Глава Независимого профсоюза горняков Украины рассказал о самоорганизации горняков, борьбе за их права и пути выхода из кризиса, в котором углепром находится уже не один год
— Михаил Яковлевич, сейчас в Киеве шахтеры с Волыни требуют выплаты задолженностей по зарплатам. На днях перекрывали движение в столице.
— А что вы хотели? Сейчас задолженность по зарплате перед шахтерами государственных шахт — 500 миллионов гривен. Есть шахты, где задолженность составляет полтора месяца, на других люди не видели денег более пяти месяцев. И долги будут расти. У государства опять для шахтеров нет средств.
— Но шахты ведь убыточные. Новый министр говорит, что средства, которые должны идти на закрытие шахт, больше не пойдут на зарплаты — дескать, это порочная практика.
— А почему убыточные? Во-первых, процветавшая годами коррупция в отрасли. Во-вторых, безответственность. Средств, чтобы шахты работали с высоким уровнем производительности, всегда выделялось недостаточно. Нет развития, получаем низкую производительность. Когда я работал на шахте имени Стаханова, там было 12 одновременно действующих лав и до 40 проходческих бригад, а сейчас две лавы еле дышат!
— Эта забастовка для вас уже какая по счету? Помните свою первую забастовку?
— Первая была в 1988 году в Донецкой области на шахте имени Стаханова, где я работал. На одном из участков шахтеры, которым начислили маленькую зарплату, отказались подниматься на поверхность после рабочей смены. Я присоединился к ней. Она была небольшой. Это были горбачевские времена, и тогда это всех шокировало.
Вторая забастовка в 1989 году, мне было тогда 32 года, стала уже серьезней. Это было начало всесоюзных шахтерских забастовок. На шахте имени Стаханова особых причин для забастовки фактически не было, и большинство проблемных вопросов решалось, в отличие от других предприятий отрасли. Но тогда в шахтерских городах наблюдался полный дефицит продовольственных и промышленных товаров, на шахтах упало обеспечение. Доходило до того, что горнякам вместо мыла давали какие-то обрезки, которых не хватало, чтобы помыться в бане после смены. Люди хотели лучшей жизни. И у нас тогда сработала шахтерская солидарность.
— Как тогда реагировала на ваши действия власть?
— Объединения «Красноармейскуголь» и «Первомайскуголь» стали центром протестного движения Советского Союза. Поэтому нам многое удавалось решать, и зарплата у нас была вдвое выше, чем в других регионах. Местные органы власти, горком на фоне нашей активности не могли оказывать на нас сильное воздействие.
Это продолжалось несколько лет, пока в начале 1990-х годов не мобилизовались криминальные структуры. Они срослись с силовиками, местной властью, и все это противодействовало рабочему движению. Когда на трех шахтах «Красноармейскуголь» прекратили работу 15 тысяч человек, к нам приехали глава Донецкой обладминистрации Логвиненко, глава облсовета Чупрун и начальник милиции. Они направили ко мне группу рэкетиров, которые пригрозили уничтожить меня вместе с семьей, если мы не прекратим бастовать.
С нами тогда не смогли ничего сделать только потому, что мы сработали на опережение. Узнали реальное состояние криминальной ситуации в Красноармейском районе и обнародовали ее. Например, раскрыли человека, который занимался похищением машин, их разборкой и торговлей запчастями. Он совершил 35 угонов автомобилей. В своей газете мы обратились к населению, чтобы люди шли к нам, если милиция им не помогает. А мне тогда пришлось выезжать и в Киев, и за границу, чтобы привлечь внимание к проблемам.
— Насколько жизнь шахтеров конца 1980-х отличалась от сегодняшней?
— В конце 1980-х годов положение шахтеров, естественно, было намного лучше. Горняки получали одни из наибольших зарплат в стране, шахты были технически нормально обеспечены и не было такой масштабной коррупции. Сейчас больше свободы, но шахты в госсекторе в ужасном состоянии. И из года в год ситуация только ухудшается. Тут несколько причин: и отсутствие инвестиций в отрасль, и отсутствие поддержки, которую государство перестало выделять. Такое было в 1993—1994 годах, и сейчас — то же самое.
— Насколько критическое сейчас положение на госшахтах?
— На сегодня сами шахты задолжали за электроэнергию 10 миллиардов гривен. Проходка не проводится, даже подготовленные лавы нечем зарядить, поэтому к зиме шахты отработают подготовленные запасы угля и сами станут. И придется импортировать дорогой уголь из-за рубежа. В этом году в начале лета опять зафрахтовали два судна с углем из ЮАР. Его цена в месте отгрузки составляет 67 долларов, а с доставкой потребителю выйдет 90 долларов. Не понятно, почему правительство предпочитает переплачивать в два раза и грабить отечественную отрасль, вместо того чтобы покупать свой уголь. Власть уклоняется от ответственности.
— А частный сектор?
— В частном секторе вовремя платят зарплату, но мы хотим, чтобы она вовремя индексировалась, чтобы меньше была нагрузка на людей. Поэтому наши профсоюзы на частных шахтах тоже выдвигают требования и об улучшении условий труда, и о повышении зарплат. Найти компромисс с частником, к слову, зачастую проще, чем с государством. Так что в целом здесь ситуация лучше. Более высокая планка по зарплатам в частном секторе является ориентиром для поднятия зарплат шахтерам в государственном секторе.
— Новый министр энергетики озвучил много инициатив по изменениям в угольной отрасли. Как их оценивают сами шахтеры?
— В его подходах есть как рациональные инициативы, так и много спорных вопросов. Например, рынок угля необходим угольной промышленности. К тому же очень нужен прозрачный механизм формирования цены угля. Когда из-за рубежа привозят уголь по цене 90—100 долларов, а украинский уголь забирают у шахтеров по 40—45 долларов, понятно, что так уничтожают угольную промышленность. На сегодня нет даже заместителя министра, отвечающего за угольную промышленность. Игорю Насалику пока не удалось преодолеть коррупцию в отрасли, он только расставляет своих людей. Посмотрим, что у него получится. Очень хотелось бы, чтобы новый министр смог избавиться от давления «смотрящих», и мы готовы ему в этом помочь.
— А если все останется как было?
— Будет очередной виток борьбы. Покупая уголь за рубежом по цене вдвое выше, чем его забирают у наших шахтеров, правительство развивает экономику другого государства, в том числе страны-агрессора. Это недопустимые вещи, это антигосударственный подход, и мы будем с этим бороться.
— Раньше шахтеров считали образцом служения своей стране, сейчас многие видят в них «людей из советского прошлого», которые просят у государства дотации и упорно держатся за убыточные шахты. А кем видят себя сами горняки?
— Да просто гражданами своей страны, которые получают зарплату, могут заботиться о своих семьях, дать образование детям, помочь престарелым родителям и что-то накопить себе на старость. Простые житейские задачи. Никакой политики, никаких амбиций. Просто шахтеры во всем мире всегда активны. Они способны самоорганизоваться, способны выступить. Это люди, которые не боятся смерти.
Когда я первый раз спустился в шахту, то испугался и подумал, что не смогу работать. Но привык и залезал в такие опасные дыры с разрушенной кровлей и толщей пород в полтора километра над тобой… Понимаешь, что может произойти обрушение, но уже не думаешь об этом. Так вытравливается страх смерти. Ведь в шахту идут не за романтикой и приключениями, а чтобы зарабатывать и кормить свою семью.
— А сегодня шахтерский труд позволяет кормить семью?
— Зарплата у шахтеров очень низкая. Если два года назад она было от тысячи до полутора тысяч долларов в эквиваленте, то при нынешнем курсе это 300 долларов. Сейчас зарплата в 10—12 тысяч гривен у шахтеров считается хорошей, но это тоже мало за такую работу. Обесценились и пенсии. У одних шахтеров — пять-шесть тысяч, а у других — две-три тысячи гривен. Давно не пересчитывались регрессы.
— Молодежь идет на шахты?
— У нас большая безработица и молодежь идет в шахту, но их стараются не брать, потому что мест не хватает. Сотни людей хотели получить работу, но не смогли, потому что идет жесткое сокращение численности горняков.
— Получается, угольную отрасль стараются постепенно отправить на пенсию?
— Определяя развитие экономики страны на ближайшие 10—15 лет, в отношении угольной промышленности уже новое правительство опирается на концепцию экс-министра энергетики Демчишина, которая предусматривает уничтожение отрасли и закрытие угольных шахт. А в части развития ничего нет. Не определены ни конкретные шаги для развития угольной промышленности или сохранения объемов добычи угля, ни ресурсы, которые должны быть выделены для этого, ни сроки выполнения, ни ответственность конкретных чиновников. Нам такая пыль в глаза не нужна. Мы такую программу принять не можем!
— Что же вы предлагаете?
— Практически во всем мире шахтам выделяется господдержка. Чаще всего это скрытая поддержка через цены на электроэнергию, либеральные налоги, какие-то другие преференции. От господдержки для государственных шахт нельзя отказываться. Она должна быть в разумных пределах, это вопрос не только экономики, это вопрос энергетической безопасности страны. Смотрите, что может произойти: сегодня страна-агрессор даст низкие цены на уголь, мы закроем свои шахты, а завтра они цену взвинтят в три раза, чтобы нас экономически удавить, поставить на колени, вызвать социальный взрыв. И что делать? Морем мы нужное количество угля не завезем — не хватит пропускной способности портов. У нас собственного запаса угля хватит на 400 лет, а нефти и газа — небольшие залежи. Альтернативы углю как топливу нет.
— Но в результате ряда шагов, которые предприняты правительством, закупочные цены на отечественный уголь должны вырасти. Вы ведь этого добивались?
— Сейчас цена на уголь должна подняться с 1100 гривен до примерно 1450—1500 гривен за тонну. В отсутствие господдержки это хоть что-то. И такая более справедливая цена увеличит экономическую привлекательность шахт. Но если не будет объемов потребления угля, даже золотая цена на топливо нас не спасет.
— Вы имеете в виду, что сейчас внутри страны нет спроса на уголь, его просто некуда девать?
— У нас в тепловой генерации 85 блоков, но иногда работают 10—12. Остальные просто стоят — в Украине из-за спада в промышленном производстве профицит электроэнергии, не урегулированы вопросы экспорта электроэнергии за рубеж. А ведь на протяжении 2011—2012-х годов мы дополнительно за счет экспорта жгли шесть миллионов тонн угля в год. Давайте развивать экспорт! Мы бы таким образом экспортировали уголь по проводам в виде электроэнергии в Чехию, Румынию, Словакию, Польшу. Также реально не установлена рыночная цена на уголь в Украине. Вместо этого запускаются неправдивые слухи, что цена на уголь несправедливая.
— А это не так?
— Газодобывающим компаниями подняли закупочные цены в три раза. Потому что нужно увеличивать добычу своего газа, нужны средства на закупку оборудования, освоение месторождений. А с углем разве не так? Если мы хотим, чтобы угольной промышленности через пару лет не стало — давайте ничего не менять. Но без угольной промышленности не будет энергетики. Я думаю, лучше сегодня платить за уголь шахтерам рыночную цену, чем завтра сидеть всю зиму без света и тепла.
Фото в заголовке из «Фейсбука»