны дед Йозеф вместе с семьей, моим отцом, оказались на Западной Украине. Там они безуспешно пытались поменять фамилию. Вернуться в Польшу им уже нельзя было — они там были вне закона, а для советских органов тоже стали врагами. И я, кстати, потом это ощутил на себе, когда как один из лучших офицеров написал рапорт с просьбой направить выполнять особые задания в Афганистане и других точках. Но этому рапорту не дали ход. Только потом я узнал, что существует так называемая пятая графа.
— То есть счастье погибать в Афганистане было недоступно евреям, полякам и людям некоторых других заведомо «подозрительных» национальностей?
— Нет, погибать можно и даже нужно было, чтобы, как во время Второй мировой войны, «смертью смыть с себя позорное имя предателя». Но работать на ответственных участках политического фронта было нельзя! Могла быть утечка государственной тайны или, не дай Бог, переход за границу на ПМЖ. Я ведь был честным комсомольцем и только потом узнал, что именно из-за «государственных» грехов моих предков Тимофеевых и Куров меня в СССР боялись выпускать за границу. Даже не пустили на Олимпиаду в Москву, куда в 1980 году командировали всех сотрудников уголовного розыска СССР.
— И когда же вы стали выездным?
— Только после развала Советского Союза, когда баллотировался в первый созыв Верховной Рады Украины. Это было в 1989—1990 годах. Я баллотировался на одном округе с Ларисой Скорик.
— Однако народным депутатом вы так и не стали, несмотря на свою популярность в те годы. О вас писали все центральные СМИ, очень популярный тогда журнал «Огонек».
— Честно говоря, я Ларисе уступил. Кандидатом в народные депутаты первой Верховной Рады независимой Украины меня выдвинули от УМВД Киева. Кроме меня, на округе баллотировались еще 30 человек, но их всех я обошел. А потом услышал, как здорово українською мовою говорит Лариса, и решил, что уступлю дорогу щирой украинке. К тому времени я много общался с лидерами националистов и понял, как важно строить свое, независимое, государство.
Тогда как раз и выяснилось, что при всей своей популярности у меня не только нет загранпаспорта, но я даже не знал, как выглядит доллар США, не говоря о другой валюте. Руководитель тогдашнего киевского ОВИР, бывший мой коллега по уголовному розыску Виктор Казарцев, удивился и помог.
В 1994 году министром внутренних дел был назначен Владимир Иванович Радченко, после его работы в СБУ. А я в это время уже находился «в ссылке» в Киевской школе милиции (в последующем Академии МВД), где преподавал оперативную работу. Радченко говорил журналистам, что на посту министра ничего ломать не будет. Доверит работу ветеранам-профессионалам, в число которых сразу попали Николай Олегович Поддубный, первый официальный начальник УБОП, я и многие другие специалисты.
*Фото милицейских будней Валерия Кура 90-х годов (фото Ефрема Лукацкого)
— И кто из наших криминальных авторитетов, ваших подопечных, «курировал» это направление?
— В большей степени Череп, он же Игорь Ткаченко. Помню, как жестоко «череповские» обращались со своими девочками-проститутками. Особенно теми, кого вывозили на работу за границу. За утаивание любой мелкой суммы или нежелание обслуживать его лично им просто резали бритвой лица. Ко мне за справедливостью приходила не одна такая жертва, если удавалось бежать. Но очень многих непокорных наши бандиты так и оставили зарытыми на чужбине.
Официально в СССР не было ни организованной проституции, ни секса. Вот в эпоху перестройки Череп и другие лидеры ОПГ взяли на себя борьбу с неорганизованной проституцией, очень быстро ее организовав. На получаемые доходы они с легкостью находили за хорошие деньги предателей-силовиков. Все усилия сотрудников уголовного розыска — а это целые тома оперативных разработок в отношении лидеров этого вида преступности — разваливались до суда, еще на стадии прокурорских проверок. Реальную картину знали только мы и в КГБ, где по полной использовали проституцию в интересах государства. Девочек, состоявших на учете в уголовном розыске, «спецы» очень часто брали в аренду. Проводили классические оперативные комбинации против предполагаемых агентов капитализма, подкладывая под них наших подопечных. Самые талантливые «артистки» пользовались спросом в КГБ и зарабатывали на этом очень хорошие по тем временам деньги, получая к тому же серьезное покровительство. В уголовном розыске проституткам не платили. Опытные сыщики находили подход к некоторым из них и вербовали для работы против их же хозяев-сутенеров и для раскрытия других видов преступлений. В таких случаях они становились прекрасными агентами и получали денежное пособие.
— Вы тоже девочек использовали?
— Как агентов — конечно. Например, благодаря женской агентуре я знал многое не только о Черепе, Солохе, Рыбке, Вате, Чайнике, Прыще, но и о многих других лидерах. Запомните, женщины — лучшие агентессы, особенно для нас, мужчин-оперативников. У меня на связи всегда было по 8—15 агентов. И самые лучшие из них — женщины. Многие даже денег за работу не просили.
Один из моих наставников, легендарный сыщик Борис Иванович Хряпа, пришедший в Киевский уголовный розыск 18-летним мальчишкой, прослужил более 60 лет. Умер недавно. После официального выхода на пенсию никто из руководства не забирал у него кабинет, автомашину и возможность приходить каждый день на работу. Это он научил меня работать с женщинами-агентами, а самым большим признанием была передача мне на связь некоторых из его агентесс.
Помню двух из них — Жанну и Сашу. Они были спаренными, то есть расшифрованными друг перед другом. Знали и хотели вместе помогать уголовному розыску. Жизнь так поиздевалась над ними, что в молодом возрасте они оказались без семьи, жилья и средств существования. Женщины долго «не садятся на стакан», но если «присела на минутку», то знай — это на десятилетия, а может и до полного краха. Вот и мои подопечные девочки, «сев на стакан», очень быстро оказались в местах лишения свободы и возненавидели весь мир. Хряпа помог им выйти из тюрьмы, устроиться на работу, попытаться начать новую жизнь. А я продолжал его традиции. Помню, вышли они из колонии и ко мне на Владимирскую, 15, в киевский угрозыск: «Степаныч, пожалуйста, устройте на работу. Все, завязали, больше не будем…» Аккуратные такие, утречком помоются, белье постирают, вывесят, посушат в своем подвале, где водичка еле-еле протекает, капает тепленькая… И вот я устраивал их на работу: то в какой-то горячий цех в хлебопекарню, то еще куда-то. Работайте, трудитесь. Получат денежек — и ко мне: «Степаныч, пока все нормально, но возьмите с нас расписку, что мы не имеем права тратить деньги. Вы их будете забирать и выдавать нам только по пять рублей в день». Чтобы не пить. Держались, как правило, полгода, а потом опять на зону…
— После принятия нового, «портновского», УПК оперативники жалуются, что стало невозможно внедрять агентов, потому что все разрешения на ОРД (оперативно-розыскную деятельность), негласную работу должны обязательно санкционировать следователь и прокурор, из-за чего, кроме других осложнений, случались элементарные утечки информации. А ведь внедрение агентов в криминальные группировки — очень опасный и эффективный метод противодействия преступности.
— Действительно, сегодня существуют длительнейшая процедура, большая волокита, много специальных барьеров. Но к этому надо привыкать, потому что именно процедура легализует многие вещи, делает их законными. При том условии, конечно, что вся система — и судебная, и прокурорская — является чистой.
— Насколько серьезные потери, на ваш взгляд, понесла система МВД в результате первого этапа реформы?
— С первых лет нашей независимости милиция формировала все больше и больше негатива. В первые годы перестройки все глубоко вдохнули, но реально ничего не сделали. И если у первых президентов просто руки не доходили до милиции, то уже каждый последующий превращал милицию в инструмент.
— А потом еще и вспомнили термин «революционная целесообразность»…
— Вот эта революционная целесообразность и привела к тому, что, кроме пиара, ничего не осталось. В управление силовыми органами, опять повторяя прежние ошибки, забежали политиканы, которые негодными методами собираются сделать реформы.
Посмотрите, как иногда ведется борьба с коррупцией. Некоторые политики, которые двух слов связать не могут, наши бывшие подопечные, кстати, которые в свое время начинали с бандитского криминального бизнеса здесь, сейчас на «ты» с будущим генеральным прокурором. А ведь эти «политики» в свое время бежали в Америку, прихватив украинские активы. Теперь жалуются: у нас забирают бизнес, требуют взятку. Хотя до этого сами давали взятки всем чиновникам и разлагали нам силовиков. А тут вдруг решили не платить. И не потому что борются с коррупцией — просто стали работать в парламенте, в правящей коалиции, и решили сэкономить на прокурорских и судейских. Вернувшись из США, они так и остались по морали преступниками, а не инвесторами.
Нельзя, уважаемые господа руководители государства, достичь благородных целей неблагородными средствами. Ни в коем случае нельзя позволять называть себя на «ты» людям, которые достойны услышать одно: «Спасибо за инвестиции, но в политике вы нам не нужны». Те же американцы как прагматики работают по принципу весов. Знаете, как работает закон о защите свидетеля? Даже если он бандит, положи на одну чашу весов его вину перед государством, а все, что он сдал, предал, продал — на другую. И если второе перевешивает — защищай его как свидетеля и выпускай. Но не пускай в политику, а веди как своего агента в интересах государства.
*Выйдя в отставку, Валерий Кур стал путешествовать по миру
Сейчас мы набрали только верхнюю, публичную, часть полиции — ее функции чисто представительские. И там не надо особой подготовки — только чистота, порядок и барьеры выставить, чтобы не шагнули ни вправо, ни влево. Зарплату хорошую, конечно, но и барьеры. Сразу. Потом будет поздно. И чтобы они все с улицы были, чтобы ненавидели продажных «ментов» (но ни в коем случае не всех подряд). Но реформу я начал бы с такой подготовки, как американцы нас готовили, и не рвал бы срочно все, что с таким трудом создано, чтобы удовлетворить потребность социума. Не надо идти на поводу у политиканов. Оставил бы опытных, порядочных «стариков» и на базе любого учебного заведения, поставив туда американцев, грузин, наших лучших из лучших, готовил кадры. Затем провел бы при помощи спецмероприятий внутреннюю проверку. Без шума. Но над каждым сотрудником сидел бы, сколько нужно: неделю, две… И вот уже сложился бы костяк — хотя бы 10 процентов. А в это время шла бы подготовка молоденьких. Но руководителей я убрал бы всех: среднее и высшее управленческое звено все замазано, они все принимали участие в Майдане, в других преступлениях.
К сожалению, некоторые из ветеранов МВД, коллег, меня сейчас не поддерживают, когда убеждаю их, что реформы необходимо проводить жестко. Говорю им: родные, то, что переживаете вы, я пережил 15 лет назад. Мне было, может, даже хуже. Потому что тогда система была сильна, ее поддерживала верхушка власти. Когда меня выбросили из МВД, я был в страшнейшей депрессии: ведь неожиданно против меня восстала система, все смотрели на меня как на изгоя из-за того, что я не понравился первому человеку — моему бывшему товарищу министру Юрию Кравченко.
— Что тогда произошло?
— Меня подставили мои «друзья», которых я в свое время защищал перед Кравченко. Они ему нашептывали: он работает с Марчуком, с СБУ, на все спецслужбы сразу, предает интересы МВД и власти. Тогда-то Эдуард Фере, руководитель аппарата министра, мне и сказал: перестань хлопать его по плечу. А я, каюсь, говорил Юрию Федоровичу то, что думал, прямо. Мы же с ним вначале были в очень хороших отношениях. А тут за мной сразу начались гонки. Через криминальную разведку мы сохранили для страны около 30 миллионов долларов, которые через ряд оффшорных фирм, через один из банков международного преступника Севы Могилевича выводили из страны в Прибалтику. Мы эти деньги застопорили.
Я думал, что герой, что нас наградят… Но кое-кто из моего окружения решил извлечь из этого собственную выгоду и заработать. Мой коллега вошел в контакт с одним из тех, кто «крышевал» банк, и пытался забрать у меня материалы. Затем в мое спецсообщение для министра, с которым он выступал перед президентом, внесли маленькую неточность — специально, чтобы меня подставить. Во время доклада другие информированные люди эту неточность опровергли.
А Юрий Федорович, надо сказать, к тому времени стал очень резким и категоричным. Я не знал, что уже попал к нему в опалу и был в списках на уничтожение не только у бандитов, но и у «своих», стал изгоем. Кравченко молодец, трудяга. Талантлив. Но слишком рано и очень быстро окружавшие его начальники-покровители внушили ему, что он неординарная личность. За какие-то пять-шесть лет ему набросали столько званий и должностей, что у любого бы кругом пошла голова. Нам, простым смертным, для этого необходимо 12—15 лет. А ведь он был молодым человеком, не лишенным человеческих слабостей. В первое время пытался проводить реформы, но окружил себя удобными людьми и рвался, рвался, как ему казалось, к успеху.
— Но ведь преступность при нем взяли в рамки, значит, было чем гордиться?
— Да не придушили они ее, просто бандитскую власть сменила милицейская. Раньше «под крышу» бегали к бандитам, а тут начали под ментов, а принципы были те же: бабки, «крышевание». Но внешне преступность вроде угомонилась. Министра все хвалили, пресса восхищалась. А тут мой доклад — и такая неприятность, президент недоволен. И вот когда все это сошлось (и разговариваю с ним как с равным, и должности не принимаю с барского плеча, и просто не член его команды), министр, а за ним все его замы стали моими врагами. Во время одной из коллегий тех времен начальник хозслужбы министерства пьяный идет и со всеми здоровается: привет, привет… И все знают: идет уважаемый человек, кошелек. Но тут он подходит ко мне: «Ну, это не наш человек». Я говорю: «Как хорошо, что я не твой человек и не ваш». А потом смотрю, а за мной уже гуляет «семерка» наша (криминальный розыск. — Ред.).
— Пукачевская служба, «топтуны»?
— Пукачевская. Мои ребята говорят: тебя слушают. Мой коллега, который все подстроил с докладом по банку, начинает по чьему-то указанию влазить в дела криминальной разведки, подбирается к моим офицерам, работающим под прикрытием, что запрещено приказом министра. Перед этим меня неоднократно вызывал министр и намекал, что нужно криминальную разведку слить с пукачевской. Спрашивал, можно ли мою разведку использовать для спецзаданий сверху. Я говорю: нет, категорически запрещено — и приказом МВД, и Конституцией. После этого пошли угрозы семье, несколько раз тайком проникали в мою квартиру, ставили аппаратуру. Но я-то профессионал, узнал об этом. А потом меня просто выкинули из МВД, на пике, можно сказать, возможностей. И было мне тогда 48 лет. Хорошо, что не убили или не посадили в тюрьму за наркотики, патроны или изнасилование. Обо мне в Интернет сливали столько примитивной гадости. Сбросили информацию, что я связан с преступным миром. Конечно, всю жизнь связан: половина «авторитетов» моими агентами были, половину пересажал…
Тот же киевский криминальный авторитет Рыбка тоже был одним из моих «источников». Я начинал по нему работать с конца 80-х, и, естественно, у меня были все телефоны. И я Рыбке звонил, и он мне. Он не раз говорил мне: не могу быть у вас агентом, вы не понимаете, командир, какой я крутой. Убеждал его: Витя, ты подумай, может, начнешь новую жизнь, все равно посадим или убьют свои же… Он мне давал понять, что отвечает за наркотрафик, плюс он смотрящий, кормит зону. Как, мол, вам служить, если у вас тут стукач на стукаче? Так и было, кстати, он дал мне в этом убедиться. Когда Рыбку обстреливали возле «Будапешта», мы с ним как раз разговаривали по телефону — он меня даже в заказе заподозрил. Потом уже признался: «Знаю, что не вы».
— Когда криминальную разведку пытались использовать для спецзаданий, как вы думаете, что имелось в виду?
— Я думаю, моих офицеров управления криминальной разведки, которые работали под прикрытием в разных структурах, в том числе и в серьезных ОПГ и бандах, руководство хотело использовать для политических расправ. Но внешне мощное МВД того времени было насквозь дырявым. Именно на эти годы пришлось появление и длительное существование «банды оборотней» под руководством начальника отдела УБОП подполковника Игоря Гончарова. В то время как милицейские «орлы» следили за Гонгадзе и другими инакомыслящими, члены банды Гончарова знали все о незаконных действиях МВД и извлекали из этого собственную выгоду.
— Упомянутый вами Игорь Гончаров, лидер кровавой «банды оборотней», был убит в СИЗО вскоре после того, как он начал угрожать, что расскажет правду о деле Гонгадзе? Слышала, что он был вашим учеником.
— Моим учеником он не был! Гончаров начинал работу в киевском УБОП, прошел хорошую подготовку, пытался попасть в мое управление криминальной разведки ГУБОП МВД. Хотелось ему «под крышей» работать, вот ко мне и подкатывал: «Степаныч, ну почему вы не хотите меня взять?» Не хотел, потому что знал, что Гончаров работал по какой-то непонятной для меня линии.
— Это было до «дела оборотней»?
— К тому времени (в 1994—1995 годах) уже давно находили «их» трупы.
Просто само дело еще не раскрыли. Но вскоре после нашего с ним разговора узнал, что и я у них в списках. Кстати, и Дмитрий Гордон там тоже был. Не пойму, правда, почему.
— Вы говорите о списках людей, которых банда Гончарова собиралась убить?
— Именно. В этот список, кроме бизнесменов, которых убивали из-за денег, и меня, попали очень крупные чиновники, мои ценнейшие агенты, разведчики.
— Они сейчас живы?
— Не все. Некоторых своих коллег Гончаров завербовал в банду, шантажируя компроматом, а кого-то и по интересам. Вначале вербовал под благовидным предлогом — чистить общество там, где закон и государство не справляются. И они, кстати, поначалу действительно пытались «справедливо» убивать — по принципу бразильской «Белой стрелы». А потом пошло-поехало. Гончаров всех вязал кровью. Каждый должен был обязательно застрелить, задушить. Кое-кто из тех, кто знал, чем занимается Гончаров, меня предупредил: «Степаныч, над тобой нависла угроза, будь осторожен. Ты сказал Игорьку, что его не возьмешь, а он очень мстительный и опасный». Даже мы, опытные оперативники, были беззащитны перед подлостью своих коллег. Именно в тот момент у меня начались страшнейшие гипертонические кризы. И тут мне предложили лекарство. От этого «лекарства» я чуть не умер. Потом узнал, что Гончаров и к этому причастен.
— Кто его вам давал?
— От них приносили. Гончаров имел право заходить в любое подразделение МВД. Думаю, что все базы оперативных служб у него были. Например, все, что делала служба Пукача, он знал досконально. Предполагаю, что убийства и исчезновение сотрудников того времени, тоже дело рук его банды.
— Знаю, что, несмотря на наличие судебного приговора, вы не считаете генерала Пукача убийцей Георгия Гонгадзе? Вы по-прежнему думаете, что он не причастен к этому делу?
— Причастен. Но на каком уровне? Сегодня очень сложно говорить. Во-первых, есть приговор. Но я продолжаю получать информацию по этому делу. В одном я уверен: Пукач был маленьким инструментом и до какой-то степени слепым котенком. И пукачевские сотрудники, которые в то время работали по Гонгадзе и другим, состояли в банде у Гончарова. И не Пукач им платил, а Гончаров. Он давал людям Пукача понять, что работает на государство, выполняет особые задания. Гончаров и правда был вхож в кабинеты влиятельных людей, которые вовлекали его с бандой в свои игры. Ведь поначалу банда Гончарова приводила в исполнение реальные приговоры: за изнасилование подростков, страшные убийства. Государство за такое не бралось в силу разных причин. Например, когда для суда недоставало доказательств, собранных законным путем, или из-за коррупции.
— И где прошла линия, когда эта «белая стрела» стала черной?
— Когда они приводили приговоры в исполнение, им стали предлагать деньги. Поначалу это не было так важно, а потом показалось, что очень здорово. И они стали требовать выкуп.
Через свою агентуру я узнал, что Гончаров взял под контроль теневой валютный рынок столицы. Сердце его находилось в районе железнодорожного вокзала и универмага «Украина». Контролировал этот рынок преступный авторитет Купец. Но даже он боялся Гончарова и «упал под него». Гончаров взял Купца в долю, одновременно «крышуя» его от наезда со стороны силовиков. Очень многие высшие руководители МВД и других структур власти давали Игорю задания по валюте, и он решал их успешно, одновременно подкупая некоторых из них.
Потом узнаем: исчезла распределительница валюты, а с ней сотни тысяч долларов. Позже нашли ее труп, а неподалеку еще один. Все эти убийства Гончаров считал законными. Он уже держал у себя в узде всю банду. И когда они налепили где-то с 30 трупов, пришло осознание: а ведь среди них нет ни одного «государственного», тогда как он обещал членам банды решать «государевы задачи». И тогда он решил: надо повязать кровью и государство.
— Насколько я понимаю, речь идет о крови Георгия Гонгадзе?
— Не исключаю. К Гончарову попадала информация со знаменитых пленок Мельниченко. Ее слили Игорю те, кто ненавидел Кучму. Возглавили это движение солидные спецслужбы, а Игорю надо было вписаться в это движение. По нашим данным, он докладывал, что идет на это. Люди, слившие информацию, от него узнали о том, что за журналистом ведется слежка. И за МВД, за пукачевскими «орлами» тоже начала следить еще более мощная техническая служба. И Игорь следил за пукачевскими парнями, зная, что они отлынивают, всю ночь не сидят. Когда они снимались, он продолжал уже своими силами слежку за журналистом.
Он мог и выкрасть Гонгадзе в это время. Как это было? Я не знаю деталей, но знаю, что Гончаров имел к этому отношение. И убрали его в СИЗО, потому что он терпел, терпел, но потом начал раскрывать рот. А те, кто стоял за ним, начали выдумывать, писать «его» письма…