Военный летчик первого класса полковник в отставке черкасчанин Аркадий Красильников поделился с «ФАКТАМИ» некоторыми подробностями Карибского кризиса, начавшегося в октябре 1962 года и едва не закончившегося третьей мировой войной
В 1962 году командиру отряда стратегических бомбардировщиков Ту-95 майору Аркадию Ивановичу Красильникову исполнилось 39 лет.
- Что вы чувствовали, когда возили на борту ядерные бомбы во время Карибского кризиса?
- Да ничего особенного. Привести в действие атомную бомбу сложнее, чем обычную. Уже позже, в 1966 году возле испанской деревушки Паломарес во время дозаправки в воздухе загорелись и взорвались американский стратегический бомбардировщик В-52 и самолет-заправщик КС-135, погибли семь летчиков. Но самым страшным было то, что еще в начале пожара на бомбардировщике экипаж произвел аварийный сброс четырех водородных бомб. Три из них упали на сушу, одна в море — и не взорвались! Их потом нашли. Подобные ЧП случались не раз.
В тот период мне приходилось также выполнять функции впередсмотрящего, или лоцмана для наших атомных подводных лодок. Находил во льдах Северного Ледовитого океана подходящую для всплытия полынью, изучал оперативную обстановку — нет ли поблизости натовских кораблей, сообщал координаты командиру субмарины. Лодка направлялась туда и всплывала для подзарядки аккумуляторов. Затем снова погружалась и следовала своим курсом в Мировой океан.
Одна из сложнейших операций, независимо от того какое оружие везешь, — дозаправка в воздухе. Надо сблизиться с летающим танкером метров на 50, поймать торчащей из носовой части заправочной штангой болтающийся на ветру конус шланга, который выбрасывает заправщик…
А во время Карибского кризиса дозаправку приходилось выполнять в условиях, когда тебя атакуют американские истребители! Огонь они не открывали, но психологическое давление было очень сильное. Кто там знает, что у летчика в голове? Даже если не выстрелит — не дай Бог подлезет под винт. Американские самолеты подлетали очень близко.
Мне с ядерной бомбой на борту и подвешенным под фюзеляжем самолетом-снарядом приказали сопровождать самолет-разведчик, которому надо было сфотографировать корабли американского флота, блокирующие Кубу, в частности, американский авианосец «Энтерпрайз».
Подлетаем, ложимся на боевой курс. И тут с палубы поднимаются десять истребителей, облепили нас, словно мухи, со всех сторон: двое по бокам, по одному — спереди и сзади, а один пристроился внизу — мешать открыть нам бомболюки, чтобы мы не могли ни фотографировать, ни в случае чего бомбу сбросить.
У меня была хорошая летная кожаная куртка. Так после участия в тех событиях кожа под мышками сгорела от пота. А ведь куртку я надевал не на голое тело! Но однажды я обнаружил «Энтерпрайз» в такой обстановке, что, как говорится, сделал с ним все что хотел — с его палубы из-за сильного шторма и ветра не смог подняться ни один самолет! И я сфотографировал авианосец во всей красе. Говорили, что его командира потом сняли с должности — за то что позволил сфотографировать корабль. В боевых условиях это означало бы полное уничтожение! А полученные снимки Хрущев потом демонстрировал мировой общественности с трибуны сессии Генеральной ассамблеи ООН.
Вскоре после этого американцы сняли блокаду Кубы, длившуюся 38 дней. И мы, как и прежде, выполняли обычные патрульные полеты в Северную Атлантику. Взлетали с аэродрома в Узине и шли на север. На Кольском полуострове иногда садились в Оленегорске. Чаще всего из Узина шли без посадки строго по меридиану вдоль норвежской границы к небольшому острову Кильдин. За ним начинались нейтральные воды, и мы поворачивали практически под прямым углом налево, обходили Исландию, Англию, шли к Гренландии, берегам Северной Америки… Потом возвращались. У нас это называлось «сходить за угол».
Заходим. Летчики уже поддатые, увлечены разговором, нас не замечают. «Ну а мне сто граммов нальете?» — говорю брату. Увидел меня — глазам не верит, заплакал. Все думали, если мы не вернулись из полета, значит, погибли. Такое, увы, случалось.
На бомбежку нас часто сопровождали истребители из дивизии полковника Василия Сталина. Сын вождя, как и отец, невысокого роста, носил рыжеватую бородку, характер у него был неуравновешенный, взрывной. Мог и по мордасам нерадивому офицеру надавать.
Как-то весной сорок пятого три наших самолета заблудились, сели на его аэродром и попортили полосу. После тяжелого «Бостона» (самолет производства США. — Авт. ) колея, образующаяся во время рулежки по раскисшей земле, глубже, чем после легкого «Яка». Увидев перепаханную полосу, Сталин пришел в ярость и выгнал наших летчиков взашей: как хотите — пешком или поездом — добирайтесь!..
Командир полка послал меня и еще двух летчиков с экипажами забрать «Бостоны». Я взял солдат, чтобы засыпали эти колеи. «Забирайте ваши самолеты и летите, куда хотите!» — нервно бросил Василий Иосифович. «Товарищ полковник, — говорю, — ваши летчики нас сопровождают». «Как?» — то ли сделал вид, то ли действительно не знал об этом. «Да так, — отвечаю. — Три ваши эскадрильи — с белыми коками винтов, красными и голубыми… Когда белые и голубые сопровождают, все в порядке, охраняют нас, как положено. А красные… Не успеем вылететь — увидят мессеров, которые летят своей дорогой и к нам не лезут, — бросают нас, ввязываются в драку. А на нас нападают другие, поэтому несем потери… » «Ах, сволочи! Я им задам жару!.. Ну, ребята, летите с Богом… » — смягчился Сталин и дал сопровождение.
Вскоре после победы я возил на кукурузнике По-2 командующего 16-й воздушной армией генерала Руденко в Берлин на опознание трупа Гитлера. Он рассказывал, что нашли бывших парикмахера и массажиста фюрера. Те посмотрели на обгоревшее тело… Он! — говорит один. Нет, не он! — возражает другой. Но потом оба все-таки признали, что это Гитлер.
- В конце сороковых мне пришлось участвовать в испытаниях первой советской атомной бомбы под Семипалатинском, — вспоминает Аркадий Иванович. — Бомбу-то сделали, а вот самолета, способного ее нести, в Советском Союзе не было. Андрей Николаевич Туполев хотел создать новый бомбардировщик Ту-64. Но Сталин решил, что получится быстрее, если скопировать американский В-29 «Суперкрепость». Три таких целехоньких самолета, совершивших вынужденную посадку после бомбежки Японии в 1945-м, находились в Приморском крае. Один из них специалисты КБ Туполева разобрали до винтика и сделали чертежи. Получился неплохой самолет Ту-4. Я сам на нем летал.
Перед тем как переучивать нас на Ту-4, Туполев лично принимал зачет по материальной части. Черт меня дернул поспорить с ним насчет устройства одной из маслосистем. Я сказал, что масло должно идти вот так и эдак. Он удивленно меня выслушал: «Да-а? Ну, х… с ним… » И поставил зачет.
Но в 1949 году под Семипалатинском меня посадили на транспортный Ли-2. После ядерного взрыва я кружил над эпицентром и брал пробы воздуха на высотах от ста метров до нескольких километров.
Защиты от радиации у экипажа никакой не было. Нас положили в госпиталь на обследование, но ничего толком не объяснили. Какого-то особого ухудшения здоровья я в то время не ощутил. Но моя жена не могла забеременеть 12 лет! Хотя старшую дочь мы с ней сотворили вскоре после свадьбы. А тут… Родила недоношенную двойню — девочку и мальчика по 1600 граммов весом. Сын через несколько дней умер. Тане уже 47 лет, здоровье неважное.
В 50-е годы я переучился на новый, суперсовременный по тем временам стратегический бомбардировщик Ту-95. Огромная машина! Только керосина берет сто тонн. Потом еще тридцать — на дозаправке в воздухе. Его усовершенствованные модификации — ракетоносцы, разведчики — до сих пор несут службу в ВВС России. На Западе их боятся и называют «Медведями».
А тогда появление «девяносто пятых» над Красной площадью во время первомайской демонстрации и военного парада в Москве произвело неизгладимое впечатление на зарубежных дипломатов и журналистов. За штурвалом одной из этих «тушек» сидел я.
Строй бомбардировщиков и сопровождавших их истребителей шел красиво, четко, без сучка и задоринки. Перед этим мы много тренировались. После приземления на аэродроме в Чкаловске участников воздушного парада пригласили на прием в Кремлевский дворец. К нам вышел руководитель страны Никита Хрущев. Пьяный… И некоторые генералы обнимали статуи — мраморные женские фигуры.
Потом адъютанты увели его куда-то, наверное, дали нашатыря. И Никита Сергеевич вернулся к нам уже трезвый как стеклышко. Ну мы, конечно, старались держаться, командование предупредило: смотрите, не напивайтесь!
Зато когда вернулись в Чкаловск!.. Один из наших асов так напраздновался в столовой, что вырубился — труп! Майор, командир отряда, тоже был хорошенький и не смог донести «раненого» на плечах. Видит — лошадь пасется, здоровая такая, немецкий битюг, что ли. Майор путы снял, взвалил на кобылу, словно куль, бездыханное тело и привез в казарму.
Но ведь надо было еще затащить на третий этаж! Так майор привел лошадь с «грузом» прямо в ленинскую комнату, где мы квартировали! Хоть и с трудом, но пропихнул их в дверь…
Зато спускаться назад по ступенькам — кобыла ни в какую! Мы даже огромное зеркало завесили, чтобы животное не испугалось своего отражения. Не помогло. А среди нас не было сельских парней, знающих, как обращаться с лошадьми. Пришлось звать солдат из батальона аэродромно-технического обслуживания. Завязали лошади глаза, связали ноги, подвели ей под брюхо длинную ковровую дорожку и спустили в шахту лестничного пролета.
Начальство, разумеется, решило наказать «конников». Но об этом узнал маршал Буденный. И удивился: наказывать? За что? Ведь они лошадей любят!
А на аэродроме Болбасово под Оршей двое молодых техников, чтобы не опоздать из увольнения, тоже позаимствовали у местного белоруса лошадь. И уселись на нее вдвоем. Первый сидел нормально. Второй же уселся… к нему спиной. Приехали, а тут майор — дежурный по части. И сидящий впереди, не слезая с лошади, докладывает: товарищ майор, такой-то прибыл из увольнения. И тут же — н-но! — пытается развернуть лошадь задом к дежурному, чтобы и товарищ смог доложить!
Над нами потешалась вся дивизия, и полк прозвали «лошадниками».
Однажды Ту-95 другого полка прилетел из Мелитополя в Умань, где нас учили взлетать с грунтового аэродрома. Почему-то промазал, сел не в начале, а на середине полосы. Естественно, выкатился в поле. Там его хорошенько тряхнуло, и из распахнувшегося бомболюка посыпались ящики с… клубникой, черешней. Этот полк мы прозвали «ягодниками».