Накануне 30-летия со дня Чернобыльской катастрофы журналисты «ФАКТОВ» побывали в зоне отчуждения и увидели, как и чем живет это место сейчас
— Здесь радиоактивное пятно, это мох так фонит, — объясняет сопровождающий нас по Чернобыльской зоне Сергей Чернов, глядя на издающий писк дозиметр. — Несколько лет назад на этом самом месте я увидел загорающую женщину. Мимо нее как раз шли местные работники, одетые в защитные, плотно застегнутые костюмы, — и тут она лежит в купальнике. «Я, — говорит, — в московской газете прочла, что чернобыльский загар самый стойкий, год не смывается!» Еще одну загорающую, финку, наблюдал в центре Припяти возле знаменитого колеса обозрения (одно из самых «грязных» в зоне мест). Она заплатила немалые деньги (въезд в зону платный — от 500 гривен до 550 долларов. — Авт.), потому что врачи ей посоветовали лечиться радиацией. Я постеснялся тогда спросить, что за болезнь она «лечила»…
Поездка в 30-километровую Чернобыльскую зону лидирует в мировом списке уникальных мест и экзотических экскурсий (ниже в рейтинге Forbes — Антарктида и Северная Корея). Чем больше времени проходит с момента аварии, тем больше туристов сюда приезжают. Всего — из 75 стран мира, но в основном — из Франции, Японии, Польши, Германии и Англии.
В зону едут со всего мира, чтобы увидеть возможную модель будущего человеческой цивилизации. Почувствовать атмосферу покинутого дома. Понять, что бывает, когда человеческая жизнь ценится меньше, чем прибыль от дешевой электроэнергии или государственная тайна. Территория зоны отчуждения, по своим размерам равная двум с половиной Киевам или 11 Львовам, — это леса, луга и бывшие села, давно захваченные дикой природой. Это сотни живущих и работающих здесь людей с уникальными судьбами. И это наша история — с множеством белых и черных пятен.
Итак, мы въезжаем в зону отчуждения. С нами два сопровождающих: одного (в нашем случае это сотрудник информцентра Чернобыльской зоны Сергей Чернов) в обязательном порядке каждому туристу предоставляет зона, другого — полковника милиции в отставке и ликвидатора Александра Наумова, которого «Википедия» именует самым известным в зоне сталкером, мы пригласили сами.
— Находиться в зоне даже в течение нескольких дней при соблюдении правил не опаснее, чем сделать рентген зуба или полететь самолетом в Турцию, — спешит успокоить нас Александр Наумов, который уже более 20 лет сопровождает журналистов на запретную территорию. Если конкретнее, то норма — это до 25 микрорентген в час (мкР/ч), безопасный уровень — до 50 мкР/ч. В Киеве — около 12 мкР/ч. В летящем самолете — 200−300 мкР/ч. Во многих местах Чернобыльской зоны дозиметр показывает всего 17−24 мкР/ч. Зато в некоторых (к примеру, в парке аттракционов в центре города Припять, возле взорвавшегося четвертого реактора или на местах зарытых радиоактивных отходов) прибор пищит не прекращая, потому что активность радиации здесь под 2000 микрорентген в час. Лучевая болезнь может развиться после получения дозы в 150−200 рентген (1 рентген = 1 миллион микрорентген).
Город Чернобыль значительно меньше загрязнен радиацией, чем Припять. Народная версия такая: это потому, что в Припяти — советском городе энергетиков — так и не построили церковь.
В зоне работают около 2500 человек: половина — на ЧАЭС, остальные — вахтовым методом на местных предприятиях, а также пожарные и правоохранители. Первых здесь называют «элитой», ведь у них зарплаты около 14 тысяч гривен, хорошее питание и, главное, ночевка дома. Каждое утро они едут электричкой из Славутича на ЧАЭС, а по вечерам возвращаются обратно. К слову, в этой электричке не удастся плюхнуться на любое свободное кресло, так как все они «именные», негласно закрепленные за конкретным работником станции. «Мы тут 15 лет ездим», — объясняют пассажиры, сгоняя новенького с насиженного места. Для сравнения: те, кто работают не на станции, получают 4−4,5 тысячи гривен (доплата за работу в зоне — 360 гривен в месяц) и питаются в столовой на 18 гривен в день. Что можно приготовить на такие деньги? Перловку с салом. Кроме того, рабочие-вахтовики сами оплачивают дорогу домой. Наш гид, к примеру, живет в Сумах, и поездка туда-обратно обходится ему в 600 гривен.
Чем занимаются рабочие на ЧАЭС, которая прекратила производство электроэнергии еще в 2000 году? Дело в том, что нельзя одним махом выключить реактор — срок его вывода составляет 50 лет после остановки (полная ликвидация атомной станции намечена на 2065 год). Для того чтобы прекратить выброс радиации, в 1986 году четвертый реактор с его пятью тысячами тонн радиоактивных материалов накрыли саркофагом. 90 тысяч человек сделали это в рекордные сроки — за 206 дней. Но «срок годности» этого саркофага — 25 лет, и он давно истек. Поэтому рядом со старым строится новое укрытие-саркофаг «Конфаймент», рассчитанный уже на 100 лет (стоимость проекта около трех миллиардов долларов, он должен быть введен в эксплуатацию к следующему году). Руководят строительством французы, а выполняют работы украинцы, турки, русские, азербайджанцы, немцы, итальянцы и филиппинцы. Такой себе радиоактивный Вавилон.
Есть в Чернобыльской зоне и гражданское население — 160 человек, вернувшихся на родную землю после эвакуации. Кому-то не понравились новые условия, кто-то оставил квартиру детям. В основном, это пенсионеры, которые привыкли рассчитывать только на себя. Они кормятся со своих огородов, а раз в неделю машина привозит им с «большой земли» хлеб, крупы и молоко. Почти у всех припасен самогон — мало ли с кем придется рассчитываться «твердой» валютой. На вещи смотрят с мудростью людей, сделавших свой важный жизненный выбор.
В первом же после въезда в зону отчуждения селе, в Залесье, не дожив до 80 лет, недавно умерла последняя его жительница, бывшая учительница. Долгие годы она жила одна среди разрушенных временем и проросших деревьями хат. Умер и один из самых известных чернобыльских «возвращенцев» дед Савка. Виктор Ющенко, побывавший в зоне в качестве президента, угощался у деда и подарил ему мобильник, а потом какое-то время даже опекал. Встречая приезжих из Киева, дед Савка, бывало, просил их: «Ты как в Киеве Виктора Андреевича встретишь, передай ему, что мне уже нужно дрова привезти!»
А когда-то здесь, в Залесье, проживали дедушка и бабушка российского «реестрового» оппозиционера Алексея Навального. Маленький Леша приезжал к ним на лето в гости. Тут родился и вырос отец Навального, позже уехавший в Киев, а затем в Подмосковье.
Кстати, работающие в зоне периодически венчаются. А однажды тут даже родился ребенок. Но так как мама и папа работают вахтовым методом в зоне и на «большой земле» бывают редко, здорового малыша отправили в интернат.
Покидая свои дома в 1986 году, жители Чернобыльской зоны не осознавали, что это навсегда. Ставили квартиры на сигнализацию, прятали от жен заначки под плинтусы. Эвакуировали-то людей якобы на три дня.
— Со всей области в Припять уже к 21.00 согнали 1100 автобусов, которые после выполнения своей миссии вернули обратно на маршруты, — рассказывает Александр Сирота, бывший припятчанин и руководитель проекта PRIPYAT.com. — Но несмотря на то, что активность радиации в городе зашкаливала, эвакуировать людей начали только через 17 часов — в 14.00 следующего дня. Более того, наутро в центре Припяти развернули ярмарку дефицитных продуктов. Кто-то решил: раз грядет эвакуация, надо по максимуму продать товар, который все равно не позволят вывезти. И многие покупали эти радиоактивные продукты…
На сборы людям давали несколько часов, и они впадали в ступор: «Куда повезут? Где будем жить? А как же работа? А как детей грудных везти? Домашних животных брать или нет? Что из вещей понадобится? Денег сколько? Документы? Еду какую? В итоге многие выехали практически налегке, захватив документы и самое необходимое. Когда спустя несколько месяцев стало ясно, что назад дороги нет, у многих началась истерика. Люди в одночасье потеряли все.
— Нас, чернобыльцев, поселили в огромный девятиэтажный дом на 16 подъездов на столичном Харьковском массиве, — вспоминает Александр Сирота. — И не было недели, чтобы кто-то в этом доме не умер. Похороны за похоронами.
Когда случилась авария, Александру было 9 лет, но случившееся все равно наложило тяжелый отпечаток на его жизнь. Еще несколько лет назад он был худощавым молодым человеком, а потом менее чем за год изменился до неузнаваемости, осунулся. Но регулярно бывает в зоне, к которой прикипел сердцем.
— А нелегалов, самоходов в зону, много? — интересуемся у Сергея Чернова.
— Серьезных — немного. В основном, перережут колючую проволоку, сфотографируются для того, чтобы перед девушками козырять, — и назад. Как-то на дороге двоих встретил. Удивился: зачем же вы по дороге идете, вас же обнаружит милиция? А они отвечают: «Мы к этому и стремимся. Потерялись, мол, выбились из сил уже. Домой хотим поскорее».
Отдельная тема — местный юмор. Хранилище отработанного ядерного топлива (ХОЯТ) здесь гордо именуют «наш «Хаятт». Гиды по зоне не упускают возможности подшутить над иностранцами, которые принимают все за чистую монету. Как-то в одной из тургрупп несколько человек все время отставали, увлекшись фотографированием. Тогда гид завел их в заброшенную школу, в кабинет биологии, где на полу валялся бывший учебный скелет. Когда интуристы поинтересовались, чьи это кости, гид ответил: «Турист один отстал от группы, потерялся, не смог найти дорогу, вот и остался здесь навеки». Больше от сопровождающего путешественники не отходили ни на шаг.
В этом году завалилась часть здания одной из припятских школ. Зная о разрушениях, гиды переживают за туристов и сталкеров. Ведь, несмотря на запрет, те зачастую увлекаются прогулками по заброшенным постройкам, не понимая, что в любой момент пол или лестницы под ними могут провалиться.
Благодаря относительной безопасности кратковременного пребывания и популярной компьютерной игре «Сталкер» зона с каждым годом привлекает все больше путешественников. Но у ликвидаторов, переживших катастрофу, кардинально иное отношение к этому месту. Для них Чернобыль — это незаживающая рана.
Ликвидация последствий аварии обошлась Советскому Союзу в 18 миллиардов долларов. Со всех его уголков на борьбу с «мирным атомом» были брошены не менее 600 тысяч человек, и сколько из них погибло от лучевой болезни — неизвестно. По разным источникам — от 4 до 10 тысяч человек.
Уникальные подразделения ребят, которые сбрасывали с крыши реактора радиоактивные куски графита, иностранцы прозвали «биороботами». Ведь эти люди работали в таких опасных условиях, в которых ломались даже специально созданные для работ во время катастроф роботы. Активность радиации на крыше была от 600 до 1000 рентген в час — а это смертельные дозы облучения. «Биороботы» выходили на крышу на несколько минут, бросали одну лопату графита в горящий реактор и уходили, уступая место следующим.
— В первые дни после аварии практически не было дозиметрической разведки, — рассказывает Александр Наумов. — Не хватало приборов, ими не умели пользоваться, к тому же многие из них имели порог ниже фоновых значений. В апреле 1986-го я каждые три часа менял наряд на железнодорожной станции Янов в Припяти, ездил из Чернобыля через Копачи, «Рыжий лес» на станцию Янов и обратно. И шкалы до 50 ренгтен в моем ДП-63а всякий раз не хватало, прибор зашкаливало.
Через пять лет после аварии в Харьковском радиологическом институте мне сделали анализ хромосом. Выдали справку: поглощенная доза свыше 1 грея (1 грей = 100 рентген). С этим документом я отправился в медицинское управление МВД — получить карточку дозиметрического контроля (она необходима для получения статуса ликвидатора). Но в управлении мне категорически заявили, что такой дозиметрической нагрузки я получить не мог: «Самая большая доза у начальника -- 70 рентген. Больше ни у кого быть не должно». На том и сошлись. А когда после 30 лет службы я, уже сам полковник, увольнялся, молодой 24-летний кадровик заявил мне: «Вам придется доказывать, что вы получили такую дозу». Не хочу я ничего доказывать, я даже инвалидность оформлять не стал. Ведь, по сути, ликвидаторы, инвалиды имеют теперь право разве что заплывать за буйки. Ни санаториев, ни другой медпомощи государство не гарантирует. А в том, что информация о персональных дозах подтасовывалась, я убедился на собственном опыте. Оставлял ли я в те дни свой накопитель в «грязном» месте на неделю или клал в свинцовый футляр в сейф, через две недели результат мне писали один и тот же — «средний по подразделению».
Когда рассекретили архивные «чернобыльские» документы, подтвердилось многое, о чем мы догадывались. Так, к концу 1986 года страна столкнулась с еще одной проблемой: что делать с 40 тоннами мяса животных из зоны, которое содержит радиоактивные вещества в количествах, значительно превышающих допустимые нормы? «Мясо животных, которых забили в Чернобыле, было непригодно в пищу, в нем содержание цезия-137 было раза в четыре-пять выше нормативов того времени, — рассказывал позже бывший работник подсобного хозяйства ЦК КПСС Поваляев. — Мы разместили его в холодильники. И стали отпускать мясоперерабатывающим комбинатам порциями с инструкцией: добавлять к чистому мясу по 20 процентов «грязного». Экспортировать такую продукцию запрещалось.
Бывший город-мечта Припять — теперь город-призрак, ведь его нет на современных картах. Проходя по заросшим тропинкам на центральной в городе улице Ленина (которой уже никогда не коснется декоммунизация), замечаем гинекологическое кресло у крыльца бывшей поликлиники (ее фасад украшен лозунгом «Здоровье народа — богатство страны»), а также висящий на дереве чайник, голову куклы, через глаза которой пророс мох.
— Официального статуса памятника у Припяти пока нет, поэтому город медленно, но уверенно убивают, — рассказывает Александр Сирота. — Убивает не время, убивают люди. Официальные и неофициальные добытчики металлолома выкапывают теплотрассы, снимают оставшиеся радиаторы парового отопления, режут все, что «плохо лежит». Нелегальные и легальные визитеры оставляют автографы на стенах, бьют уцелевшие окна, громят останки интерьеров, выбрасывают из окон пианино и ванны. А недавно закрасили своим граффити тридцатилетнюю надпись «Прости меня, мой дом родной»…
Мародеры в зоне появились уже через неделю после аварии. До сих пор вывоз отсюда «грязного» металла приносит кому-то прибыли. Обычному человеку такое не потянуть, ведь на выезде из зоны автомобили и люди проходят дозиметрический контроль. Тем не менее фонящие металлические конструкции и технику распиливают «на ложки» и вывозят. Как, впрочем, вывозят на продажу загрязненные радиацией лес, яблоки, грибы и даже животных — свои «охотничьи трофеи».
Кстати, возле засекреченного еще недавно объекта под названием «Дуга» в городке Чернобыль-2 мы тоже увидели заботливо откалиброванные и приготовленные для транспортировки трубы, бочки и прочий металлолом. Созданная в 1976 году прошлого века уникальная радиолокационная система «Дуга» позволяла отслеживать запуски баллистических ракет с вражеских территорий и подводных лодок по всему миру. Подчинялся объект Москве и был обозначен на карте как детский пансионат. С тех пор даже сохранилась табличка «Стой, стреляю!» Одна из многочисленных легенд о секретном объекте гласит, что с помощью «Дуги» зомбировалось население. В общем, не удивимся, если в следующий наш визит в зону мы обнаружим разобранные гигантские антенны самого радара, сделанные из сверхкрепкой крупповской стали.
В сознании немалого количества людей Чернобыльская зона ассоциируется с животными-мутантами. Но их здесь не больше, чем было до аварии. Многоголовые звери — это миф.
— Для меня Припять жила, пока не произошел один случай, — вспоминает ликвидатор Евгений Самойлов. — После эвакуации площадь перед гостиницей опустела. Но как только нам стали привозить на машине еду, отовсюду потянулись собаки. Они собирались и ждали, пока солдаты с крыльца не вычистят котелки на бетон. Это были не только дворняги, но доги, овчарки, сенбернары, таксы и болонки. Я с удивлением наблюдал, как без людей животные сами организуются. Впереди сидели представители крупных пород, за ними -- средних, и третий круг образовывали «малыши». Но в один из дней сквозь респиратор я почувствовал запах пороха. На дорогах мне то и дело встречались люди в мышиного цвета робах с двустволками. В Череваче, Залесье, Лелеве, Копачах, Припяти гремели выстрелы. После чего к крыльцу больше не вышел ни один пес. Вот тогда я и понял: теперь в этот город никто, кроме птиц, жить не вернется. Город умер…
Город умер, но природа демонстрирует чудеса выживания. В 30-километровой зоне много диких непуганых животных. Волки, рыси, лошади Пржевальского, кабаны, медведи, олени, зайцы… В пруду прямо возле ЧАЭС — огромное количество рыбы, которая от голода стала чуть ли не ручной.
У тех, кто ездит на работу в зону на электричке, есть игра — считать из окна лосей. А на главную площадь Припяти, к бывшей гостинице «Полесье» и дворцу культуры «Энергетик», часто приходит лисенок Сеня — в поисках приезжих с провизией. Подходит к людям, берет из их рук бутерброды. И, возможно, раз животные в зоне живут и размножаются, то и у человечества есть шанс — выжить и развиваться в условиях, на первый взгляд несовместимых с жизнью…
Больше фото из «зоны» смотрите здесь
Фото авторов, Александра Наумова и Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»