Житель Миргорода, офицер 80-й отдельной десантно-штурмовой бригады, входящей в состав высокомобильных десантных войск Вооруженных Сил Украины, удостоен звания «Народный герой Украины»
Впервые увидев мужа после плена, Лена ужаснулась: перед ней стоял 75-летний старик. А ведь Володе в то время было всего 40. «Пошли в магазин купить рубашку, поскольку все, в чем муж ходил до войны, было ему велико, — вспоминает Елена Ярославская. — Померили одну, а снять не можем — у него левая рука не сгибается. Володя так и вышел в рубашке из магазина, на кассе только ярлык отрезали». «Руку мне в Луганском аэропорту «братья"-десантники из Псковской дивизии в трех местах сломали, «обеспечив» статус инвалида войны, — объясняет офицер запаса Владимир Ярославский. — Один из них сначала наступил на нее и вывернул, а затем перебил прикладом. Заодно и четыре ребра сломали. Меня перед этим контузило, а от взрыва минометной мины потерял сознание. В общем, сопротивляться не мог. Так и оказался в плену. А когда, подлечившись в госпитале, второй раз шел на передовую, пришил к брюкам военной формы потайную резинку, куда можно было засунуть гранату. Второй раз в плен боевикам я бы не сдался…»
*1 октября во время 19-й церемонии награждения, которая состоялась в Миргороде, легенде 80-й бригады Владимиру Ярославскому за личное мужество и героизм в войне с российскими оккупантами, за верность Украине был вручен орден «Народный герой Украины». На фото — с дочерью и женой (фото автора)
Бывший кадровый военный, служивший ранее в Миргородской летной части, десантник Владимир Ярославский отправился на войну… по блату. Не дождавшись повестки из военкомата, он, кадровый офицер, подключил свои связи и вскоре был на Яворовском полигоне под Львовом. Таких добровольцев набралось сорок человек. Через четыре дня десантников бросили на защиту Луганского аэропорта.
— По тому, как Володя реагировал на телевизионные репортажи, я понимала, что когда-нибудь наступит этот день, — рассказывает супруга Владимира Елена, учительница миргородской средней школы № 5. — «Почему забирают молодых и зеленых, а нас, людей с военным опытом, списывают со счетов?» — негодовал он. Боялась, что однажды вернусь домой и увижу прощальную записку. Но получилось, сама и собрала его на фронт, купив за собственные деньги обмундирование. Я догадывалась, что муж обманывает меня, будто ему позвонили из военкомата и «пригласили» на войну, поскольку на фронте не хватает таких специалистов, как он. Потом скрывал, что едет на Донбасс, что находится в самой горячей точке.
— Благодарю Бога за то, что седьмого сентября 2014 года боевики позволили мне позвонить жене, — Владимир затягивается сигаретой, пытаясь успокоиться. — Успел сказать всего три слова: «Жив, здоров, в плену». А на следующий день Лена наткнулась в Ютубе на документальный фильм под названием «Трупы и мухи», слепленный накануне российскими телевизионщиками. На экране крупным планом показали мой потерянный паспорт, потом камера переместилась на тело моего побратима, оставшегося в разбитом аэропорту. Получалось, будто это я погиб. Слава Богу, что Лена не увидела это «кино» днем раньше…
В начале августа подразделение добровольцев-десантников, в которое был зачислен Владимир Ярославский, пришло на помощь первому батальону 80-й отдельной десантно-штурмовой бригады, входящей в состав высокомобильных десантных войск Вооруженных Сил Украины. К тому времени Луганский аэропорт, который она удерживала, уже длительное время находился в блокаде боевиков. В День независимости Украины «сепары» при активной поддержке российской армии устроили новичкам настоящее боевое крещение. А решающий бой состоялся в ночь с 30-го на 31-е августа.
— Изначально наши подразделения заняли позиции вдоль трассы Краснодон—Луганск, — продолжает Владимир. — На некоторое время нам удалось ее перекрыть, и засевшие в Луганске боевики начали задыхаться от нехватки вооружения. Но что мы могли — голые и босые — против вышколенной российской армады? У наших ребят было геройство, но не было чем отбивать атаки врага. Нас не обеспечили даже рациями, и мы не могли координировать свои действия. На высоте, которую удерживали, из вооружения были противопехотные и противотанковые реактивные гранаты («Мухи»). Но от тех «Мух» мало толку — они пыхтели, а не стреляли. До сих пор не понимаю, как мы там все не полегли — из моего подразделения только двое получили ранения. Можете представить, солдаты прятались в окопах, прикрытых ящиками из-под боеприпасов, наполненных землей. А по нам беспрерывно лупили «Грады», минометы, гаубицы, танки, тактические ракетные установки. Один залп «Града», чтоб вы понимали, это сорок ракет. За сутки по нашим позициям выпускали 28 таких залпов. Самый плотный обстрел — каждые двадцать-тридцать секунд — мы пережили уже в аэропорту.
Увы, о защите и защитниках Луганского аэропорта народ мало что знает — журналисты туда, как в Донецкий аэропорт, не пробирались, о мужестве наших солдат почти не рассказывали. Поэтому каждое свидетельство участника тех кровавых событий является важным дополнением в истории современной войны.
— Нам, к сожалению, не удалось удержать свои высоты, — вздыхает Владимир Ярославский. — Вокруг нас оставалась только выжженная земля — серая, как пепел. Противник сжег «зеленку», в которой мы прятались, примыкающее к ней кукурузное поле. Россияне били нас и с близкого расстояния, и со своей территории. Единственным безопасным местом считался подвал уже практически разрушенного аэропорта, в котором находился бункер, построенный в советский период на случай ядерной войны. Мы вернулись туда на единственной уцелевшей машине. Это был, как говорят, билет в один конец. 80-я отдельная аэромобильная бригада, которой командовал полковник Андрей Ковальчук, проведший в июле колонну войск для разблокирования аэропорта, вынуждена была занять здесь оборонительную позицию.
Штурм российских войск длился трое суток, начиная с двадцать восьмого августа. За все это время мы ни разу не могли выбраться наверх. Сознательно отказались от сухих пайков, чтобы лишний раз не искать туалет. Пили только воду, а «по-маленькому» ходили в пустые бутылки. Некоторых ребят в том аду настигла паника, им надо было дать хотя бы сто граммов спиртного для успокоения, но у нас его не было. «Товарищ капитан, а во скольких войнах вы принимали участие?» — обратились ко мне молодые подчиненные после первого боя. Им хотелось, видимо, услышать, что я имею большой боевой опыт и знаю, как выйти из ситуации. А мне было точно так же страшно, как и всем остальным, потому что это была моя первая война. Только виду старался не показывать и действовал хладнокровно.
Противник взял аэропорт в двойное кольцо, по нам прицельно били около сорока единиц бронетехники, погибло много бойцов. Когда мы увидели, что перекрытие противоядерного бункера треснуло (представляете, какая сила ударов там была?) и могло вот-вот обрушиться на нас, полковник Ковальчук вызвал огонь противника на себя. Остальным было приказано под покровом темноты небольшими группами прорываться с боями на свободную территорию. После этого в бункере осталось около сорока человек.
Я со своим земляком приготовились принять смерть. Сняли грязную одежду, вымылись влажными салфетками, оделись в чистое. И пошли навстречу российским танкам. Я уже выдернул чеку гранаты, чтобы взорвать себя вместе с противником… Но сослуживец в последний момент не дал мне погибнуть, вырвав гранату из моей руки: «У тебя же жена и две дочки! Ты должен жить!» Последнее, что увидел перед тем, как потерять сознание, — поворачивающаяся в нашу сторону башня российского танка.
К счастью, нас поддержала артиллерия. Первого сентября в 20.00, после 11-часового боя, противник вынужден был отступить. К нашим ребятам прорвались два танка, БМП и «Урал» 24-й бригады. Их экипажи состояли преимущественно из офицеров, поскольку многие из рядовых отказались идти на верную смерть. На машине вывезли убитых и раненых. В тот день погибли 13 человек из 80-й бригады, многие были ранены, попали в плен и пропали без вести.
«Зачем вы ЭТО сюда привезли? — возмущался врач луганской больницы, куда боевики доставили Владимира. — Нужно было добить на месте. Ему все равно уже недолго осталось». Для контуженного, с поломанными костями и ушибом мозга, истекающего кровью украинского бойца врач пожалел рентгеновскую пленку и гипс. Правда, вытащил осколки и зашил раны. Без наркоза. Из больницы Ярославского повезли в чистое поле и бросили в яму-«одиночку», охраняемую чеченцами. Где были остальные сослуживцы, он не знал. Его как офицера отделили от них еще при захвате аэропорта. А потом начались пытки в краснодонской комендатуре.
Сколько раз я пожалел тогда, что земляк не дал мне погибнуть! Меня, офицера украинской армии, ополченцы пытались переманить на свою сторону, сделать предателем. Сулили работу и жилье в России, обещали перевезти туда семью и подсовывали документы на подпись. На мне они хотели сделать свою дешевую лживую пропаганду, показать миру, что «укропы» бегут от «хунты» и «фашистов». С тех пор, кстати, я ненавижу слово «укроп» и не употребляю его — ни одно издевательство надо мной не проходило без этого оскорбления. Особенно изгалялась молодежь. Заходили в комнату по нескольку человек и принимались ломать меня физически и морально. Среди них был один «гээрушник. Их раздражала моя наколка на плече «ВДВ». Грозились расстрелять, если до утра ее не срежу…
Трижды выводили на расстрел. Во дворе комендатуры была выкопана яма. Меня дважды ставили перед ней на колени и выпускали автоматную очередь над головой. Третий раз заставили рыть себе могилу. Дали лопату, и я выкопал яму сантиметров на пятьдесят. Признаюсь, в такие моменты вся жизнь перед глазами не проносилась. Только семья стояла: жена и дочки. И одно желание, чтобы поскорее уже закончилось все это. Я тогда действительно готов был умереть. Даже хотел повеситься.
Не забывали боевики и о жене пленного. Бывало, звонили среди ночи и «советовались» с ней, какую лучше девочку привести ее мужу — брюнетку или блондинку. Дескать, есть у него такое желание.
— Владимир Ярославский провел в плену боевиков сорок пять суток, из них тридцать пять — в одиночной камере, — рассказывает миргородский волонтер Елена Синельникова. — Все это время друзья и боевые побратимы предпринимали усилия для его освобождения. «Айдаровцы», знаю, предлагали обменять его на пятерых «сепаров», однако те, в чьих руках он находился, отказались. Они хотели выменять Володю на какого-то важного для них человека, но СБУ на это не пошло. Больше всего усилий к обмену нашего земляка приложил его бывший сослуживец из Миргорода Вячеслав Голиков. Слава Богу, все защитники Луганского аэропорта, попавшие тогда в плен к боевикам, были освобождены. Помню, когда в первый свободный вечер Володя с Леной зашли к нам домой, он заикался от пережитого. На то, чтобы разработать левую руку, которая у него не сгибалась, ушло около трех месяцев — спасибо врачам Полтавского военного госпиталя. Но как только немного окреп, снова сбежал на фронт. «Там мне все ясно и понятно», — объяснил.
— Меня хотели комиссовать, дескать, отвоевался, — улыбается Владимир. — Но я немного всех обманул и вместо того, чтобы лечь в госпиталь для прохождения врачебной комиссии, поехал в расположение части и попросился к своим. «Не навоевался?» — удивился командир. В общем, с ближайшей отправкой уехал на передовую. И еще почти восемь месяцев находился в горячих точках: Марьинка, Трехизбенка, Станица Луганская, Счастье… Война «по второму кругу» была уже другой. Украинская армия научилась воевать, у нас есть надежная техника и экипировка. Жаль, конца войны не видно.
Фото в заголовке с сайта elise.com.ua