7 сентября известному украинскому продюсеру и звукорежиссеру исполняется 60 лет
Имя Владимира Бебешко известно всем поклонникам качественной украинской музыки. Его студия звукозаписи находится в самом центре Киева, а стать клиентом Бебешко среди музыкантов считается делом престижа. Владимир Бебешко стоял у истоков самых ярких отечественных проектов: Левко Дурко, Сестричка Вика, «Брати Гадюкіни», Александра Белина, Мила Нитич. Вместе с Кузьмой Владимир делал телепрограмму «Шанс» и продюсировал группу «Пающие трусы». В день рождения продюсер обещает поразить публику очередным музыкальным проектом.
Свое шестидесятилетие Владимир Бебешко отметит в узком кругу друзей. «Будут только самые дорогие мне люди», — признался Владимир «ФАКТАМ» накануне юбилея. Чтобы набраться сил перед новым амбициозным проектом, премьера которого состоится в конце сентября, Бебешко с семьей отправился в горы.
— Накануне юбилея решил съездить на свою родину, в Карпаты, — рассказал Владимир Бебешко. — Здесь место, где черпаю силы. Я ведь родился в Стрые Львовской области. И являюсь, как теперь говорят, бандеровцем. Правда, узнал об этом недавно, когда московские журналисты стали искать повсюду врагов. Мы считались достаточно известной семьей в Стрые. Мой папа был музыкантом, мама — обыкновенная домохозяйка, но при этом очень веселая женщина. Мы жили в трехэтажном старинном польском доме.
— Так это папа приучил вас к музыке?
— Папа играл на аккордеоне, часто выступал с концертами у нас в городке и даже гастролировал. А еще занимался закупкой музыкальных инструментов для организаций. Каждый раз сначала привозил их домой. Поэтому я имел возможность опробовать новинку. Первым инструментом, на котором я научился играть, был электронный орган «Ионика». Очень модная по тем временам штука. Потом научился играть на барабанах и гитаре. Меня, конечно же, отдали в музыкальную школу. Семь классов я промучился, играя на своем самом нелюбимом инструменте — фортепиано. Но несмотря на столь негативные ощущения, все-таки не мог себе представить жизнь без музыки. И когда стал вопрос о профессии, то решил поступать в музыкальное училище в Дрогобыче. Экзаменов не сдавал. Папа привез в училище ударную установку, ее взгромоздили на сцену, и я изобразил джаз. Преподаватели послушали и сразу дали мне «добро» на учебу. Правда, в музыкальном училище я тоже учился неохотно.
— Что же вас не устраивало?
— Я все время тяготел к популярной музыке. А там надо было проводить время за изучением классического материала. В конце концов я не выдержал и перевелся на заочное отделение — это давало мне возможность разъезжать по гастролям. Моим первым учителем был Юрий Варум — тот самый, отец будущей звезды советской эстрады Анжелики Варум. У него была группа, приписанная к Горьковской филармонии. Вместе с ней и нашим солистом Валерием Леонтьевым мы колесили по бывшему совку. Я играл на бас-гитаре, хотя периодически садился и за другие инструменты. Несколько раз в год вырывался с гастролей, приезжал в Дрогобыч и сдавал экзамены на заочном отделении. Сначала Варум был художественным руководителем Валерия Леонтьева, а затем создал свою группу под названием «Лабиринт». Я стал частью этого коллектива.
— Вы достаточно рано начали самостоятельно зарабатывать?
— Свои первые деньги получил в восьмом классе, играя на танцах. Наша небольшая группа, состоящая из моих ровесников, была желанна на всех школьных вечерах. Случалось, что за месяц мы зарабатывали около ста рублей, что было довольно приличной суммой. Но самыми популярными были наши концерты в Стрыйском доме культуры. На них собирался весь город! Мы играли исключительно западную музыку, никакого совка. Случалось, за это меня таскали в КГБ. Одно время мы выступали вместе с братом — известным позже музыкантом Левком Дурком. Нас приглашали в соответствующие органы на допрос, какой репертуар играем. Честно отвечали, что поем на английском языке. На что офицер строго сказал: «На английском можно. Только не пойте на украинском!» В то время была негласная установка о том, чтобы не заниматься пропагандой украинской культуры. Власть чувствовала, что это может стать несокрушимой силой.
— Как в маленький городок попадали последние хиты зарубежной эстрады?
— О, это целая история! 50 лет назад Львов был очень прогрессивным городом. Практически никто не слушал там советскую эстраду, зато все были в курсе западных музыкальных новинок. В Западной Украине очень хорошо ловилось польское радио, откуда мы и черпали музыкальный материал. Играли «Битлз», «Юрай хип», «Дип перпл». Перепевать «Песняров» для нас считалось чем-то неприличным. На западной музыке воспитывался и мой друг, замечательный музыкант Кузьма Скрябин. Мне кажется, те годы были вообще золотым временем для расцвета музыки.
— В Украине?
— Да во всем мире. В настоящее время наблюдаю обратный процесс. Мне кажется, сейчас у нас смутный период, когда лучшие хиты написаны. Посмотрите, какое огромное количество ремиксов производится сегодня. Почему? Да потому что никто не рождает нового. Мы попали в музыкальный провал. Возможно, когда уже нас не станет, появится новый «Битлз», и мелодия рванет на небывалую высоту. Сейчас же мы черпаем творческие силы в прошлом. Впрочем, все это закономерные процессы.
— В свое время вы понимали, что для творческой реализации необходимо вырваться из маленького городка в столицу?
— Конечно. Несмотря на мою любовь к Карпатам я понимал, что центр жизни — это Москва. Так было долгие годы в Советском Союзе. Все знаменитые музыканты стартовали именно оттуда. Мне удалось-таки попасть в Москву, я стал работать на крупнейшей студии звукозаписи Юрия Чернавского. По сути, он заправлял советским шоу-бизнесом, работая с Аллой Пугачевой, Раймондом Паулсом, Владимиром Пресняковым. Несколько лет я был его правой рукой. Потом мои семейные обстоятельства сложились так, что пришлось вернуться во Львов.
— В то время вашей супругой была популярная украинская певица Сестричка Вика.
— Да, я вернулся во Львов, занялся ее карьерой и продвижением группы «Брати Гадюкіни». В то время в Украине это было два совершенно новых прогрессивных направления. Эдакий панк-рок. Мы «выстрелили» с двумя командами на фестивале «Червона Рута». Это было время сумасшедшего подъема и популярности. К сожалению, длилось оно недолго. В какой-то момент мы с Викой, которая к тому времени уже была моей супругой, решили попытать счастья в Америке. Я прожил там полтора года, но понял, что не все еще сделал в Украине, и вернулся. Вика захотела остаться в Америке. На этой почве мы и разошлись.
— Вы сейчас общаетесь?
— Нет, только иногда через знакомых узнаю о ней какие-то новости. Конечно, останься Вика здесь, ее карьера, безусловно, была бы гораздо успешнее. Она очень харизматична. В Америке в музыкальной сфере она ничего не добилась. Практически она перестала заниматься музыкой. Но это ее выбор. Знаете, я понял одну вещь: в Америку надо переезжать молодым, когда твоя карьера только начинается. А если ты у себя на родине успел чего-то достичь, то работа на третьесортных ролях в чужой стране может тебя просто убить. Я постарался этого избежать.
— В Киеве вас ждали?
— Да, у меня уже было готово место на «Музыкальной бирже» Евгения Рыбчинского, где я стал работать как звукорежиссер с ведущими украинскими артистами. К тому времени уже был знаком с певицей Сашей Белиной, ставшей моей женой. Мы вместе приехали в Киев и остались здесь навсегда.
— Немногие знают, что в вашей биографии была темная полоса, когда пришлось несколько лет отсидеть в тюрьме.
— Я никогда этого не скрывал. Меня посадили за спекуляцию, в наше время это назвали бы просто бизнесом. Это было время, когда я работал с Юрием Варумом. Меня забрали прямо с гастролей. Несмотря ни на что композитор меня очень поддержал. Более того, несколько раз приезжал ко мне на зону. И даже стал свидетелем на моей свадьбе с Викой Врадий. Мы сочетались браком прямо в тюрьме, но это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Сейчас я думаю, что тюрьма стала для меня школой мужества, которую послала судьба. Меня посадили на четыре года, из которых на пятой образцовой зоне в Горьком отсидел два, а затем был выпущен по амнистии. Это было время правления Андропова.
— Вы не ожесточились, когда вышли из тюрьмы?
— Нет, в некоторых моментах даже благодарен этому опыту. Стал психологом. Мне достаточно несколько минут поговорить с человеком, чтобы понять его истинные желания. В течение двух лет заключения помогала выживать вера в то, что все происходит не напрасно. По-прежнему занимался музыкой, мне на зону передавали записи современных артистов. Я очень боялся отстать в музыкальных познаниях. К своему удивлению, когда вышел на свободу, то оказался в этом плане более подкован, чем остальные.
В обычной жизни все мы расслабляемся и начинаем себя жалеть, а зона научила быстро принимать решения. Я занимался самообразованием, много читал. Мало того, создал на зоне музыкальный ансамбль, который считался одним из лучших на все ближайшие тюрьмы. В нашем репертуаре были песни «Машины времени», «ДДТ», Бориса Гребенщикова. Более того, под свое крыло меня взял криминальный авторитет. Я учил его играть на гитаре, получив полную защиту. Знаете, на зоне страшна даже не физическая нагрузка. Тяжелее всего пережить моральное унижение. Кто сумеет выдержать это, тот выйдет на свободу нормальным человеком.
— Как вам удалось влиться в жизнь после пережитого?
— Мне казалось, многие даже не заметили моего отсутствия. Сам я зачеркнул для себя эту страницу своей истории, порвав все постановления и документы, по которым отсидел. Вы знаете, что было написано у меня в приговоре? Предполагаемая сумма наживы — 250 рублей! Мое дело рассматривала молодая судья — комсомолка, впервые выносившая подобный приговор. Помню, на последнем заседании она сидела в скромном сарафане, на ее плечи был накинут оренбургский платок. Когда в зал суда ввалилась моя компания — музыканты, продюсеры в джинсах и дубленках, она произнесла: «Вот они, западные бандеровцы».
— А вы сами были комсомольцем?
— Из комсомола меня исключили за то, что играл неподобающую западную музыку. С пионерской жизнью тоже не все гладко складывалось. Учителя видели, как я на вокзале покупал жвачки у пассажиров поезда Прага—Москва, и вечно ругали меня. В то время модно одеться можно было, только купив что-то у так называемых фарцовщиков. Это были люди, нелегально торговавшие импортными вещами на вокзалах или базарах. Больше всего их было в Западной Украине, поскольку шмотки привозились из соседней Польши.
— Странно, что с такими твердыми прозападными убеждениями вы все-таки живете в Украине.
— Как это ни пафосно звучит, но я люблю свою страну. Знаю, что здесь живет самый лучший, добрый, талантливый народ. Просто многие вещи, в том числе и касающиеся политики, мы делаем по глупости. А потом начинаем плакать, что нами правят не те, кто достоин этого.
— Вас называют одним из отцов-основателей отечественных музыкальных телешоу.
— Это слишком сильно сказано. Имеется в виду мое участие в программе «Шанс» — первом отечественном реалити-шоу. Его придумали Игорь Кондратюк вместе с Владом Ряшиным. Потом появились Кузьма, Наташа Могилевская и я. Мы делали шоу в режиме прямого эфира — всего за один день. Превращение золушки в принцессу. Но главное — это был наш, украинский, продукт. Смотрю нынешние телешоу, и мне они кажутся слишком банальными.
— О чем вы мечтаете?
— О мире. А себе пожелал бы только здоровья. Я даже не знаю, о каком подарке мечтал бы. Но уж точно не о машине или доме. Все это, слава Богу, у меня есть.
Фото в заголовке Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»