В Украине состоялся премьерный показ документального фильма российского режиссера Зоси Родкевич «Мой друг Борис Немцов», удостоенного специального диплома на завершившемся на днях Одесском международном кинофестивале
Молодой режиссер Зося Родкевич (ей всего 25 лет) признается, что была не в восторге, когда получила задание от телеканала снимать репортажи об известном политике, бывшем вице-премьере России Борисе Немцове. Однако она сразу же попала под его обаяние и подружилась с ним, а после его трагической гибели решила сделать о нем фильм.
Своими впечатлениями об общении с Борисом Немцовым и работе над фильмом она поделилась с корреспондентом «ФАКТОВ».
*Зося Родкевич. Фото автора
— Задание руководства — продюсеров Александра Расторгуева и Павла Костомарова, авторов документальных проектов об оппозиционных политиках — я восприняла как вызов, — рассказывает Зося Родкевич. — Немцов, как мне казалось, старый самовлюбленный буржуй. Ну что в нем интересного? Ему было 53. Он уже был и аспирантом-физиком, и вице-премьером, и даже «наследником Бориса Ельцина». А еще его хотели женить на внучке Рокфеллера… Но в реальной жизни Немцов оказался классным, добрым и искренним. Мы подружились. Он физик, даже диссертацию написал, поэтому знал закон: «Внутренние силы не меняют импульса системы». Знал, но прикладывал максимальные «внутренние силы», чтобы нарушить известный закон. А потом его убили…
— Немцов, как известно, был непростым человеком. Как вам удалось наладить с ним контакт?
— Контакт возник, можно сказать, сразу. В фильме показана наша первая совместная поездка, когда всю ночь напролет мы с ним болтали в поезде. Выяснилось, что родились мы в один и тот же день (в разные годы, естественно. — Авт.), и Джон Леннон — вместе с нами. Полусонный Немцов рассуждал о балансе между демократией и возможностью выполнять собственные решения. О задаче ограничить власть, о ее сменяемости… Как вдруг оторвал голову от подушки: «Ты снимаешь, что ли, балда?»
Я снимала его три года, с перерывами, и он, такой себе вальяжный мамонт, постепенно превращался в близкого друга. Хотя выбирала своего героя для съемок не по близости политического лагеря. У нас эта тема постоянно всплывала, и мы друг над другом подтрунивали. Он считал, что все анархисты — а у меня был в жизни анархический период — его очень любят. В принципе, он вообще считал, что все его любят. Я издевалась над его буржуйскими замашками, говорила: «Свинина в горшочке вас ждет». Наша дружба была основана не на политических взглядах, а на каких-то общих темах. Борис говорил: «Анархисты меня любят, я же знаю!» У меня была жилетка с надписью «Fuck the system» на спине, и Немцов ко всем меня разворачивал, предлагая посмотреть, что там написано.
Процентов восемьдесят всех его разговоров было о политике. Еще он любил поговорить о еде и женщинах.
— Чувствовал ли он, что может погибнуть, опасался ли чего-нибудь?
— Нет! Он же всегда без охраны ходил. К собственной безопасности относился спокойно и иронично — предлагал бабушке Вере Петровне стать начальником его несуществующей охраны, потому что «бояться ему нечего». Он только все время прикалывался: «Вот когда я помру…» И люди часто при встрече говорили ему: «Ой, рады видеть вас живьем» или «Здорово, что вы живой».
— Как вы восприняли сообщение об убийстве Немцова?
— Когда убили Бориса, я была под Питером. Мне шлет sms-ку подруга: «Немцова убили, надо срочно делать ролик». Я пишу: «Ха-ха-ха». То есть вообще не поверила. Считала, что неверная формулировка, возможно, произошло покушение… Затем — еще сообщение, еще и еще… Десятки, сотни сообщений: «Немцов убит на мосту, застрелен…» и так далее. Я пошла одна в лес, несколько часов бродила, рыдала. Потом пришла в себя.
Когда вернулась к друзьям, мы нашли батарейки, подключили приемник — и всю ночь слушали различные версии убийства. Стало ясно: нужно ехать в Москву. Снимать. Успела только на похороны, а в ночь убийства снимали мои друзья…
— Какие мысли посещали вас после случившегося?
— Самые мрачные. Прежде всего о том, что такие люди не нужны этому обществу. Говоря об этом сейчас, имею в виду не только Бориса, но и последнее жуткое ЧП здесь, в Украине, — расправу над Павлом Шереметом. Ведь Борис и Павел дружили. Помню, Шеремет специально приезжал в гости к Немцову. У них обоих была активная гражданская позиция, оба поддерживали Украину. Обоих убили «образцово-показательно»: Бориса — в центре Москвы, Павла — в центре Киева…
Если говорить о профессиональных моментах, то, как говорила Марина Александровна Разбежкина (российский режиссер, лауреат многих международных премий, член Союза кинемотографистов РФ, Европейской академии киноискусства, в марте 2014 года подписавшая письмо «Мы с вами!» в поддержку Украины. — Авт.), самое сложное — это конец фильма. Когда твой герой умирает…
Я понимала: это как раз то, о чем говорила моя учительница, — вот он, конец моего фильма! Однако, вспоминая Немцова, подумала: «Да на фиг мне такой фильм вообще… Я бы другое кино сделала, только бы он жил».
— Каким бы стал фильм, если бы Немцова не убили?
— Вариантов было несколько. Сам Немцов хотел фильм с закадровым текстом, с пояснениями для молодежи, кто он такой. Если бы он был жив, у нас продолжались бы трения по поводу того, как надо делать кино.
Я помню, как в начале последней осени, когда он предложил мне свой вариант фильма, мы разругались. И я ушла, плюнув ему в стакан…
— В какой стакан?
— С бренди. Борис даже вскрикнул: «Ты чего, совсем сбрендила?!»
— Отснято очень много материала…
— Более 100 часов. А в результате получился 73-минутный полнометражный фильм о лидере российской оппозиции. О человеке, которого больше нет.
Тяжелее всего было монтировать. Поначалу отобрала три часа, показала их Марине Разбежкиной, затем показывала друзьям и людям, мнению которых доверяю. Выслушав их, сократила до 1 часа 15 минут.
— Эта лента — ваша первая самостоятельная полнометражка?
— Да.
— Близкие Немцова, его друзья, соратники видели фильм? Какова их реакция?
— Некоторые успели посмотреть в Москве. Например, Илья Яшин, которому фильм понравился. Еще — Ольга Шорина, бывшая помощница и пресс-секретарь Бориса Немцова, а сейчас — исполнительный директор его фонда. Ей тоже понравилось. А вот Жанна Немцова, дочь Бориса, пока не смотрела. Не видели ленту и другие его родственники.
— Вы не в курсе, возможно, следственные органы собираются как-то воспользоваться фактажом фильма для расследования причин гибели политика?
— В качестве документа для следствия интерес представляет разве что момент четырех выстрелов. Не исключено, что и в силу других причин эта лента не интересует следствие. Мне с самого начала было понятно, что данные о заказчиках и настоящих исполнителях будут замалчиваться, но найдутся какие-то стрелочники…
— При прокате в России у вас возникали сложности?
— Прокатное удостоверение в РФ мы получили 27 февраля, — подключается к беседе продюсер фильма Мария Гаврилова. — Получали мы его долго — смотрели фильм все, вплоть до министра. Несмотря на наличие этого удостоверения, кинотеатры в Москве и в других российских городах не хотели показывать фильм, опасаясь нежелательных последствий. Очень живуч у нас принцип: как бы чего не вышло! Несмотря на это, есть настоящие люди, которые сделали все от них зависящее для организации нормального проката — в Перми, Екатеринбурге, других городах. Права для дальнейшего проката у нас остались, в Украине в том числе. Надеюсь, после премьерного показа на Одесском международном кинофестивале фильм выйдет здесь на экраны.
— Тем не менее во многих российских кинотеатрах пытались сорвать показы, — продолжает Зося Родкевич. — То «минировали», то вырубали свет.
— Любопытное совпадение: в конце фильма Немцов на вокзале в Ярославле напевает песню Пахмутовой и Добронравова «До отправленья поезда». Это его последние слова в фильме: «Кажется, будто вся жизнь впереди, — не ошибись, выбирая пути!»
— Верно подметили. Еще есть эпизод, где Борис произносит фразу: «Жить стало лучше, но противней». В этот момент камера переходит на его носки — и мы видим, что они на нем самые обычные, дешевые. Становится понятно: бывшему вице-премьеру лучше жить не стало, но его это не очень-то волнует, поскольку именно имущество делает личность несвободной.
Знаете, сама не обращала внимания на какие-то детали, а во время монтажа увидела: за все три года съемок Немцов ходил всего в двух свитерах.
— Какие отклики зрителей после просмотра фильма запомнились вам больше всего?
— В Нижнем Новгороде один парень сказал, что пришел на фильм в похмельном состоянии, сидел и мучился. Минут через пятнадцать его перестало тошнить: «Фильм меня излечил».
На первых показах в феврале, которые состоялись в Москве, большие кинозалы были переполнены. После демонстрации фильма люди находились под таким сильным впечатлением, что даже не могли говорить. Невероятный эмоциональный накал. Поэтому мы не устраивали обсуждений.
Тогда я подумала, что дальше уже все неважно: кордон полиции на выходе, наш арест или еще что-то… Ведь в дни показов были случаи, когда приезжала полиция, искала заложенные бомбы, еще что-то…
— Зося, два года назад вышел ролик, который вы снимали на Красной площади.
— Я просто снимала людей, бухавших на площади и выкрикивавших: «Крым — это Россия!», «Родина, свобода, Путин!» и такое прочее.
Марина Разбежкина учила нас не выражать собственных эмоций, никогда не осуждать и не восхищаться, а просто наблюдать и чувствовать, что происходит, чтобы отражать исключительно увиденное. Потому всегда стараюсь отображать то, что происходит в действительности.
— В России — беззубые протесты, за «металлическими рамками». Сожалеете, что нет настоящего протеста?
— Уже давно стало понятно, что выражать протесты в Москве бессмысленно: митинги все одинаковые, люди идут от точки до точки, выражая свои недовольства. На этом все: домой, на кухню…
— Сейчас над чем-то работаете?
— Снимаю фильм о многодетной семье и мальчике из детского дома.
— В политику, к политикам не тянет?
— Слава Богу, нет. Снимать что-то, связанное с политикой, больше не хочу. Если посмотреть на мои фильмы — и «Зима, уходи!», и «Срок. Начало большой истории», и «Мой друг Борис Немцов» — все о политике.
— Знаю, вы работали в «Московском комсомольце». Почему ушли оттуда?
— После школы я пыталась поступить во ВГИК, но… быстренько оттуда сбежала — пошла в газету «Московский комсомолец». Проработала год, карьера складывалась вроде бы удачно. Но однажды в редакции шла планерка. Как раз умер Егор Летов (рок-музыкант, лидер группы «Гражданская оборона». — Авт.). Лично для меня Летов — это легенда! А тут сидят на планерке в «МК» и обсуждают: а, этот? Говорят, он умер от передоза. Нет, говорят, он умер от того-то. То есть обсуждают его, как мешок с картошкой. Я расплакалась и поняла, что надо быстрее валить из журналистики. Как раз у Разбежкиной был набор в мастерскую документального кино — и я пошла.