Легендарная Степановна, 57-летняя медик-доброволец, вот уже два года спасает наших солдат на передовой. На днях она приехала домой, чтобы забрать купленный для зоны АТО автомобиль, но, как выяснилось… стала жертвой аферы
Эту маленькую светловолосую женщину знают тысячи солдат, воюющих на востоке Украины. Одним она зашивает раны и вытаскивает осколки, других выносит с поля боя и на своем джипе везет в госпиталь, несмотря на взрывы мин и перекрестный огонь, третьих утешает в горе и угощает ароматным кофе, который умеет варить по-особому, по-прикарпатски. Мало кто из бойцов знает, что добрую волшебницу на самом деле зовут Евдокия Попович-Веприк. Для большинства солдат она Степановна. Или просто мама.
Кроме ребят из 128-й и 93-й бригад, батальона «Днепр-1» и добровольцев «Сечи», «Карпатской сечи», «Правого сектора» и «ОУН», которых Евдокия Веприк-Попович искренне считает своими детьми, у Степановны есть трое родных и трое приемных детей, а также пятеро внуков, которых она оставила дома, чтобы пойти защищать Родину.
Домой в Надворную Ивано-Франковской области возвращается редко, когда перенапряжение уже зашкаливает и требуется передышка. Или по делу, как сейчас: Степановна приехала, чтобы забрать купленный для зоны АТО джип. И узнала, что стала жертвой мошенника.
— Мой собственный джип, который я забрала на фронт два года назад, развалился — не выдержал нагрузки, — рассказывает «ФАКТАМ» Евдокия Попович-Веприк. — И близкие друзья, переехавшие в США, решили помочь. Прислали денег и поручили своему товарищу купить для меня машину, чтобы я могла вывозить раненых с поля боя, доставлять их в госпиталь. Я поехала за джипом и пришла в ужас: ему больше двадцати лет, это груда металлолома, с нерабочим мотором и радиатором, на котором не то что на передовую, до Киева не доедешь. Мошенник обманул и меня, и своих друзей в Америке, и солдат. Я этого так не оставлю. Не получится наказать афериста по закону — силком заберу его на передовую, чтобы он побывал под обстрелами и посмотрел в глаза ребятам, на которых нажился.
Я никогда не могла себе представить, что попаду на фронт. Хотя медиком мечтала быть с детства. Сначала, правда, не сложилось: коррупция процветала и в Советском Союзе. За поступление в мединститут с меня потребовали приличную сумму. Я отказалась из принципа, да и не могла моя семья себе такого позволить — отец был репрессирован за помощь воинам УПА, маму чудом не вывезли в 1944 году. Она с моей старшей сестрой всю зиму прожила в будке на огороде, спасаясь от облав НКВД. Так что повстанческий дух у меня в крови, — улыбается женщина. — Позже я окончила медучилище, работала в Надворнянской больнице в эндоскопическом кабинете, была заместителем председателя районного профсоюза медработников.
Когда в 2014 году украинские вооруженные силы освободили Северодонецк, я организовала сбор средств на помощь Северодонецкой больнице. В 2008 году у нас было наводнение, и эта больница выслала нам 15 тысяч гривен помощи. Теперь настала наша очередь помогать. Мы дважды передавали в Северодонецк медикаменты, антибиотики, перевязочные материалы, продукты. А потом знакомый предложил мне поехать с ним в Пески. 23 декабря 2014 года я уже была там.
— Как на ваше решение отреагировала семья?
— Дети — и родные, и приемные — у меня все взрослые, старший сын живет с женой и ребенком в Америке. Кроме того, на тот момент оба зятя уже воевали в АТО: старший пошел добровольцем, младшего мобилизовали. Я разрывалась между Надворной и Киевом, где живут мои дочери, старалась им помочь. А когда появилась возможность помочь еще и нашим солдатам, конечно, не могла отказаться. Моя мама (ей скоро 90 лет) не знала, что я в АТО. В декабре 2014 года у нее был день рождения, она просила меня приехать, но я сослалась на занятость, хотя на самом деле уже была в Песках. Когда мои дети пришли поздравлять бабушку, моя мама с порога спросила: «Она на войне, да? Мне приснился сон». Пришлось признаться…
— Каким было ваше впечатление от передовой?
— Было очень страшно. В первую же ночь в Песках стреляли без остановки. Все вокруг разрывалось. Меня трясло от ужаса, я не могла уснуть. Потом привыкла. Еще меня поразило полное отсутствие медицины на фронте. Санинструкторы при подразделениях зачастую были очень далеки от медицины. О лекарствах, аппаратуре и средствах оказания первой медицинской помощи вообще молчу. В батальоне «Днепр-1″, который на тот момент стоял в Песках, был хиленький медпункт. С помощью волонтеров я усовершенствовала его, оборудовала всем необходимым. Еще один медпункт сделала на самом „передке“, на „нулевке“. Его разбомбили. Теперь вот в Крымском, где я была в последнее время, мы создали серьезный пункт — с рентгеном, аппаратом искусственной вентиляции легких, дефибриллятором, хорошей операционной. Сама я провожу несложные операции — могу зашить рану, вытащить осколок. Тяжелых раненых отправляю в стационар.
— За минувшие два года вы спасли жизнь десяткам солдат.
— Никогда не пыталась посчитать, но два случая помню хорошо. Игорь (с позывным „Аптека“) был тяжело ранен: разрыв артерии, перелом надколенника, множество осколков. Я никак не могла привести его в чувство. Разрезала на нем форму, чтобы остановить кровь, и начала кулаками со всей силы бить в грудь, пытаясь запустить сердце. Игорек открыл глаза, задышал и тихо так с остановками говорит: „Степановна, форму жалко“. Я чуть не разрыдалась от счастья. Пообещала купить ему такую же, пусть только поправится. Когда „Аптеке“ в Одесский госпиталь принесли новенькую форму — такую же, как у него была, ему не надо было объяснять, от кого подарок. Игорь сразу позвонил мне: „Степановна, спасибо!“ Я же, говорю, обещала тебе, вот и купила. Только ты, сынок, пожалуйста, живи!.. Недавно он опять получил тяжелое ранение, уже четвертое. Но по-прежнему рвется на фронт.
*"На войне медсестра быстро становится профессором. Обстоятельства вынуждают», — говорит Евдокия Степановна. Фото Центра помощи военным и гражданским «Вільна доля» (yavolonter.com.ua)
Еще был «Слоник». Его вытащили с поля боя бездыханного, без пульса. Все были уверены, что он «200-й», но мне удалось вернуть бойца к жизни. Помню, когда вытаскивали «Слоника» из БТРа, люк упал на его лучшего друга Тему, раздробил ему переносицу. Кровь хлестала ручьем, я хотела помочь, но Тема только отмахнулся: на тот момент ему было наплевать на себя, главное, чтобы «Слоника» спасли.
Самое тяжелое для меня воспоминание — это Володя («Кудрик»). Мы с ним часто общались, он всегда делился, когда было тяжело на душе, иногда спрашивал совета. А потом его жена сообщила, что собирается с ним разводиться. Вечером он пришел ко мне, видимо, хотел рассказать о своем горе. Позже ребята сказали, что «Кудрик» долго стоял перед моими воротами, но почему-то так и не решился войти. После этого… взял и подорвал себя гранатой. Я очень тяжело перенесла эту смерть. К сожалению, жены-шизофренички, которые прямо на фронт высылают мужьям документы о разводе, не редкость. Для ребят это удар в спину, после которого оправиться может далеко не каждый. С некоторыми из этих женщин я говорила по телефону, ругалась… Бывало, помогало.
Помню, утешала парня, которому жена прислала решение суда о разводе прямо в Пески. Мы говорили часами, я старалась успокоить его, не дать впасть в отчаяние. А потом говорю: «Выкинь ты эти документы. Еще молодой, найдешь себе хорошую жену. Только сначала… рот приведи в порядок». У многих ребят запущенные проблемы с зубами… Все случилось, как я и говорила. Парень ушел на дембель, привел себя в порядок, женился и привез свою беременную жену в Пески, чтобы познакомить со мной и поблагодарить.
Кстати, стоматология на фронте — отдельная тема. С помощью волонтеров нам удалось поставить в Карловке специальный кабинет, куда волонтеры-дантисты приезжают, чтобы лечить ребятам зубы. Так вот, представьте, многие из бойцов, прошедшие пекло самых горячих точек, до смерти боятся стоматологов и просят меня подержать их за руку, чтобы не потеряли сознание в кресле врача. А некоторых приходится тащить туда силком. На боевое задание — пожалуйста, в разведку — ради Бога, а вот к стоматологу — ни за что.
— У вас на войне бывали периоды отчаяния?
— Когда привозят больше трех тяжелораненых сразу, накатывает страх. Кроме того что каждому из них надо было быстро оказывать помощь, приходилось еще и успокаивать их паникующих побратимов. В такой ситуации спасает одно — выйти, набрать воздуха в грудь и гаркнуть на всех, чтобы взяли себя в руки и начали выполнять мои команды. Медиков ведь мало, приходится обучать бойцов накладывать жгуты и повязки, объяснять им, как вытаскивать раненых с поля боя. За два года я так вымуштровала ребят, что теперь они многое делают сами. Но случается, что мне самой приходится мчаться к раненому. Прыгаю в джип, еду. Вокруг стрельба, грохот. Нужно быть осторожной и в то же время ехать быстро, ведь дорога каждая секунда. Раньше было очень сложно оказывать первую помощь в темноте. Приходилось держать в зубах фонарик. Теперь я запаслась мощным «налобником», стало намного проще.
Приступы отчаяния бывают, когда ребята погибают. Мы все там — одна семья, все родные. Каждая утрата — это очень больно.
А ведь бывает, что смерть приходит не только от рук врага. В начале 2015 года двое бойцов «Правого сектора» переходили через пруд в Песках, провалились под лед и не смогли выбраться, потому что были в полной амуниции. Весной этот ставок, находящийся на территории имения Януковича-младшего (Саши-стоматолога) спустили, мы хотели баграми вытащить тела наших ребят, чтобы похоронить. Но вместо них выловили из воды множество трупов со следами пыток, раздробленными челюстями, переломанными костями, гирями, привязанными к ногам… Откуда они там, нетрудно догадаться…
— Вам-то самой приходилось брать оружие в руки?
— При выезде на позицию каска, бронежилет и автомат должны быть всегда, — продолжает Евдокия Степановна. — Я неплохо стреляю, но никогда этого не делаю — на войне у меня другая миссия: спасать, а не убивать. Приходится лечить и мирное население. Был случай, когда пришла женщина и попросила очень много обезболивающего. Конечно, я не дала. Потом оказалось, что она — жена «дээнэровца», хотела бесплатно набрать у нас лекарств и передать нашим же врагам. Еще одна барышня жаловалась мне на проблемы со щитовидкой и высокое давление. При этом упорно говорила, что не понимает моей украинской речи. Я вспылила и указала ей на дверь, объяснив, что принципиально не буду с ней говорить по-русски, потому что мы обе — украинки и находимся на своей земле. Она тут же стала шелковой и сразу все начала понимать. После того случая кто-то из бойцов написал на моей двери: «Тут говорять українською мовою. А кому потрібен „язик“, тому — до логопеда». (Интервью «ФАКТАМ» Евдокия Степановна, конечно, тоже давала по-украински. — Авт.).
Еще один местный житель поначалу кричал мне вслед: «Чего пришла сюда, бендеровка?!» Теперь мы дружим, он полностью поддерживает Украину.
Был и такой случай: молодая женщина развелась с мужем, когда тот пошел воевать за «ДНР». Один из наших бойцов влюбился в нее и женился. Ее сын-семиклассник приходил ко мне советоваться, может ли он называть отчима папой. Я ответила, что если тот хорошо к нему относится, то, конечно, можно. «Он меня любит больше, чем родной отец», — признался мальчик.
— Мне рассказывали, что летом прошлого года пьяные бойцы 128-й бригады разгромили ваш медпункт и вынесли оттуда все ценное.
— При этом накануне я спасала пятерых раненых из их же подразделения! А сколько вкусного кофе им заваривала, сколько утешала… Конечно, было очень больно, когда мне отплатили такой монетой. К сожалению, «аватары» есть в любом подразделении. Я такого терпеть не могу и борюсь с этим явлением всеми возможными способами. Хотя не ханжа и считаю, что законные солдатские сто граммов должны быть. Но не десять раз по сто! Потому что тогда человек уже становится опасным для своих же, может выдать, застрелить, провалить задание, да к тому же опорочить своим поведением все подразделение.
— А как обстоит дело с выпивкой на праздники?
— На прошлый Новый год была сказка. Волонтер из Италии решил нас побаловать и прислал королевские яства: шампанское, красную икру, сыр пармезан, вкуснейшие колбасы, шоколад… В этом году Новый год я встречала уже дома — приехала проведать своих. Знаю, что ребята в Песках особых празднеств не устраивали: пустили в небо пару праздничных салютов и продолжили нести службу. Они каждый день звонят мне, рассказывают новости, спрашивают, когда вернусь. Сейчас пытаюсь разобраться с аферистом, который подсунул мне вместо автомобиля никуда не годный металлолом. Когда найду машину, на которой смогу поехать в АТО, отправлюсь на передовую.
— О чем мечтаете?
— Хотела бы поехать на Мертвое море к друзьям полечить псориаз, которым страдаю уже много лет. Они меня давно зовут. Еще хочу проведать старшего сына, который с семьей живет в Чикаго. Но для того чтобы эти мечты исполнились, сначала должна исполниться наша общая и главная мечта: мы должны победить.