Известный украинский волонтер обвинила Надежду Савченко в тесной связи с кумом Путина Виктором Медведчуком и откровенно пророссийской деятельности
О митинге «Не бросай своих», который Надежда Савченко устроила возле Администрации президента, говорили многие. Народный депутат предложила родственникам украинских военнопленных воспользоваться ее оружием и объявить бессрочную голодовку, «пока власти не прекратят бездействие». 8 августа на Банковой поставили палатки. Сама Савченко, объявившая голодовку еще 4-го числа, ночевала у стен Администрации.
Особенно острым обсуждение этого события стало после того, как известный волонтер и член координационного совета Майдана Гайдэ Ризаева написала Надежде открытое письмо в сети «Фейсбук»:
«Савченко просила меня и остальных, кто побывал в плену, прийти и подтвердить, что мы все оказались на свободе благодаря Медведчуку. Нет, ты уж извини, Надя, меня освобождали Оксана Билозир, Вячеслав Гришаев, Олег Котенко и СБУ Украины. Ты не знаешь, что такое плен, ты сидела в СИЗО. Нас били, над нами издевались, а за тобой самолет отправили, квартиру тебе дали. Я не объявляла голодовку, но почему-то вышла из плена в сто раз худее, чем ты. Надя, в последней нашей одежде карманов не будет, с собой на тот свет мы ничего не заберем. Остановись и опомнись».
Журналисты попросили Надежду прокомментировать слова Ризаевой. «Не знаю такой. А это мужчина или женщина?» — спросила Савченко.
— Меня удивляет, что ни в правительстве, ни в прессе не исследовался вопрос о том, каким именно образом украинская летчица Надежда Савченко попала в плен, — говорит Гайдэ Ризаева. — Мне говорили, что, пытаясь ее спасти, погибли 17 десантников. Сама же Надя осталась целой и невредимой. И почему-то при своей голодовке, которая длилась 83 дня, она вернулась в Украину такой же здоровой и энергичной. Ну и у меня вопрос: как Наде позволили выходить на судебные заседания в чистой белой футболке с тризубом и распевать украинские песни? На моих глазах сепаратисты топором отрубили парню руку за татуировку на плече в виде герба Украины. Если бы Савченко не нужна была России, ее за гораздо меньшее проявление патриотизма просто убили бы на месте. Я была в застенках «ЛНР», прошла пытки, поэтому точно могу сказать: то, где была Савченко, — это не плен, а политическая акция.
*По словам Гайдэ Ризаевой (на фото в центре), она была освобождена из плена благодаря Оксане Билозир (справа). Фото из «Фейсбука»
— Как вы сами оказались в плену? Последний раз мы виделись на Майдане, когда вы расселяли беженцев из Крыма.
— Мне и моим ребятам удалось найти жилье для более чем четырех тысяч переселенцев из Крыма и востока страны. С началом аннексии моего родного полуострова я, крымская татарка, конечно, уехала туда. Была командиром одного из блокпостов. После того как в ноябре 2015 года в Херсонской области произошел взрыв и полуостров остался без света, против всех украинцев, которые противостояли в Крыму «зеленым человечкам», возбудили уголовные дела за теракт. Я тоже оказалась в списке «подрывников электроопор», поэтому теперь на своей родине вне закона. Если приеду туда, сяду в тюрьму на 25 лет. Так я лишилась возможности видеться с мамой и 15-летним сыном. Это очень тяжело, но приходится жить дальше, и не просто жить, а помогать другим.
Когда началась война, я стала ездить на Донбасс, возить ребятам продукты, вещи, лекарства. Первый раз попала в плен в июле 2014 года. Водитель заблудился, нарвался на вражеский блокпост. Я не успела понять этого и, выйдя из машины, сказала «Слава Украине!» В следующую секунду увидела шеврон «Новороссия», но было уже поздно. Нас с водителем Сергеем Захаровым, священником Валентином Серовецким и львовским журналистом Юрием Лилявским забирал лично так называемый казачий атаман Николай Козицин. Больше двух недель нас держали в подвале, постоянно избивали, пытали, жгли окурками. У меня до сих пор на руках и ногах шрамы от ожогов. Не кормили, воду дали лишь на третьи сутки, когда все уже изнемогали от жажды. Мне, женщине, из-за скованных наручниками рук приходилось ходить по нужде под себя.
Кроме того, меня и Сережу Захарова вывозили в Россию… на продажу. Это не было психологической травлей, «страшилкой». Боевики всерьез вели с кем-то переговоры, обсуждали цену, выдвигали какие-то условия. В конце концов сообщили, что судьба Захарова предрешена, а меня, если повезет, заберут в проститутки. Но даже в той ситуации я не пала духом. Почему-то верила: все будет хорошо. В итоге их сделка сорвалась, нас с Сережей вернули в камеру. Самым страшным за время плена (и вообще за всю жизнь) был момент, когда мне сказали, что завтра из Крыма привезут труп моего сына, если не выдам необходимую информацию. Слава Богу, это была только угроза. Каждый день боевики повторяли, что по законам военного времени «ЛНР» за мое «Слава Украине», за помощь украинским военным и вообще за то, что я украинка, меня не сегодня-завтра расстреляют. Сидела в одиночной камере и сходила с ума оттого, что ничего не могу сделать, не могу даже сообщить родным, что пока еще жива.
— Какую информацию у вас пытались выведать?
— Понятия не имею! Сепаратисты постоянно кричали: «Говорите правду! Рассказывайте все!» А какую правду, что «все», мы так и не узнали. Никаких секретных заданий наша волонтерская группа не выполняла, просто доставляла на передовую продукты. На третью неделю нас, еле живых, перевезли в луганскую военную комендатуру. Там хотя бы сняли наручники и дали кашу. Но лично я есть ее не могла. На мне не было живого места, была вся в крови, руки почернели, боялась, как бы их не пришлось ампутировать. В первый раз провела в плену три с половиной месяца. Потом меня разыскала Служба безопасности Украины. И Оксана Билозир, спасибо ей большое, сумела добиться моего обмена на сепаратистов. Хочу сказать в защиту СБУ, которую многие обвиняют в бездействии: для того чтобы на законных основаниях выпустить из тюрьмы человека, подозреваемого в сепаратизме, его надо вывести из-под следствия или суда. Это долго, хлопотно и процессуально непросто. Я это знаю, потому что сама много лет проработала в суде. Боевикам куда проще: схватил украинца и сунул в подвал. Надо обменять — вывели на обмен.
Сложно описать словами чувства, которые я испытала, оказавшись на родной земле. Была счастлива, хотя и совершенно измождена. За время плена похудела на 40 килограммов. Как только появилась возможность, позвонила маме, чтобы сказать, что жива. Мы обе плакали. Она — от счастья, потому что к тому времени была уверена, что я погибла. А я — от горя: мама сообщила о смерти отца. Оказывается, все эти месяцы он пытался разыскать меня, даже нанял людей, имеющих отношение к нашим вооруженным силам, чтобы помогли. Те выманили у папы все, что у него было, — 5 тысяч долларов, и при этом даже не пытались меня найти. А чтобы оправдаться перед пожилым человеком, показали ему фотографию мертвой женщины, похожей на меня. Папу сразил инфаркт, и он умер.
— Как же после всего случившегося вы рискнули снова ехать в зону АТО?
— Была уверена, что всю порцию бед, отпущенных мне, уже пережила и худшего случиться не может, — грустно улыбается Гайдэ. — Кроме того, просто не могла сидеть сложа руки, когда на востоке каждый день гибли ребята. Снова стала ездить туда. До поры до времени все обходилось. У нас была договоренность с депутатом «ЛНР» Светланой Коноплевой о том, что мы можем оставлять на «элэнэровском» блокпосту вещи и продукты для пленных ребят и нас не будут за это задерживать. Среди тамошних властей Коноплева — наиболее толерантная. Она сама побывала в плену «айдаровцев» и понимает, что это не сахар. Тем более «элэнэровцам» выгодно, чтобы Украина кормила и лечила своих людей, находящихся у боевиков. Мы передавали ребятам консервы, инсулин, теплые вещи. Конечно, все равно нужно было соблюдать осторожность, избегать провокаций.
В феврале 2015 года я ехала вместе с «айдаровцем» Андреем Ионом (позывной «Бимба»). Во время обыска на вражеском блокпосту у «Бимбы» нашли оружие, боеприпасы, карты расположения местности. Его повязали, а мне сказали идти на все четыре стороны. Но я не могла бросить своего товарища. Что бы сказала нашим ребятам? Осталась ждать Андрея на вражеском блокпосту. Через несколько часов «сепары» забрали меня в плен, а «Бимбу»… завербовали и отпустили. Через два месяца он напал возле Новоайдара на машину украинских волонтеров, попытался их ограбить и был убит.
— Во второй раз в плену вас опять били и пытали?
— Я сидела в Луганске, в камере так называемого министерства госбезопасности «ЛНР». «МГБ» не подчиняется никому, даже Плотницкому. Работают там в основном россияне, они и определяют, кому из пленников сколько сидеть, кого расстрелять, а кого отпустить. Меня поместили в одиночную камеру. Очень тяжело, когда месяцами не с кем поговорить. Давит неизвестность, ведь ты не знаешь, сколько еще пробудешь в плену и выйдешь ли живой. В остальном условия были вполне сносными. Кормили, давали воду, даже приносили старые газеты и бумагу с ручкой. Чтобы не сойти с ума, я писала стихи. На прогулку не пускали ни разу. Когда у меня отказал сердечный клапан, свозили на один день в больницу, прописали лекарства. Находилась под наблюдением врачей, потому что состояние оказалось критическим. Пульс — 35 ударов в минуту, давление — 200. Гипертония, брадикардия, сердечная блокада. Посиди я в камере еще несколько месяцев, не знаю, чем бы все закончилось. Но спустя четыре с половиной месяца заключения ко мне пришел «министр госбезопасности «ЛНР» Леонид Пасечник и сообщил, что завтра состоится мой обмен. 10 июля 2015 года я снова была на свободе.
— Чем занимаетесь сейчас?
— Пытаюсь восстановить здоровье, пока безуспешно. Живу в общежитии для переселенцев в Межигорье. Здесь же открыла маленькое кафе с мангалом — хоть какой-то заработок. Наживаться на помощи военным или на розыске пленных, как делают некоторые, не могу. Сотрудничаю с организацией «Патриот», которая помогла мне обрести свободу во второй раз. По-прежнему помогаю нашим парням, только на вражескую сторону больше не перехожу — третьего плена мне не выдержать. Мечтаю обнять сына, съездить на могилу отца, вылечить маму, у которой на нервной почве началось онкологическое заболевание. И, как любой гражданин Украины, всем сердцем хочу, чтобы война закончилась. А для этого нужно навести порядок не только на фронте, но и в Верховной Раде. У меня, например, 11 лет госслужбы за плечами (я работала в хозяйственном суде Крыма), но я никогда не пыталась лезть в политику. Что летчица Надя Савченко может понимать в политике и законодательстве? Вопрос риторический. Почему бы нам теперь автоматически не принять в депутаты ребят, которые были в плену? Место в Верховной Раде — не награда, его должны занимать профессионалы. Иначе мы дискредитируем страну в глазах всего мира и сами себя загоним в тупик.