Известный российский музыкальный критик, профессор, оппозиционер рассказал в Киеве о дружбе с рок-легендами, изгнании из России и современной музыке
Вот уже несколько лет Артемий Троицкий живет в Таллине, читает лекции в Европе, издает книги и встречается с меломанами, с которыми делится пикантными подробностями из жизни рок-кумиров многих поколений. О них он может говорить часами, подробно смакуя детали. Артемий критик-самоучка, в свое время открыл феномен русского рока, первым устраивал квартирники «Машины времени» и «Аквариума», «Кино» и «Звуков Му»… Писал скандальные статьи, в которых громил тех, кого считал непрофессионалами. И сейчас выражает свою, отличную от представителей «русского мира», точку зрения не только по поводу музыки, но и политики, жертвой которой стал. Троицкого уволили из Московского университета, где он преподавал, перекрыли кислород на телевидении… Остались только оазисы некой демократии, где его рады видеть и слышать: радио «Эхо Москвы», телеканал «Дождь» и «Новое время».
В Киеве Троицкий признался, что по-доброму завидует украинцам и выразил свою поддержку в борьбе за демократию и независимость. «Даже место, где мы говорим, особенное. Это же надо — в самом центре города из банального скучного офиса сделать такое креативное пространство», — сказал Артемий, удобно усевшись на кожаном диване в офисе FEDORIVHAB. — Вот еще бы подкрепиться украинским обедом, и было бы вообще замечательно".
— Что предпочитаете?
— Естественно, это борщ, котлеты по-киевски. Деруны — тоже симпатичная штука, особенно если с хорошим соусом, с салом. Мои познания в украинской кухне неглубоки, но впечатления хорошие.
— Как вы оцениваете выступление Джамалы на «Евровидении»?
— Я небольшой любитель, точнее сказать, даже тихий ненавистник музыкального формата «Евровидения». В этом году, на мой взгляд, конкурс был особенно однообразен. Мне не понравилось почти все. Только грузинская рок-группа произвела впечатление. Это хороший, бескомпромиссный, честный альтернативный рок. Все остальное какое-то одинаковое. Не могу сказать, что были песни, явно лучшие, чем остальные. Различалось в основном визуальное решение композиций, а отнюдь не музыкальное.
В этом смысле Джамала выделилась только одним: у нее на абсолютно дурацком и бессмысленном конкурсе «Евровидение» была единственная песня, которая имела смысл, рассказывала о серьезных вещах, в которой чувствовалось искреннее переживание. Если говорить о музыке, о голосе, то я не считаю, что Джамала показала что-то особенное.
— Тем не менее эта победа вызвала бурю обсуждений не только в музыкальном мире, но и в политическом. Что об этом говорят в Европе?
— Боюсь, что в Европе к «Евровидению» относятся гораздо менее серьезно, чем в Украине или России. Для европейцев «Евровидение» — какое-то ежегодное фрик-шоу, не более того. И никто не воспринимает конкурс в качестве важного события как с политической, так, скажем, и с культурной точки зрения. Если бы европейцы относились к конкурсу серьезно, то Англию, Францию, Германию, Италию представляла бы не какая-то художественная самодеятельность, а мощные артисты, которых, как вы понимаете, там огромное количество. Но они к этому относятся максимально легко, а у нас — как к последнему решающему бою.
Политический аспект на «Евровидении» есть всегда, так как с музыкальной точки зрения там обсуждать нечего. Поэтому возникают интриги в других областях: политика, отношения между разными странами, соседями. Я отношусь к этим соревнованиям снисходительно. Если заниматься какой-то борьбой и соревнованием, то уж лучше делать это в мирных формах, чем бить друг другу морды и тем более обстреливать «Градами».
— С чего началось ваше увлечение музыкой и ее критикой?
— Это очень давняя история. Началась она в 1963 году, когда мне было 8 лет и я впервые услышал рок-музыку: «Битлз», «Бич-бойз». Тут же эту музыку полюбил и стал малолетним битломаном. Ну, а потом шаг за шагом, когда мне уже было 12 лет, в школьной газете стал писать всякие заметочки на музыкальные темы. В 1972 году — мне исполнилось 17 лет — стал вести в Москве первую дискотеку, где тоже рассказывал о любимых ансамблях.
Потом меня заметили наши печатные издания: журналы «Ровесник», «Музыкальная жизнь», какие-то газеты. Музыкального образования у меня нет — только самообучение. С помощью друзей изучил сольфеджио, историю музыки, всегда много читал и слушал разные композиции.
— Дискотеки, которые вы вели в Московском университете, стали местом сбора модной золотой молодежи?
— В Москве, да и вообще в Советском Союзе, тогда не было такого расслоения. Я вел дискотеки в течение двух лет: с 1972 по 1974 год в главном здании МГУ, в помещении общежития. Поначалу приходили студенты, большей частью иногородние, которые в этом общежитии и жили. Но очень быстро дискотека завоевала популярность, и стали появляться всякие модные ребята: и меломаны, и фарцовщики с черного рынка. Такая публика, какая была, скажем, на концертах «Машины времени». Кстати, у этого ансамбля я часто одалживал аппаратуру для дискотек, поскольку своей не было. Как сейчас помню, аренда стоила 15 рублей, еще 5 рублей уходило на такси. А платили нам за дискотеку 25 рублей. Прибыли оставалось от каждой дискотеки 5 рублей. Да и то это нельзя назвать прибылью, поскольку рублей на 10 мы всегда затаривались алкоголем.
— С тех пор вы и подружились с Макаревичем и «Машиной времени»?
— Дружу с ребятами с 1972 года. Увидел Макаревича впервые на концерте, причем это было еще до создания «Машины времени». Андрей играл на бас-гитаре в группе «Лучшие годы». А познакомились мы чуть позже, когда ухаживали за девчонками, которые были родными сестрами. У него была старшая — Лена, а у меня младшая — Марина. На этой почве и сошлись.
— Потом вы организовывали тайные квартирники для него?
— Это было уже намного позже, в 80-х, когда в Москве полностью запретили рок-музыку, арестовали Лешу Романова из «Воскресенья», Жанну Агузарову из «Браво». Певицу взяли за подделку паспорта, а Лешу — за незаконную коммерческую деятельность.
— Как вы конспирировались, чтобы не попасть в поле зрения вездесущих органов?
— Запретить петь песни в частной квартире было невозможно, поскольку не существовало такого закона, статьи. И вот мой друг Саша Липницкий в свой день рождения в 1984 году решил устроить у себя на даче такой рок-фестиваль, в котором принимала участие его группа «Звуки Му». Были также «Кино», «Аквариум», другие коллективы.
Прямо посреди леса соорудили деревянную сцену, поставили аппаратуру и тут — опаньки, приехали машины с ментами и кагэбэшниками. Органы явно отслеживали всю эту ситуацию и сказали: «Не имеете права». И тогда мы всей толпищей — с музыкантами, аппаратурой — переместились к Липницкому на территорию дачи и провели фестиваль там. Этого нам запретить никак не могли. Квартирники конспирировались, но, на мой взгляд, это была излишняя предосторожность. По крайней мере, у меня никаких проблем с квартирниками не было, хотя я точно знал, что их пасли, стояли загадочные «Волги» рядом с моим домом, ходили люди определенной наружности. Я человек очень беспечный, пока гром не грянет, особо не парюсь. В этом отношении напоминаю героя Пьера Ришара из фильма «Высокий блондин в черном ботинке». Даже не заметил, когда в моей квартире произвели обыск. Но меня не за что было схватить, потому что всегда был равнодушен к деньгам. Не брал за вход, хотя обычно это стоило пятерку.
Люди неплохо зарабатывали на небольших тайных концертах в домах культуры. Залы были приблизительно на 300 человек, билет стоил от 3 до 10 рублей. Гонорары рок-групп никогда не превышали 500 рублей. И то такие деньги платили разве что «Машине времени». «Аквариум» получал не больше 250 рублей. Еще нужно было дать взятку директору дома культуры, ментам. Но в результате все равно получалась довольно крупная сумма.
— А кто киноквартирники устраивал?
— Те, кто был счастливым обладателем видеомагнитофона и проектора. Это было еще в 70-х. Мне особо запомнился один такой квартирник, где показывали порнофильмы. Среди «катал», цеховиков и прочих абсолютно не знакомых людей я увидел известного певца Иосифа Кобзона. Люди были очень напряжены, даже боялись друг на друга глянуть, смотрели видео без звука. Хозяйка квартиры разрядила атмосферу, поставив пластинку с музыкой из детских советских мультфильмов. Когда зазвучала песня про Чебурашку, все засмеялись, расслабились, и вечеринка пошла как надо.
Мой лучший друг Липницкий также устраивал киноквартирники. Цой любил боевики, где показывали восточные единоборства. Также смотрели контрабандные видеоклипы, концерты, которые нам передавали друзья из-за границы.
— Вы были одним из первых, кто начинал продвигать русский рок на Запад. Как вам это удавалось?
— Очень сложно. За заграничный рынок шла жесткая борьба. Например, Стас Намин имел свои планы и продвигал собственную группу «Парк Горького», которая мне категорически не нравилась. Она была создана специально на экспорт, участники группы не пели по-русски. Это были типичные техничные музыканты с гитарами, выпиленными в формах балалайки, полный китч и примитив. У меня были другие клиенты — Борис Гребенщиков и группа «Звуки Му». Было очень важно первым выйти на американский рынок, за что мы и соревновались. У Стаса возможностей было больше, поскольку он являлся внуком известного советского деятеля, министра внешней торговли Анастаса Микояна, а отчим Намина был замминистра культуры… И он тормозил «Аквариум». Более того, используя связи в КГБ, сделал так, чтобы Гребенщикову не выдали американскую визу. Мне пришлось через ЦК КПСС пробивать этот вопрос. Отношения со Стасом у нас были хуже некуда. Однажды он мне на полном серьезе сказал: «Если будешь мне мешать, я тебя убью». Я, конечно, тоже в долгу не остался, каждый раз, когда меня западные журналисты спрашивали о группе «Парк Горького», я отвечал, что это полное говно. Несмотря на усилия, особого успеха наши протеже за рубежом не имели. Все-таки советские группы были созданы под английским влиянием и удивить публику было сложно.
— И группа «Кино» тоже?
— Все создавалось под влиянием западной музыки, копировали у иностранцев и манеру одеваться. «Кино» были большими модниками. И главным человеком в этом плане был вовсе не Виктор Цой, а Георгий Гурьянов по кличке Густав — барабанщик, который после смерти Цоя и распада группы стал успешным питерским художником, чьи работы оцениваются в сумму до 100 тысяч долларов. Под его влиянием музыканты выглядели, как денди. Да и сам Цой был очень веселый, остроумный парень, любил дурачиться. Видели бы вы фотки 1984 года! Виктор Цой — с окрашенными волосами, подведенными глазами, помадой на губах и в маминых клипсах. Видон такой, что Боря Моисеев обзавидовался бы. Образ печального рыцаря появился позже — под влиянием телевидения, точнее, продюсера и его последней пассии Наташи Разлоговой. Они Виктора сильно изменили, срежиссировав тот образ, который все запомнили.
— Яркая Жанна Агузарова — тоже искусственно созданный образ?
— Это же Леди Гага. Когда впервые увидел американку, отметил поразительное сходство. Мы с Жанной дружили. Иногда я поставлял ей некоторые вещи для сценического гардероба. У меня бывшая жена была манекенщицей, а потом работала в Доме моды, организовывала фестиваль альтернативной моды. И она нас снабжала всяческими нарядами.
— Вы один из тех россиян, кто не боится открыто выражать свою точку зрения не только по поводу музыки, но и политики, отношений между Россией и Украиной. Почему так полярно разделились мнения творческих людей, которые жили и творили в одной среде?
— Думаю, на самом деле смелых оппозиционеров, рьяных «крымнашистов» и «урапатриотов» не так уж много. Это крайности. Гораздо больше музыкантов, артистов, писателей, художников, которые просто на эту тему не высказываются. У большинства из них имеется вполне определенное мнение, но они предпочитают держать его при себе. Причем, когда начинаешь с ними на эту тему разговаривать, ведут себя как партизаны-герои: не скажу и все.
— Выжидают?
— Дело не в том, что выжидают, а в том, что боятся попасть в одну из групп риска. Не хотят оказаться в числе рьяных путинистов, чтобы им не перекрыли дорогу в Украину, Европу, Америку. У многих из них там имеются какие-то профессиональные амбиции или недвижимость. Зачем рисковать: вдруг выскажусь, а после этого квартиру в Майами арестуют. А вторая причина — не хотят оказаться и среди артистов оппозиционных, потому что это чревато крайне негативными последствиями уже внутри России: попадание в черные списки на телевидении, отсутствие корпоративов и государственных заказов. Могут и вообще концертную деятельность запретить, как было с Шевчуком, Макаревичем и даже с относительно нейтральным Борисом Гребенщиковым. Так что люди молчат, потому что молчание — золото, как известно.
— Вы готовите книгу, которая вскоре выйдет в Европе. О чем она?
— У меня все время выходят какие-то книги, сборники статьей, блогов, публикаций, радиоэфиров. А это большой проект. Сначала у меня был университетский курс «Молодежные движения и субкультуры в России с начала XIX по начало XXI века» с подзаголовком «От денди и декабристов до гопников и хипстеров». На его основе я написал книгу, которая должна до конца этого года выйти в Британии. Закончил ее еще в январе, сейчас идет доработка. Надеюсь, когда-нибудь книжка выйдет и на родном языке тоже. Русское название «О яростных и непохожих» — это строчка из знаменитой песни «Бригантина»: «Пьем за яростных, за непохожих…»
— Насколько это реально?
— Трудно сказать, в России ситуация постоянно меняется, и все к худшему. Если бы вы у меня спросили об этом пару лет назад, я сказал бы: «Выйдет, конечно, какие проблемы?» Сейчас же принимаются законы: об экстремизме, о недостаточном патриотизме, о чувствах верующих, о том о сем. Атмосфера сгущается, и некоторые фрагменты в книге могут сильно не понравиться власти. Например, я пишу о народовольцах, которых, в принципе, по нынешним российским законам надо было бы назвать врагами государственного строя, к тому же террористами. А я о них пишу весьма сочувственно. А когда речь заходит о советском периоде, то там вообще непредсказуемо. Антисталинское молодежное подполье — тема, которая сейчас многих сталинистов может покоробить. Заканчивается книга нашим временем, речь идет о протестных выступлениях 2011—2012 годов. Было бы желание, придраться можно, к чему угодно.
— Поэтому вы перебрались в Эстонию?
— Там я могу нормально работать, а в России, к сожалению, все пути профессиональной самореализации мне перекрыли. Первым делом отрезали дорогу на телевидение, где я много лет работал, вел популярные программы на разных телеканалах. А потом стал там персоной нон грата. Ну и пошло-поехало: начали отпадать прочие ангажементы. Окончательно принял решение после того, как меня вежливо выдворили из Московского государственного университета, где я преподавал 13 лет и весьма успешно, создал там целое направление «Музыкальная журналистика». Направление, слава Богу, до сих пор существует, но меня там уже нет.
Фото в заголовке Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»