В марте прошлого года в нашей газете вышел материал о 29-летней художнице — переселенке из Макеевки (Донецкая область) Юлии Кириченко, для которой пересадка почки была единственным шансом остаться в живых. К сожалению, появления подходящего донора в Украине можно ждать вечно (в листах ожидания стоят тысячи пациентов). Волонтеры нашли подходящую клинику в Беларуси, но требуемая для операции сумма — 65 тысяч долларов — была непосильной для семьи. Сбором средств занялись волонтеры, после публикации в «ФАКТАХ» к ним присоединились и наши читатели. И вот недавно на страничке Юли в «Фейсбуке» появилась запись:
«Полтора года назад врачи сказали, что у меня нет шансов, что ничего нельзя сделать и вообще не имеет смысла что-то делать. Трансплантация — это чудо. Еще вчера человек умирал, а сегодня здоров. У меня есть мечта, чтобы в нашей стране шанс на жизнь имели все! Теперь можно, а главное нужно, пить много воды (Божечки, наконец-то утолю жажду!), можно ехать куда угодно, можно есть почти все (без фанатизма, конечно), а главное — не надо ходить на диализ три раза в неделю! А еще не дергаются ноги, и — благодать — ничего нe чешется, не раздираю себе кожу до крови…
Это чудо, когда ты в течение полутора лет чувствуешь себя все хуже, а после операции просыпаешься здоровым по ощущениям человеком! И это чудо произошло благодаря вам. Тем, кто поддерживал меня словом, делом, средствами, тем, кто держал меня за руку все это время, не давал сдаться, сломаться, уйти… Я благодарю вас всех!!!"
О талантливой художнице, остро нуждающейся в пересадке почки, «ФАКТЫ» узнали от ее мужа — 28-летнего бойца добровольческого батальона «Донбасс» Богдана Кириченко, который все это время мысленно был рядом со своей любимой. Даже когда находился в самых горячих точках передовой. Именно муж оказался для Юли главным бойцом за ее жизнь.
…Богдан и Юля поженились в сентябре 2014 года, когда Богдану чудом удалось выйти живым из Иловайского котла.
— О том, что любимый оказался в окружении, мы с мамой узнали в глухом селе, где нас, бежавших из-под обстрелов, приютили добрые люди, — рассказывает Юля Кириченко. — Интернета там нет, мобильная связь ловится с трудом. Он позвонил 29 августа. Сказал только: «Нас агитируют сдаваться, но я этого не сделаю. Будем выходить». Я-то его характер знаю, он будет драться до последнего. И все, несколько дней ни одного звонка. Мы измучились от неизвестности…
Богдану Кириченко удалось выйти из окружения, пройдя за шесть суток около 300 километров.
— Пробирались сквозь плотные заросли, начиненные растяжками, — рассказывал его сослуживец Александр Ванек. — Ползли по низкой траве. Шли обгорелыми полями и увязали в болотах. Одежда истрепалась, кроссовки превратились в сандалии на веревочках. Питались арбузами с бахчи, иногда находили сухпайки российской армии, кстати, вкусные. Общаться с местными было опасно. На околице села Полтавское встретили дядьку, который приветливо поздоровался, рассказал, что «сепары» чуть не застрелили его «за украинский язык». Пригласил в хату, накормил. Выходим — а к дому уже военные машины едут. Значит, сдал!.. Еле тогда ушли.
Через шесть дней мы вышли к нашему блокпосту возле Мариуполя. Там нас встретили очень тепло, дали денег, накормили. Мы едва сдерживали слезы. Прошли около трехсот километров — грязные, израненные, небритые, как черти, зато живые! Мы были безгранично рады своим! И сразу после выхода из котла Богдан женился на Юле.
— Сбылась моя давняя мечта. Юлю я люблю больше десяти лет, первый раз сделал ей предложение, когда мне едва исполнилось восемнадцать, — признается Богдан Кириченко. — Тогда любимая попросила немного подождать. А весной 2014 года, когда на Донбассе появились боевики, я записался в батальон. Юля с матерью собирались уезжать из Макеевки. И мы поняли, насколько нужны друг другу.
— Шестого сентября Богдан позвонил и сказал, что с ним все в порядке, он уже среди своих, — улыбается Юля. — Через пару дней он приехал ко мне, и мы сразу подали заявление в загс. После того, что с ним произошло, мы поняли: жизнь не такая уж длинная. Зачем тянуть со свадьбой, если так давно знаем и любим друг друга?
После торжества, чуть отдохнув, Богдан вернулся в часть. Юля закончила курсы кассиров и устроилась на работу в банке. Вместе с мамой они обживали комнатку в модульном городке для переселенцев в Днепропетровске. Хоть и тесновато там было, но женщины старались придать жилью домашний уют, ждали бойца с фронта…
А потом Юля стала замечать, что очень устает после работы:
— Я думала, перенапрягаюсь на новой работе. Плюс постоянное беспокойство за мужа. Начала худеть. Сначала немного. А затем худоба стала более заметной. Но я не придавала этому большого значения, ведь у меня ничего не болело. Как вдруг однажды утром не смогла встать с постели. Это произошло после того, как я узнала, что Богдан подорвался на мине. Командир разведгруппы погиб на месте, двое побратимов получили тяжелые травмы, а любимому, можно сказать, повезло. Он отделался контузией и небольшим ранением.
Юля пролежала несколько дней, пытаясь собраться с силами. Обращаться к врачам она по-прежнему считала лишним. Неизвестно, сколько бы продолжались ее муки, если бы не муж. При первой же возможности Богдан сбежал из госпиталя имени Мечникова, куда был направлен на лечение, и примчался домой. Жену нашел в ужасном состоянии: Юля сильно исхудала, весила 40 кило при росте 170 сантиметров, руки и ноги были покрыты синяками. Носом шла кровь, цвет кожи был желто-серым.
— Богдан немедленно отвез меня в больницу, — вспоминает Юля. — По результатам сделанных анализов диагноз прозвучал как приговор: гломерулонефрит пятой степени с переходом в нефросклероз четвертой степени. Проще говоря, полный отказ обеих почек.
— Медики тогда удивились, что Юля еще жива, — вздыхает Богдан. — Говорили, что ей отпущено максимум пару недель. Даже гемодиализ боялись делать, думали — не перенесет.
— Тогда так плохо себя чувствовала, что мне было все равно… — уверяет Юля.
— Но для меня это было только начало борьбы, — говорит Богдан.
Юлия признается, что муж спасал ее своим присутствием. Каждый день вырывался из госпиталя хотя бы на пару часов, потом перевелся на дневной стационар. Усаживался возле кровати на стульчике, оставался на ночь. Контролировал лечение, доставал лекарства.
— В какой-то момент я поняла, что должна встать — хотя бы ради мужа, — вспоминает Юля. — Однажды, когда Богдан спросил, чего бы мне сейчас больше всего хотелось, сказала: «Рисовать». Я не профессиональный художник, но очень это люблю. На моей страничке «ВКонтакте» можно найти немало рисунков — пейзажи, портреты друзей и знакомых. Но в больнице как-то неудобно раскладывать кисти и краски. Богдан пообещал что-нибудь придумать. Он покупал мне карандаши и… детские раскраски. Занимаясь любимым делом, я стала чувствовать себя гораздо лучше.
Слегка подлечив пациентку, врачи выписали ее из больницы. Но речь о выздоровлении не шла. Спасти Юлю могла только пересадка почки. А для поддержания жизнедеятельности ей необходимо было трижды в неделю приезжать на процедуру гемодиализа. Волонтеры создали в соцсетях группу «Дружині бійця батальйону „Донбас“ терміново потрібна допомога», где отчитывались за каждую перечисленную гривню. «Все прозрачно для тех, кто хочет помочь, — писали волонтеры. — Где лежит Юля, кто врач, сколько собрано и осталось, вы увидите здесь. За деньги жизнь не купишь, но иногда получается ее сохранить. Жизнь Юли зависит от вас. Уже собрано 83 тысячи 699 гривен и 1 тысяча 156 долларов (эта сумма была названа в марте прошлого года, когда мы познакомились с Юлей). Пока это двадцатая часть от необходимой суммы. Не теряем силы духа!»
После публикации в «ФАКТАХ» сумма увеличилась, но денег все равно катастрофически не хватало…
*Полтора года дожидаясь операции, Юля трижды в неделю проходила процедуру гемодиализа
Узнав об удачно проведенной операции по трансплантации почки, мы немедленно созвонились с Юлией. Оказалось, ее уже выписали из клиники и она дома в Днепре.
— Юля, как приятно было узнать, что у вас теперь все в порядке! Последний раз мы общались накануне вашей персональной выставки. Тогда вы казались очень уставшей…
— О, я с таким рвением принялась за работу, что в итоге почувствовала: силы на исходе. На выставке, прошедшей в городской библиотеке, было 16 моих работ, в основном пейзажей. Итогом выставки стал интернет-аукцион «Картины могут спасти жизнь», средства от которого тоже пошли на мое лечение. Но как бы мы ни старались, скопить нужную сумму вряд ли удалось бы. К счастью, после необходимых медицинских формальностей деньги на операцию выделили из госбюджета. Волонтерские деньги были потрачены на консультацию в Гомеле, диагностику, проживание. Сейчас сбор средств приостановлен. Обеспечивать препаратами, которые мне необходимо будет принимать до конца жизни, тоже будет государство.
— Долго пришлось ждать операции в Беларуси?
— Не очень. Меня поставили в лист ожидания в конце ноября, а 16 февраля из Гомеля позвонили, что есть подходящая почка. Главным условием было не более чем через шесть часов прибыть в клинику. Звонок застал меня в больнице на процедуре гемодиализа. Интересно, что буквально за пару часов до звонка один знакомый, который тоже ожидает операции, спросил у меня: «А если тебе сегодня позвонят, как будешь добираться?» Я прикинула: если позвонят утром, то самолетом до Киева, а там уже на машине. Если вечером, то на поезде до Минска. И вот на тебе — позвонили. У меня аж руки затряслись: что делать? Потом думаю: постой, у меня же был план! В общем, успела вовремя… Операция началась в два часа ночи, длилась шесть часов.
— Богдан сопровождал вас?
— Нет. У него как бойца АТО могли возникнуть неприятности на белорусской границе, и мы решили не рисковать. Туда со мной поехала знакомая девушка, возвращалась я одна, а любимый ждал меня в первом же населенном пункте Украины. Но мы с ним все время были на связи.
— Быстро выписали?
— Только через месяц, хотя многих выписывают и раньше. Но мне тяжело дался послеоперационный период. Первые пять дней было очень плохо. Тошнота жуткая, есть не могла. На пятый день заставила себя съесть кусочек курицы — и сразу пошла на поправку. Организм, оказывается, просто ждал еды!
Какое же это счастье, что теперь я могу пить воды сколько захочу и она не растечется отеками по всему телу… Можно есть почти все из того, что раньше было категорически запрещено: рыбу, даже селедку, суп, бананы, помидоры, виноград. За этот месяц я набрала почти десять килограммов. Пока мне это нравится. Кушаю, сплю и гуляю.
*"Я не профессиональный художник, но очень люблю рисовать. Рисуя, чувствую себя гораздо лучше", — говорит Юля. Фото из «Фейсбука»
— Не интересовались, чью почку вам пересадили — мужскую, женскую? Сколько лет было этому человеку?
— Во-первых, там об этом не принято говорить. Но я и не старалась узнать. Дала себе установку: это как на машине — поменяли аккумулятор, и едет дальше. В любом случае я благодарна возможности спасти свою жизнь. За месяц, что я лежала в клинике, операции по пересадке почки сделали десяткам человек, в том числе и нескольким пациентам из Украины. В Беларуси действует презумпция согласия, когда для нужд пациента медики могут изъять любой пригодный к пересадке орган у погибшего (к примеру в ДТП) человека (если только он при жизни не заявлял о том, что запрещает трансплантацию своих органов). У нас изъятие трупных органов для пересадки можно делать лишь с разрешения родственников.
Недавно в агентстве «Укринформ» состоялась пресс-конференция на тему «Трансплантология в Украине. Что мешает спасать тысячи украинцев с помощью трансплантации?» Ответ, озвученный главным трансплантологом Украины Александром Никоненко, был предельно простым: несовершенство действующего законодательства. Сейчас согласно принятому в 1999 году Закону Украины «О трансплантации» в нашей стране действует презумпция несогласия — то есть без согласия потенциального донора или родственников умершего, орган для трансплантации изъять невозможно. Это практически сводит к нулю шансы тех пациентов, которым родственники не могут предоставить донорскую почку. Созданный в Запорожье центр трансплантации органов более чем за двадцать лет работы выполнил около 600 пересадок почки, причем 500 из них были от трупного донора. Однако после принятия презумпции несогласия количество операций с трупными органами почти свелось к нулю. За 2016 год было выполнено 95 пересадок почки, из них всего две от умершего.
Еще хуже обстоят дела с пересадкой сердца.
— В стране 80—90 тысяч больных с сердечной недостаточностью, многих из них может спасти только пересадка сердца, — сообщил главный внештатный специалист Министерства здравоохранения Украины Константин Руденко. — Чтобы покрыть нужды больных, мы должны делать не менее 400—500 пересадок сердца в год.
А мы за последние десять лет не сделали ни одной. Хотя в Украине есть и кардиохирургические центры, и специалисты, которые способны делать такие операции. Вместо этого Украина ежегодно отправляет пациентов за границу с целью трансплантации сердца. За прошлый год был 21 такой пациент. Вот и посчитайте: стоимость операции по трансплантации сердца в Индии или Беларуси, где эта отрасль развита, достигает 100 тысяч долларов, тогда как себестоимость операции намного меньше — от 10 до 20 тысяч. За деньги, выделенные государством на одного больного, мы у себя могли бы пролечить 5—6 наших граждан.
А ведь именно в Украине впервые в мире была проведена трансплантация почки. Еще в 1933 году в городской больнице Херсона ее провел хирург Юрий Ворона. Уже в 60-е годы кардиохирург Николай Амосов готовился к пересадке сердца (первая подобная операция была проведена в 1967 году южноафриканским кардиохирургом Кристианом Бернардом). Несмотря на прошлые достижения в этой сфере, сейчас наша страна отстает от других на 20—25 лет.
— Увы, наше общество не поддерживает трансплантологию, — говорит Александр Никоненко. — Врачи реанимационных отделений или центров по забору органов, как правило, не могут уговорить родственников погибшего человека на такое согласие — им не до того, чтобы решать вопросы трансплантации. Для работы с родственниками нужны подготовленные специалисты. В Испании есть центр обучения трансплантационных координаторов, в функции которых, кроме прочего, входит и беседа с родственниками умершего. Их работа дает хорошие результаты: даже в странах, где действует презумпция несогласия, с помощью координаторов 90 процентов родственников соглашаются на возможность забора трупных органов.
Как еще один вариант решения проблемы Александр Никоненко видит схему, подобную той, которая действует сейчас в Германии:
— Во время беседы с родственниками, когда им сообщают о смерти близкого человека и просят согласиться на забор органов, врачи дают два часа на то, чтобы родственники обсудили этот вопрос. И если в течение этого времени они не выражают несогласия, то к этой теме просто не возвращаются. Таким образом снимается психологическое напряжение у родственников: им не нужно возвращаться и сообщать о своем согласии.
По словам главного трансплантолога, такой пункт уже предложен к изменению действующего украинского законодательства. Вот только когда его примут, неизвестно…