Чтобы отметить шестидесятилетие творческой деятельности, известный советский писатель и драматург приехал в родной Киев из Израиля, где теперь живет
Александр Каневский все реже ездит на гастроли. 25 лет известный писатель, сотрудничавший с дуэтом Штепселя и Тарапуньки, писавший для «Кабачка «13 стульев» и программы «Вокруг смеха», автор множества книг, сценариев и пьес, живет в Израиле. Тель-Авив Александр Семенович называет своим родным городом, но в истинной любви признается только Киеву. Именно тут, в месте, где он появился на свет, Каневский отметил и шестидесятилетие творчества. Хотя, по большому счету, из своих 83 лет он не писал лишь первые пять…
Приехав на неделю в родной Киев, Александр Семенович так и не смог вдоволь нагуляться. Говорит, что уже отвык от сильных морозов, а проблемы с ногами не дают возможности уверенно передвигаться по скользкой дороге. Он остановился в квартире родственников, в старом доме в самом центре Киева. «Я счастлив, что снова дышу украинским воздухом…» — с трепетом признался писатель.
— Знаете, я считаю, что сейчас проживаю годы, дарованные мне свыше, — признался Александр Каневский. — Поэтому и спешу зафиксировать все свои воспоминания и поделиться ими с окружающими. До 70 лет были годы, отмеренные судьбой, так сказать, положенные мне. Дальше — уже подарок. Пока продолжаю что-то делать, это удерживает меня на земле. Отберите мое творчество, и я умру.
— Слава Богу, работается?
— В прошлом году вышли две книги, в 2015-м — пьеса. Вот сейчас приеду в Израиль и вновь сяду за работу. У меня лежит уже готовый сценарий четырехсерийного фильма для телевидения. Правда, снимают сегодня гораздо реже. Кризис накрыл телеиндустрию не только Украины, но и России. К тому же сильно страдает качество. По сути, сейчас оно никого особо не волнует. Если раньше (в то время, которое я так ругал), чтобы появиться перед зрителями, любому продукту нужно было пройти большое сито худсовета, то сейчас все решается количеством денег. Я называю себя «человеком с того смеха».
— Уже прошло 25 лет, как вы переехали на постоянное место жительства в Израиль. Никогда не жалели о том, что сделали это?
— Нет. Даже несмотря на то, что до сих пор так и не выучил иврит. Могу на нем общаться разве что на базарном уровне. Но я искренне полюбил Израиль. Так, как раньше любил Киев, потом Москву. Ведь любовь выражается не в том, чтобы петь дифирамбы, а в том, чтобы «чистить страну». Поэтому не перестаю говорить, что есть вещи, которые раздражают меня и там, где я сейчас живу.
— Вам сложно было покинуть Союз?
— Не то слово. Помню, Владимир Щербицкий однажды сказал в мой адрес: «Я выпущу эту семью с маленьким чемоданом и большим инфарктом». Я жил уже в то время в Москве, но в Киеве было много моих родственников, друзей. Многие из них, как и я, собирались на постоянное место жительства в Израиль.
Для того чтобы это сделать, нужно было пройти огромное количество инстанций и получить совершенно идиотские справки. Например, не брали ли вы напрокат телевизор. А бюро, где можно было получить такую справку, работало лишь два раза в неделю. Очереди в нем стояли просто катастрофические. Только ты получишь вожделенную справку, как у тебя уже требуют следующую: «Брали ли вы напрокат цветной телевизор?» Нужно было отчитаться о том, что ты сдал радиоточку в своей квартире. В общем, было придумано все так, чтобы уезжающего довести до инфаркта. К тому же разрешение на выезд было действительно всего лишь два месяца. Не успел — начинай по новой.
— Что, даже вы, имея в то время уже достаточный вес в литературе, должны были проходить все эти круги ада?
— У меня было немного спокойнее. Но лишь благодаря тому, что начальник московского ОВИРа был поклонником моего творчества. Помню, когда пришел за разрешением, меня пригласили в его кабинет, и он, немного смущаясь, поинтересовался: «Александр, вы действительно жили без трудовой книжки?!» Говорю: «Да, я никогда не работал». Он был просто в шоке. А я всю жизнь состоял в различных профсоюзных литературных организациях и ни одного дня не служил. К тому же на то время был членом Союза театральных деятелей, Союза кинематографистов, и обвинить меня в тунеядстве было невозможно.
— Хотя в свое время вас ведь не приняли в Киевский университет на факультет журналистики?
— Несмотря на то, что я был золотой медалист. Все дело было в пятой графе паспорта, где указывалась национальность. Потом я подавал документы на романо-германский, факультет славянской филологии, но меня нигде не принимали. При личной встрече с одним из замдеканов он так и сказал: «В украинский университет вас никогда не примут, так и знайте». Это было первое в моей жизни сильное потрясение.
— Ваши родители не предполагали, что такое может произойти?
— Мы это не обсуждали. Хотя с Леней (брат писателя, известный советский актер Леонид Каневский. — Авт.) всегда знали, что мама нас поддержит в любой ситуации. Она верила, что Леня станет артистом, а я — писателем. Хотя папа был от наших увлечений просто в шоке. Он был заместителем директора фабрики, занимавшейся переработкой овощей, и втайне надеялся, что кто-то из сыновей пойдет по его стопам. На меня он махнул рукой давно, еще с пяти лет, когда я начал писать стихи. Причем сочинял на любые темы. В доме появлялась новая крышка для унитаза, и она становилась поводом для моего творчества.
А Леня был толстый, упитанный мальчик, любивший покушать, и папа с удовольствием возил его на фабрику, показывал свои владения. Все закончилось для Лени в седьмом классе, когда появился школьный театр. Папа понял, что пропал и второй сын. Мы сейчас часто с Леней, вспоминая маму, говорим, что состоялись благодаря ее вере, железной вере в нас.
— Ваш брат Леонид Каневский рассказывал, что довольно легко поступил в Щукинское училище.
— И тоже благодаря маме. Это она повезла Леню в столицу. А потом пошла к Рубену Симонову, чтобы он лично посмотрел ее сына. Перед маминым напором не смог устоять даже Симонов. Он посмотрел Леню, а затем написал сопроводительную записку ректору «Щуки»: «Этот мальчик ростом, как мы с тобой, но пойдет дальше. Присмотрись к нему». Кстати, именно мама сделала так, что я стал студентом автодорожного института. После того как меня не приняли в университет, я был в абсолютно разбитом состоянии. Помню, несколько дней лежал в своей комнате на кровати, уткнувшись в подушку.
И вот мама взяла мои документы и отнесла их в только открывшийся в Киеве автодорожный институт. Там меня взяли на электромашиностроительный факультет с условием, что буду делать стенгазету. По сути, я не учился, а выпускал газету «Оса», которая занимала все призовые места на городских конкурсах стенгазет. Поэтому преподаватели меня не трогали, а партком держался руками и ногами. Честно говоря, если бы не отец, я бросил бы институт. Но папа умолял меня получить диплом.
— Как это вы после окончания попали на работу в Казахстан?
— Это очень смешная история. Перед распределением декан моего факультета, которого я раздражал все годы учебы, сказал: «Учти, ближе Северного полюса ты работать не отправишься». Мне был предложен список из десяти городов, названия которых я до этого не знал. Попросил отправить меня в Кзыл-Орду. Комиссия по распределению была очень удивлена таким выбором. Спросили: «А почему именно в этот город?» Я ответил: «Знаю, что там много соленой рыбы, а я ее очень люблю». На что один из преподавателей заметил: «Неправда, я знаю Каневского. В Казахстане женщины носят паранджу, а это единственное, что он с них еще не снимал».
В Кзыл-Орду я ехал на поезде четверо суток. Пока ехал, узнал, что в этом городке находится самый большой в Советском Союзе лепрозорий. Это меня страшно напугало. Конечная остановка поезда была Алма-Ата. Денег у меня к тому времени уже не было, поэтому я дал проводнику бутылку водки за то, чтобы доехать до конечной станции. Вместе мы эту бутылку и распили. Когда я вышел на вокзале Алма-Аты, то сразу влюбился в этот город. Он был невероятно красив: синее небо, горы, на вершине которых искрился снег, и зеленая трава.
— Правда, что вы сразу направились к министру культуры Казахстана?
— К заместителю министра. К тому времени у меня уже был довольно солидный литературный багаж. Я печатался в киевских журналах, привез с собой и стенгазету. К замминистра попал достаточно легко. Он принял меня в своем кабинете, изучил мои документы, посмотрел на меня, поднял указательный палец и сказал: «Такие люди, как вы, нужны Казахстану». Меня направили в проектную группу при Министерстве транспорта. Назначали оклад в 110 рублей.
Я проработал три месяца. К этому времени как раз была написана моя первая пьеса «Эстрадное обозрение». Активно стал печататься в казахских журналах и газетах. И вдруг меня неожиданно вызвал к себе секретарь комсомола Казахстана, сказав, что они хотят заказать мне спектакль к Фестивалю молодежи и студентов в Москве 1957 года. Я говорю: «Сделаю, только освободите меня от работы». Министерство культуры Казахстана подписало со мной договор, и я таки сделал этот спектакль. А через девять месяцев вернулся в Киев.
— И сразу стали работать с одним из самых популярных юмористических дуэтов Советского Союза — Штепселем и Тарапунькой.
— Наша встреча случилась через несколько месяцев после моего возвращения в Киев. Я писал в паре с ныне уже покойным писателем Робертом Викерсом. Юрий Тимошенко и Ефим Березин сами вышли на нас. Они попросили написать им сценку для выступления на декаде украинской культуры в Москве. Это должен был быть фельетон о войне. Мы с Робертом долго мучились, не зная, что же взять за основу. Идея пришла ко мне в голову в пять часов утра. Так продолжается по сей день — самые лучшие мысли рождаются в моей голове под утро.
Это была история трех военных друзей, которые должны были встретиться в мирное время, но потом оказалось, что все они погибли. Помню, когда мы показывали моноспектакль на худсовете, сначала было много смеха, а в конце никто не сдерживал слез. Потом члены комиссии встали и начали нам аплодировать. После этого спектакля нас с Робертом заметили в Москве. Нам предлагал сотрудничество Георгий Товстоногов и редакторский совет киностудии «Мосфильм». Я начал писать для телевидения и полностью делал сценарий последнего выпуска знаменитого «Кабачка «13 стульев».
— А в Москве было сложно пробиться через худсовет?
— Представьте, гораздо проще, чем в Киеве. Здесь всегда люди были более верноподданные, чем в Москве. К тому же, живя в Киеве, я все время ощущал зависть своих коллег. Видимо, они считали, что получаю слишком много денег. Собственно, моя семья жила на отчисления с авторских прав. По всему Советскому Союзу у меня шло около 400 постановок. Кроме того, мои книги переводили на иностранные языки. Правда, государство в этом случае отбирало 90 процентов заработка. Но все равно оставались достаточно приличные деньги. Если в среднем зарплата у советского инженера была 150 рублей в месяц, то я мог получить до двух тысяч.
— Так вы были рублевым миллионером?
— Я все тратил. Как сказала моя жена: «Ты спускал все деньги на образ жизни». В моем доме никогда не закрывались двери, каждый вечер собирались большие компании. Жена только успевала менять скатерть на столе. Я купил роскошную шестикомнатную квартиру на Березняках в доме с видом на канал. У меня один балкон был 25 метров! Дочь каталась там на велосипеде. В те времена такая квартира стоила шесть тысяч рублей — сумасшедшие деньги. Тогда за один рубль давали доллар и 20 центов. Конечно, у меня была и машина — шестая модель «Жигулей».
— Почему вы в один момент все бросили и уехали в Москву?
— Мне практически перестали давать возможность работать в Киеве. В Театре оперетты должна была состояться премьера моего с Покладом спектакля, но в последний момент его сняли. Я готовил сценарий концерта для Бориса Шарварко. Выступление должно было состояться во Дворце «Украина», по Киеву уже висели афиши. Вдруг из Министерства культуры пришло распоряжение вычеркнуть из списка сценарной группы Александра Каневского.
Я знал, что в Украине дана негласная директива «не исполнять и не ставить Каневского». В конце концов мое терпение лопнуло. Москва в этом смысле была большим организмом, который не мог переварить всех писателей, давал им большую свободу. И тем не менее Киев я не переставал любить. По сути, это город, который дал мне все, здесь закалился мой характер. В Москве я получил возможность оформиться как писатель. Сидя в Киеве, я бы не стал тем, кем сегодня являюсь. В Москве я прожил десять лет.
— Вы продали свою роскошную квартиру в Киеве?
— Увы, мне пришлось это сделать. Конечно, было жаль с нею расставаться. Особенно со своим баром. Это была девятиметровая комната без окон. Мне делали ее по специальному заказу. Комната была полностью обита деревом — барная стойка, стулья. Все цвета красного дерева. И красные фонари на стенах. Из Сухуми друзья прислали черепа обезьян, которые я приспособил под лампочки. Знаете, это была моя такая взрослая игрушка. Каждый вечер в баре кто-то заседал. В Киеве шутили, что единственный бар в городе, который работает до 12 часов ночи, у Каневского. Свою шикарную квартиру в конце концов пришлось поменять, чтобы купить жилье в Москве. Конечно, оно уже не было таким изысканным. Мне известно, что человек, который купил мою квартиру, многое поменял, но бар оставил в нетронутом состоянии.
— Знаю, что вы постоянно следите за событиями, которые происходят в Украине.
— Честно говоря, для меня эта тема болезненна. Все, что происходит сейчас между Украиной и Россией, называю паранойей. Идиотизмом. Это какое-то искривление истории. Если бы мне пять лет назад кто-то сказал, что Россия развяжет войну с Украиной, я бы посчитал, что он сошел с ума. Так что тема эта для меня кровоточащая. Уж слишком дорогой ценой она обходится людям. Чем все закончится, предсказать сложно. Эта война поделила многие семьи на две враждующие стороны. Знаю, что так произошло у многих в Израиле. Украина и Россия были как две подошвы, на которые крепко опирались мои ноги. А теперь, получается, их выбили, и я упал. Правда, верю в то, что это не может продолжаться слишком долго.
Фото в заголовке c официального сайта Александра Каневского