Известный бард и драматург готовится к гастрольному туру по Украине с программой «Безразмерное танго»
Песни Юлия Кима, прозвучавшие в фильмах «Бумбараш», «Двенадцать стульев», «Про Красную Шапочку», «Обыкновенное чудо», «Дом, который построил Свифт», «Человек с бульвара Капуцинов», «Собачье сердце», полюбились миллионам телезрителей. Созданные в соавторстве с композиторами Владимиром Дашкевичем, Геннадием Гладковым, Алексеем Рыбниковым, многие из них в исполнении Юлия Черсановича украинская публика сможет услышать совсем скоро. Известный бард едет с гастрольным туром по городам Украины и планирует выступить в Запорожье, Виннице, Днепропетровске, Харькове, Одессе и Киеве. В столице Украины творческий вечер Юлия Кима, организованный известным продюсером Семеном Рубчинским, состоится 12 марта в планетарии. Накануне гастролей Юлий Ким пообщался с «ФАКТАМИ».
— Юлий Черсанович, знаю, на Полтавщине в поселке Шишаки у вас есть дом. После гастролей заедете туда?
— Нет, не смогу. К сожалению, мой путь пролегает мимо. И, поскольку программа гастролей очень насыщенная, времени не найдется. Планирую поездку в мои любимые Шишаки в августе. Дом здесь мы приобрели и обустроили в 1990 году с моим приятелем из Харькова, который, к сожалению, уже ушел. Гоголевские места прекрасны. Шишаки располагаются на берегу реки Псел. Здесь и долины, и холмы, и леса. До Сорочинцев, Диканьки, Миргорода рукой подать. Я всюду бывал. Раньше мы с приятелем приезжали в Шишаки семьями, а в последнее время главным образом туда ездит моя дочь с тремя своими детьми. В августе — ближе к Сорочинской ярмарке — и я к ним присоединяюсь.
— Гоголевские места дышат мистикой. Как-то ваш соавтор композитор Геннадий Гладков рассказывал мне, что когда писал музыку к балету «Вий», специально приезжал на Полтавщину искать вдохновения: мол, там особая земля — и ему по ней удивительно легко ходилось. А когда сел за рояль писать музыку к балету, порыв ветра вдруг открыл форточку и листы с нотами стали по комнате… летать. А с вами случались мистические вещи?
— Оказавшись в Шишаках в июне, я видел магически красивый праздник Ивана Купалы. Парубки в вышиванках и девчата в венках прыгали через огонь, пели, плясали. Это было незабываемо. Но свидетелем настоящего чуда, оставившего неизгладимое впечатление на всю жизнь, я стал на Камчатке, где в молодые годы преподавал в школе историю и литературу. Поселок у нас был небольшой: население — тысячи полторы, хороший рыбокомбинат, клуб на пятьсот мест, который использовался нами под художественную самодеятельность. Кто только в ней не участвовал: моряки, механики, рыболовы…
И вот совершенно неожиданно в поселок приехал некий Миша с бригадой сезонников рыбу обрабатывать. Это был авантюрный веселый человек, который сразу стал отлынивать от тяжелой работы и искать для себя что-нибудь полегче. Он быстро прижился в клубе, говорил, что владеет гипнозом, и всем желающим предлагал продемонстрировать свое искусство. Местные жители отмахивались и смеялись. Но однажды он устроил свою программу в клубе, завершив ее сеансом гипноза. На его выступление пришло довольно много народу. На сцену Миша пригласил разбитную девушку с золотыми зубами, которая, по-моему, немного была подшофе. Миша стал проделывать с ней пассы, мне было сразу понятно, что они заранее договорились. Он махал перед ней руками, говорил: «Ты спишь», и она делала вид, что спит. Потом обращался к ней: «Ты падаешь вперед», и она начинала падать. А потом уложил ее на спинки двух стульев. Причем ноги опирались на спинку одного стула, а шея — на спинку другого. Вы представляете себе это?
— Очень отчетливо.
— Девушка образовала как бы мост между двумя стульями. И так продолжала лежать минут пять — не прогнулась, не провисла, не рухнула, что, думаю, было бы совершенно невозможно, если бы она не находилась под гипнозом. Затем на нее взгромоздилась завклубом — весьма увесистая дама, в которой было минимум килограммов 80. Она подставила стул, аккуратно шагнула с него на живот этой девушки и, покачиваясь, простояла на ней полминуты. И хоть бы что! Это было для меня полное чудо. Потом завклубом спрыгнула. Миша разгипнотизировал и ее, и девушку, которая, слегка пошатываясь и криво улыбаясь, сошла со сцены под аплодисменты всего зала и вернулась в зрительный ряд.
— Невероятно!
— Конечно, чудом можно назвать и хорошую свою песню. Но это не удивительно, так как творческий человек постоянно в поиске. И когда находишь, тогда порой появляется ощущение, что тебе это нашептали в ухо.
— Помните, как была создана песня «Уно моменто», прозвучавшая в фильме «Формула любви» в исполнении Семена Фарады и Александра Абдулова?
— В титрах к картине действительно написано: «Автор текста — Юлий Ким». Но сразу должен сказать, что, к большому своему огорчению, к ее сочинению я отношения не имею. В фильме звучит мой романс и речитатив в самом начале. А «Уно моменто» полностью сочинил Гена Гладков. Марк Захаров во время съемок «Формулы любви» сказал ему: «Мне нужна неаполитанская серенада. Слабо тебе ее сочинить?» Гладков посмотрел на него высокомерно и тут же выдал на-гора музыку «Уно моменто» вместе со словами. В этой песне просто набор итальянских слов, но Фарада с Абдуловым спели ее так серьезно, что текст кажется со смыслом.
Я потребовал, чтобы в титрах указали, что романс сочинил Геннадий Гладков, мне сказали, что менять уже поздно, поэтому автором текстов в фильме значусь только я. Когда картина вышла на экраны телевизоров, меня все стали поздравлять с таким прекрасным итальянским романсом. И каждый раз приходилось от авторства отказываться. С сожалением, конечно, это ведь самый лучший номер в фильме. А вот в песнях из «Обыкновенного чуда» «Ах, сударыня» и «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк…» все по-честному. В них ни единого слова Гладкова, а в его музыке ни одной моей ноты (улыбается). У Марка Захарова я работал в пяти фильмах — в двух упомянутых, а также в «Двенадцати стульях», «Доме, который построил Свифт», «Убить дракона». И везде с Геной Гладковым.
— Геннадий Игоревич рассказывал, что Марк Захаров требовал сочинять музыку прямо при нем, чтобы можно было ее сразу «примерить» на фильм.
— Однажды этот процесс происходил на моих глазах. Марк Захаров искал музыку к фильму «Дом, который построил Свифт». Целый час он стоял в квартире композитора с принесенным магнитофоном, где была записана музыка гениального Нино Рота — главного автора музыки в фильмах Феллини. Марку Анатольевичу очень нравилось его творчество, и он просил Гену сочинить «что-то в этом роде». Гладков, сидя за роялем, пытался подобрать музыку и вдруг нашел какую-то мелодию, совсем не похожую на ниноротовскую. И тут Марк сказал: «Ну-ка, ну-ка…» Гена продолжал импровизировать, а Захаров тут же записал мелодию на магнитофон. Потом Гладков эту тему развил и использовал в фильме.
— Интересно. А как были созданы песни для фильма «Двенадцать стульев»?
— Марк Захаров предложил нам с Геной поработать в этом фильме, и я сразу понял: песни для Остапа Бендера должны быть в ритме танго, потому что великий комбинатор любил этот жанр больше всего. Первым было «Танго мечты» — о Рио-де-Жанейро.
— Его гениально исполнил Андрей Миронов:
Молчите, молчите, не надо лишних слов,
Поверьте бродяге и поэту,
На свете есть город моих счастливых снов,
Не говорите, что его нету.
Он знойный, он стройный, как жгучий брюнет,
Там солнце и музыка повсюду.
Там все есть для счастья, меня там только нет,
Так это значит, что я там буду.
О Рио, Рио, рокот прилива,
Шум прибоя, южный размах.
О Рио, Рио, сколько порыва,
Сколько зноя в черных очах…
— Мечты Остапа Бендера о любви тоже были изложены в ритме танго. А третье танго Гена Гладков писать воспротивился и написал фокстрот «Нет, я не плачу и не рыдаю…»
— Каким вы запомнили Андрея Миронова?
— Он был очень обаятельным, контактным, всегда готовым к шутке. Думаю, наше сотрудничество продолжилось бы по сей день, если бы Андрей не ушел так рано.
— Вы были знакомы с легендарными личностями прошлой эпохи — Булатом Окуджавой, Эльдаром Рязановым, Зиновием Гердтом, Беллой Ахмадулиной… На одной из фотографий вы все молоды.
— Этот снимок был сделан в Переделкино в домике, который снимала вдова известного поэта Давида Самойлова. Мы знали его при жизни и в тот день собрались по поводу его рождения. Со всеми, кто попал в объектив фотоаппарата, я был в хороших отношениях. Но больше общался с Окуджавой. Он мне даже два стихотворения посвятил. Я бывал у него в московской квартире, которая была увешана фотографиями и картинками. Ни одни из его гастролей без подарков не обходились. Кто-то подарил ему даже старинный кортик. Кроме того, Окуджава собирал колокольчики. Несколько раз ему привозил их и я, в том числе из Украины.
— А вы что-то собираете?
— У меня на комоде с десяток клоунов стоит. Но это не страсть. Я за ними не охочусь. Время от времени судьба посылает мне их сама. Сначала появился один, потом к нему другой присоединился. Они сами стали собираться. Вот вам пример чуда.
— Знаю, что впервые за рубеж вы выехали в 1988 году. До этого вас как участника диссидентского движения не выпускали?
— Я и не пытался выезжать. Только во время перестройки понял, что уже можно ехать. Первая моя поездка была в Данию в составе небольшой группы наших авангардных поэтов. В делегации были старый и новый авангард и один великий бард — Окуджава. Но он приболел. И когда его спросили, кого он назначит себе в заместители, Булат выбрал меня. Благодаря случаю я оказался в этой поездке. С нами тогда были Андрей Вознесенский, Андрей Битов и Белла Ахмадулина. В Дании мы провели полторы недели.
— Что же вас там больше всего поразило?
— До этого я ездил в Латвию, Эстонию и Литву, где было чистенько и уютно. В Дании же оказалось во много раз чище и уютней. Я был ошарашен культурой и свободным воздухом в этой стране. А вообще, не так уж много по миру поездил. Наберется с десяток стран, не более. Мне никогда в жизни не поспеть за Евтушенко, в списке которого их около двухсот (улыбается). Моя гитара востребована в США, Канаде, Израиле и Германии… Понравились Америка с ее Манхэттеном и Калифорнией, Канада — с Ванкувером и Торонто и, конечно, двойным Ниагарским водопадом, который низвергается прямо на границе Канады и Америки.
В Израиле я не только побывал, но и прописался, хотя главным образом живу в Москве, где семья, работа. В Иерусалиме у нас с женой есть небольшое жилье. Удивительный город, где поражает все. Говорят, что молиться нужно в Иерусалиме, так как небеса там ближе, чем где бы то ни было. Порой в этом городе происходят необъяснимые вещи. Как-то я оказался в храме святой Анны, где невероятная акустика. Зашел и увидел сидевших в дальнем углу трех человек. Они о чем-то негромко разговаривали. И вдруг их голоса стали слышны так, будто они беседовали рядом со мной. Когда мы остались с женой в храме одни, я запел «Ходят кони над рекою». Спел одну строчку и начал вторую, а первая… еще звучала, и я мог сам себе подпевать. Представляете? Такое вот чудо.
— Говорят, хорошо там, где нас нет. А где с вашей точки зрения лучше всего, где нас нет?
— Трудно сказать. Мои знакомые, побывав в Гоа, утверждали, что это и есть рай на Земле. Я райское наслаждение испытал только однажды, когда по не очень дорогой путевке мы с женой оказались на берегу Мексиканского залива в отеле, где действовал режим «все включено». Впервые столкнулся с тем, что с самого утра вокруг тебя такое изобилие еды и всякого рода услуг, что просто невероятно. Пользуешься всем, как кажется, бесплатно, потому что за все уже рассчитался в самом начале и больше об этом не думаешь. К тому же можешь попутно купаться в Атлантическом океане!
— Юлий Черсанович, программа, с которой вы собираетесь приехать в Киев, называется «Безразмерное танго». Что это значит?
— «Безразмерное танго» — мое сочинение, придуманное лет 15 назад. В английской литературе есть такое понятие — лимерики. Это небольшие сюжетные смешные парадоксальные стихотворения. И вот таких лимериков для безразмерного танго я написал за неделю штук сто. Режиссер Михаил Левитин отобрал куплетов 50 и сделал из этого спектакль в театре «Эрмитаж». К слову, когда гастролирую в новом для меня городе, часто и о нем добавляю куплетик.
— Какая из ваших песен у вас любимая?
— Это и «Белеет мой парус такой одинокий» («Нет, я не плачу и не рыдаю»), и «О Рио, Рио…», и «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк»… Их всегда пою с удовольствием.
— Многие фразы из них стали крылатыми. А какой у вас любимый афоризм?
— Мне очень нравится каламбур, который каждый раз, где бы я ни выступал, слышу от зрителей: «Как Ким ты был, так Ким остался». А впервые эти слова услышал от своих однокурсников в 1955 году, когда учился в московском пединституте. Мои друзья, обнявшись и «заикаясь», произнесли их, и мы весело смеялись…
Фото в заголовке с сайта os.colta.ru