Луганский партизан, на днях удостоенный звания Героя Украины, осваивает протезы и возвращается на лечение в Германию
В прошлое воскресенье, в День соборности Украины, президент Петр Порошенко присвоил звание Героя Украины Владимиру Жемчугову — участнику партизанского движения в Луганской области. Подорвавшись на мине, Владимир потерял обе руки и зрение, после чего почти год провел в плену боевиков «ЛНР».
«Как активный участник движения сопротивления российской оккупации он провел 30 специальных операций по уничтожению военных объектов врага и личного состава оккупационных войск, — сказал Петр Порошенко, вручая Жемчугову орден «Золотая Звезда».
Когда в сентябре прошлого года Владимира Жемчугова только освободили из плена, он не мог идти по улице без сопровождения, потому что ничего не видел. Признавался, что даже при хорошем освещении может рассмотреть только тени. С тех пор прошло четыре месяца. Сейчас Владимир вышел на сцену сам и уверенно пожал руку (!) президенту. Невероятно, но немецким врачам удалось вернуть ему зрение. А еще Владимиру установили протезы рук, которые он быстро освоил.
Выступая в Национальном музее имени Тараса Шевченко, где проходили торжества, Владимир Жемчугов сказал: «Борьба, которая была раньше, и та борьба, которая у нас еще впереди до победного завершения войны, — это все не зря. На моем примере жители оккупированных территорий Донбасса и Крыма увидели, что Украина никогда и никого не оставит».
— На самом деле моя речь должна была быть длиннее, — признался Владимир Жемчугов, с которым мы поговорили уже после награждения. — Когда я узнал, что меня будут награждать, продиктовал все, что хотел сказать, жене. Она это записала, но во время выступления я сильно разволновался, начал путать слова…
Для меня происходящее стало большой неожиданностью. На прошлой неделе мы с женой были за границей и планировали вернуться домой только 24 января. Как вдруг звонок из Администрации президента: «Вы должны срочно приехать. На День соборности Украины будет праздник, вас хотят наградить». Позвонили еще из Министерства иностранных дел и из посольства. «Как меня могут наградить? — подумал. — Я ведь не военнослужащий». Решил, что мне как гражданскому, наверное, дадут крест волонтера. А когда утром 22 января мне сказали, что присваивают Героя Украины, был поражен. Наверное, поэтому так разволновался. Но главное все же сказал: что Украина своих не бросает. Мне хотелось, чтобы это услышали там, на Донбассе. И они услышали. В тот же день получил десятки сообщений от друзей и знакомых, которые вынуждены были остаться на оккупированной территории.
*На награждении Владимира Жемчугова в Национальном музее имени Тараса Шевченко присутствовали народный депутат Ирина Геращенко и начальник Киевского военного лицея имени Ивана Богуна Игорь Гордийчук
О преданности своей стране Жемчугов говорил и сразу после освобождения. Многим запомнилось, как Владимира тогда пытался спровоцировать называющий себя журналистом российский пропагандист Грэм Филлипс. Оскорбляя Жемчугова, он кричал: «Кто тебя зомбировал? Ты просто зомби!» «Это ты — ложь, — ответил Владимир. — Я не видел правды ни в одном твоем репортаже. Кто тебя прислал на мою родину? Езжай к себе домой и там рассказывай». «А кому ты там нужен безрукий?» — не унимался Филлипс. «Я нужен своей родине, — ответил Владимир Жемчугов. — Украина своих не бросает».
В тот момент Владимир ничего не видел и до конца не верил, что долгожданный обмен наконец состоится. Думал, что это очередной разыгранный боевиками спектакль. Поверил, только когда услышал голос своей жены Лены: «Ежик, привет». Ежик — это было их кодовое слово.
*Освобождение Владимира Жемчугова состоялось в сентябре 2016-го. Почти год он провел в плену
Жемчугова тут же госпитализировали. Ему нужно было удалить грыжу в животе и сделать операцию на ухе — была пробита барабанная перепонка. И самое главное — вернуть зрение. В тот момент еще никто не мог дать гарантий, что Владимир сможет видеть. Тем не менее он не отчаивался. Говорил, что ни о чем не жалеет, потому что защищал свою землю. Вел на оккупированных боевиками территориях партизанскую деятельность. Его жена и мама в это время находились в Тбилиси, а сам Владимир — в родном Красном Луче.
Жемчугов подорвался на мине, будучи на задании. Это случилось ночью возле Луганского аэропорта. Там в это время велись ожесточенные бои и территория вокруг была заминирована. Зацепившись правой ногой за растяжку, услышал хлопок, но убежать не успел.
— В момент взрыва инстинктивно пытался закрыть себя руками, — рассказывал о произошедшем Владимир. — Когда очнулся, понял, что лежу в поле и ничего не вижу. И не потому, что на улице глубокая ночь. Я полностью ослеп. Чувствовал, как истекаю кровью, и думал, что вот-вот умру. Перевернулся на спину и пролежал так, наверное, минут тридцать. Но смерть не наступала, я все еще был в сознании.
Решил доползти до дороги. Полз на звук машин. Если честно, делал это не ради спасения. Я хотел… покончить жизнь самоубийством, чтобы не попасть в плен. Я знал, что ночью по трассе из России в Луганск идут «Уралы» со снарядами. Дополз до дороги и лег под колонну военной техники. Мысленно попросил прощения у родных… Но военные машины меня… объехали. Скорее всего, кто-то меня заметил и куда-то позвонил — потому что вскоре за мной приехала машина. Мне укололи обезболивающее, а что было дальше, не помню. Очнулся через несколько дней в реанимации. Уже без рук.
В Луганской больнице Владимиру сделали несколько операций. Из-за тяжелого осколочного ранения живота начался перитонит, и его чудом спасли. В палате Жемчугов находился под круглосуточной охраной.
— Меня лечили только потому, что я нужен был боевикам живым, — рассказывал Владимир. — Они знали, что я не простой местный житель, и хотели с пристрастием допросить партизана. Лежал весь обожженный, в осколках, после очередного наркоза. А боевики в этот момент приставляли мне к виску пистолет и обсуждали, где закопают тело. Пытались меня сломать разговорами о семье: «Мы найдем твоих родных — жену, мать и дочь. В мешках перевезем их через границу и будем пытать до тех пор, пока ты не расколешься. Они будут здесь, и ты будешь слышать, как они мучаются». Потом подключились российские спецслужбы. Это было понятно и по их вопросам, и по акценту. Они почему-то решили, что поймали чуть ли не спецагента. По телевидению «ЛНР» меня называли «международным шпионом». Я по-прежнему не сдавался, и мне начали колоть странные препараты. Наверное, это то, что спецслужбы называют «сывороткой правды». Я вроде бы находился в сознании и понимал, что ничего не должен говорить. Но не мог себя контролировать. Испугался, что могу сдать своих, и решил с этим покончить. Перегрыз трубки капельницы и начал в них дуть, чтобы в вену попал воздух и наступила смерть. У меня почти получилось. Но это увидели охранники. Меня связали и тут же поставили новые капельницы…
Владимир провел в больнице восемь месяцев, после чего его перевели в СИЗО. В это время в Киеве боролась за его освобождение жена Елена. Писала письма во все инстанции, общалась с переговорщиками, участвовала в акциях протеста. Она, кстати, делает это и сейчас. Но борется уже не за своего мужа, а за других пленных. Лена постоянно общается с их женами и матерями, старается помочь. А одновременно — помогает мужу восстанавливаться. Когда было решено, что Владимир будет лечиться в Германии (лечение оплатило немецкое правительство), Елена тоже полетела в Кельн, чтобы находиться рядом.
В Германии Жемчугову сделали пять операций. Все тяжелые, под общим наркозом. Врачи удалили ему грыжу на животе и удалили из брюшной полости металлический осколок. По поводу зрения немецкие врачи ничего не обещали.
— Глаза были так сильно повреждены осколками, что им пришлось выполнять ювелирную работу, — говорит Владимир. — Мне удалили из глаза металлический осколок, лазером чистили сетчатку и заменили пораженную роговицу донорской. Осколок, который достали из глаза, подарили на память. Со временем должны вживить в глаз хрусталик, но пока его функцию выполняют очки. Через неделю после операции зрение постепенно начало возвращаться. Сначала «заработал» левый глаз. Навсегда запомню, как уже после операции врач сказал мне прочитать буквы на специальной таблице для проверки зрения. До этого я видел только размытые силуэты, а тут… увидел буквы! Я смог их правильно прочитать! В тот момент засмеялся — впервые за последние полтора года.
Когда в декабре мы вернулись из Кельна, я уже левым глазом видел лица, мог даже прочитать номера машин. Сейчас разговариваем — и я вас вижу. С правым глазом ситуация хуже. Он кое-что видит, но такое ощущение, будто я смотрю через очень грязное стекло. Нужна операция, которую мне должны сделать 21 февраля. Врачи вырежут порванную и несколько раз зашитую роговицу, а вместо нее пришьют новую, донорскую. Перед тем как они решили делать мне эту операцию, я прошел много обследований, и выяснилось, что шанс восстановить правый глаз есть. Если бы его не было, за операцию никто не взялся бы, ведь донорская роговица стоит очень дорого.
— Эту операцию тоже финансирует немецкое правительство?
— Да, они полностью оплачивают мое лечение. Так что 19 февраля мы с Леной опять улетаем в Кельн. Уже известно, что операция начнется в восемь часов утра. Она будет очень сложной, но это мой шанс полностью восстановить зрение. То, что я сейчас вижу левым глазом, уже чудо. Четыре месяца назад, когда меня только обменяли, на такое даже не надеялся. Сейчас меня часто спрашивают: «Как ты смог все это выдержать?» Первые несколько месяцев было очень тяжело. Но не потому, что я попал в плен. Я был подавлен из-за того, что остался инвалидом. Потом начались допросы, запугивания, и я сконцентрировался на другом: понял, что должен как-то выжить. Мне необходимы были элементарные вещи — помыться, побриться. Приходилось просить санитарок помочь мне, хотя делать это они явно не хотели. Когда меня освободили, здесь, наоборот, все хотели мне помочь. Выживать уже не нужно было, и вернулось ощущение, что я — инвалид. Конечно, своего отчаяния я старался не показывать.
Мне стало легче уже в Германии, когда понял, что лечение дает реальные результаты. Когда смог увидеть жену, пройтись по улице без сопровождения. А вот видеть свое отражение в зеркале было тяжело. Особенно пустые рукава пальто…
— Когда вы были в Германии и мы разговаривали по скайпу, протезов у вас еще не было…
— Да, они появились перед отъездом в Украину. Эти протезы хорошие, имеют вид человеческой руки. Если смотреть издалека, такой протез можно принять за настоящую руку. Я сам могу ими управлять. Они работают от импульса, который поступает из культи. Могу сжимать и разжимать руку. Конечно, есть более усовершенствованные версии — в некоторых протезах можно даже шевелить пальцами. Но они стоят минимум 90 тысяч евро, поэтому о них я даже не думаю. Доволен и тем, что есть.
Протезы я освоил довольно быстро. Кстати, волонтеры пообещали познакомить меня с человеком, который потерял на производстве обе руки, а сейчас работает в мебельном цехе. В Днепре есть парень, который потерял руки под Иловайском, но смог вернуться к работе программистом. Я и сам сейчас пробую печатать на клавиатуре. Могу пользоваться планшетом, открывать нужные мне сайты, читать новости. Сам включаю планшет и все вижу, представляете? На самом деле, только когда ты всего этого лишаешься, начинаешь понимать, какое это счастье.
— Даже проходя лечение, вы успеваете поддерживать семьи других пленных. Участвуете в различных мероприятиях, встречаетесь с женами и детьми тех, кого еще не удалось освободить.
— Это меньшее, что я могу сделать. Хотел бы, чтобы моя помощь была более существенной. Но из-за того, что еще предстоят операции и реабилитация, пока не могу, как говорится, выходить на полный рабочий день. Но все это впереди. Я, как и раньше, хочу защищать свою страну. На фронте вряд ли смогу быть полезен, зато могу вести идеологическую борьбу, помогать другим. Что и буду делать.