39-летняя луганский блогер рассказала «ФАКТАМ» о том, что ей пришлось пережить в течение 16 дней, проведенных «на подвале», — в захваченном здании УСБУ в Луганской области
Людмила Сурженко не сразу нашла время для того, чтобы встретиться с корреспондентом «ФАКТОВ». После освобождения она, инвалид по зрению и слуху, прошла обследование и лечение в киевской больнице. Затем бывшая заложница, как и все, кто побывал в плену у боевиков, дала показания следствию. Материалы уголовного производства по похищению, незаконному лишению свободы и пыткам необходимы для расследования преступлений террористов и пригодятся в дальнейшем самой Людмиле. Даже если украинскому правосудию не удастся упечь за решетку ее мучителей, собранные доказательства она сможет использовать при подаче иска в Европейский суд по правам человека в Страсбурге, а Украина — для военного трибунала в Гааге, куда наше государство намерено предоставить доказательства военной агрессии России. Сейчас Люда занята обустройством на новом месте — в родной Луганск ей дорога заказана.
— Людмила, с освобождением! Как вас встретила родная земля?
— Никто не знал, когда меня освободят. Все произошло неожиданно, поэтому 29 июля на украинском блокпосту никто меня с цветами не ждал. Когда автомобиль, выехавший из здания «МГБ» «ЛНР» проскочил мой переулок, поняла, что в свою квартиру не попаду. Меня привезли на линию разграничения и сказали: «Иди — дорога в Украину открыта». Я спросила: «Когда могу вернуться домой?» Эмгэбэшники ответили: «Завтра после шести утра, когда откроются контрольно-пропускные пункты».
После того как они уехали, я поняла, что это был черный юмор. Выпустив на волю, меня… выпроводили из родного города, дав понять, что жить в Луганске больше не позволят. Сделала несколько шагов в сторону нашего блокпоста перед Станицей Луганской и почувствовала, что ноги ватные. Став чуть в стороне от людских потоков, которые ежедневно движутся через линию разграничения, сняла рюкзак с плеч, чтобы отдышаться. И тут заметила, что «орки» прикрепили к моему рюкзаку свою газетку «Республика» — печатный орган «народного совета» «ЛНР». Я отцепила ее. Отошла подальше от взорванного моста через Северский Донец (он находится прямо на линии разграничения. — Авт.) и закричала: «Гори ты синим пламенем, „Луганская народная республика“! Я вернусь в Луганск только вместе с Украиной!» Представляете реакцию людей, которые это видели и слышали? Наверное, они решили, что я не в себе.
— Возможно, так и было после 16 дней плена?
— Да, я была в состоянии сильного нервного стресса. И не на шутку опасалась, что напоследок меня могут использовать для какой-либо провокации. Поэтому боялась даже воспользоваться своим телефоном — опасалась, что в нем установили таймер, а в рюкзаке может быть незаметно заложено взрывное устройство. И, включив телефон, я просто взорвусь и унесу с собой в могилу тех, кто окажется рядом.
Добравшись до украинского блокпоста, я подошла к дежурным бойцам, поставила свой рюкзак подальше от людей и попросила военных проверить мои вещи, а также сообщить обо мне родным. Сказала: «Я вышла из тюрьмы „МГБ“ „ЛНР“, у меня в телефоне может быть включен таймер, а в рюкзаке может быть взрывчатка. Проверьте». Боец куда-то позвонил, и ко мне подошла девушка из Красного Креста, дежурившая на блокпосту. Она заставила меня выпить успокоительное и по моей просьбе позвонила в Станично-Луганскую районную администрацию.
Вскоре на блокпост приехал глава Станично-Луганской районной администрации Юрий Золкин в сопровождении человека, который знал меня в лицо. Юрий Золкин, его советник — глава отделения СУВИАТО в Станично-Луганском районе Наталья Журбенко, волонтеры Катерина Артеменко, Анна Мокроусова и вице-спикер Верховной Рады Ирина Геращенко многое сделали для моего освобождения и реабилитации. Мы с мамой очень признательны им за это.
Пока военный проверял мои вещи, я все еще нервничала: «Осторожно, не подорвитесь!» Когда он сказал, что я могу пользоваться мобилкой, попросила сотрудницу Красного Креста позвонить маме. Из-за сильного стресса сама в тот момент не могла говорить по телефону. Мама сказала, что сейчас возьмет необходимые вещи и приедет в Станичную райадминистрацию.
Мы обе плакали от радости. Ведь мама не знала, жива ли я. Когда мне звонила мама, «орки» держали перед моим носом телефон, чтобы я видела, кто звонит, но ни разу не дали ответить, сказать хоть одну фразу: «Мама, я жива». Это была страшная пытка.
— Луганская администрация в сообщении о вашем освобождении заявила и о более страшных мучениях, которые вам пришлось пережить: вам выкручивали плоскогубцами палец. Чего от вас добивались в «МГБ»?
— Добивались, чтобы я дала им пароль от своего аккаунта и назвала единомышленников, которые читают и комментируют мои тексты в соцсетях. Я делюсь своими наблюдениями о сегодняшней жизни оккупированного Луганска. Это не жизнь, а агония… Интересовались и моими контактами в целом, называли конкретные имена известных им местных патриотов Украины, спрашивали, где они находятся.
Я возмутилась: «Вы хотите, чтобы я предала друзей? „Стучать“ на своих товарищей? Этого от меня не добьетесь!» «Зачем вам нужен этот человек?» — спросила я по поводу одного из знакомых, которым интересовались в «МГБ». «Мы с ним пива попьем», — съязвил «следователь». Я ответила: «Этот парень давно в Киеве. А пива вы попьете в СБУ, так как они доберутся до вас раньше, чем вы до моего друга». Вырвала из рук у «следователя» бумагу с информацией, выписанной из моего телефона. Это его взбесило, и на меня надели наручники.
На следующий день «следователи» потребовали сообщить им пароль к моему аккаунту. А когда я отказалась, приковали одну руку к ножке стула и стали выкручивать плоскогубцами мизинец на другой руке. Но я даже не вскрикнула. Решила: не дам им повода думать, что я слабая…
29 июля тюремщики сообщили, что меня отпускают, и потребовали подписать бумагу, что к факту задержания и к условиям содержания в тюрьме претензий не имею и в плену физического и психологического давления на меня не оказывали. «Не оказывали?!» — возмутилась я, показав им мизинец, который они пытались выкрутить. Но затем испугалась, что «орки» передумают. И согласилась подписать.
— Ваше поведение могло разозлить тюремщиков, стоить вам здоровья и жизни. Как они отреагировали?
— Они удивлялись тому, что я держусь с достоинством и не скрываю своего отношения к ним. Палец мне, к счастью, не поломали, а тюремный врач в тот же вечер прямо в камере вправил его. «Эмгэбэшники» предлагали мне и работу. Когда узнали, что до войны я пять лет работала в банке «Крещатик», где получала зарплату две тысячи гривен, пообещали, что трудоустроят в «ЛНР»: «У нас вы будете получать 25 тысяч рублей». Но я ответила, что не буду сотрудничать с оккупантами ни за какие деньги.
Я любила свою работу, которую мне подобрали по моим возможностям. Ведь не могу работать непосредственно с клиентами, мне трудно говорить по телефону. После оккупации Луганска все украинские банки там закрылись, и я осталась без работы. Сотни тысяч человек безвозвратно уехали отсюда, потому что нет работы, нет перспектив… Все это я говорила боевикам, когда они спрашивали, почему не люблю «Луганскую народную республику».
Сказала им, что они оккупанты. А за что мне любить оккупантов? Что хорошего они сделали? Наши луганские вузы, как и донецкие, гремели на всю страну. А теперь кто в них поступает? Те, чьи семьи не имеют возможности и средств выехать с оккупированной территории. И те, кто слабо учился и понимает, что не наберет достаточно баллов для зачисления в вуз. Те, кто учился получше, едут поступать на мирные территории Украины, чтобы получить диплом признанной страны, а не «ЛНР» или «ДНР», которые не признает даже сам президент страны-агрессора Владимир Путин.
«Вы же смотрите телевизор? Что написано в титрах, когда российское телевидение показывает сюжеты из Луганска? «Луганская народная республика», а после запятой «Луганская область, Украина», — заявила я «следователям». «А почему вы не любите Игоря Венедиктовича Плотницкого? — спросила их, увидев в кабинете портрет Путина. — Почему у вас висит портрет президента чужой страны, а не главы «Луганской народной республики», в которой вы живете и работаете?» Они ничего не ответили.
— Я смотрю, вы говорили им в глаза все, что думаете. Вас, наверное, и задержали за «троллинг» оккупантов в социальных сетях. За вами следили?
— Не думаю. Хотя несколько раз меня задерживали за то, что я фотографировала город. Но я же в нем живу! Даже в «ЛНР» нет запрета на съемку того, что не является секретным объектом. Например, баннеры. Ну как можно было не сфотографировать баннер со слоганом: «ЛНР. Мы возвращаемся домой» на фоне семейства… бурых мишек на полянке. Где вы видели медведей в степях Донбасса? И почему нельзя поделиться своими впечатлениями в социальной сети? «Почему в соцсети не могу свободно высказывать свое мнение? — заявила я «следователю». — На встрече с молодежью Плотницкий говорил: мол, пишите, критикуйте, это поможет нам строить наше «государство».
*Этот пропагандистский баннер «ЛНР» Людмила разместила в своем блоге
В своем блоге я писала об изменениях, которые происходят в жизни Луганска после оккупации: город с украинским духом не стал «русским», он просто умирает. Даже участники группы «Регион-13» в «Фейсбуке», которая сначала позиционировалась как патриотическая, но быстро скатилась к «русскому миру», стали жаловаться: мол, те, кто устроил тут «ЛНР», обещали людям лучшую жизнь.
— А кто устроил тут «ЛНР»?
— По состоянию здоровья я не могла принимать активного участия в событиях весны 2014 года, хотя Януковича и «регионалов» ненавижу всей душой. Это они содействовали оккупации Донбасса. Второго марта Луганский облсовет принял решение обратиться за военной помощью к главе «соседней державы». И хотя в обращении не была названа эта страна, было ясно, что речь идет о России. Поэтому в тот день собрались сразу два митинга: патриотический — у памятника Шевченко и пророссийский — у стелы героям Великой Отечественной войны. А уже на митинг девятого марта 2014 года в Луганск практически открыто пригнали колонну автобусов с массовкой из Ростовской области. Эти иностранные «гости» и разгоняли луганский Евромайдан, собиравшийся у памятника Шевченко. Было страшно. Появилось предчувствие войны. И ощущалось, что если мы не отстоим Украину в Луганске, то для изгнания отсюда «русского мира» потребуется немало усилий и времени. Как видите, силы были неравны. Теперь я понимаю, что Путин годами планировал оккупацию нашей страны.
— За что же вас захватили и увезли с линии разграничения «на подвал» в «МГБ» 13 июля?
— После оккупации родного Луганска мы с мамой, чтобы не лишиться пенсий (я получаю пенсию по инвалидности), стали жить на два дома. То в Луганске поживем, чтобы наши жилье и дачу не разграбили, то в Станице Луганской у знакомых. В общем, пересекали линию разграничения мы часто. Думаю, что меня решили проверить: зачем я так часто мотаюсь к «хунте» — в Станицу Луганскую? А вдруг передаю секретные сведения о жизни «ЛНР»?
На блокпосту «ЛНР» на линии разграничения боевики попросили у меня на проверку мобильный телефон, а там были мои фото с флагом Украины. И к тому же я сказала, что эти снимки сделаны в Москве. Мой парень жил и работал в то время в Москве. Я ездила к нему, и мы вместе участвовали в марше памяти Бориса Немцова, ходили на выставку в Сахаровский центр, а в феврале встречали вышедшего из тюрьмы оппозиционера Ильдара Дадина, где и сфотографировались с украинским флагом. Были в телефоне и фото, сделанные в пиццерии «Pizza Veterano» в Киеве, где мы в футболках с надписью «Луганськ — це Україна».
Хорошо, что я писала под никнеймом, который не совпадает с моей фамилией. Так поступали и мои друзья, с которыми общаюсь в соцсетях. Возможно, это их спасло. Я отказалась сообщить «следователям» «МГБ» пароль от своего аккаунта, но они быстро его взломали и стали писать сообщения моим друзьям от моего имени. Но к тому времени все уже понимали, что я стала заложницей, и никто не отвечал.
*Фотография в мобильном телефоне Людмилы Сурженко, где она с флагом Украины встречает вышедшего из тюрьмы московского оппозиционера Ильдара Дадина, стала поводом для задержания женщины на блокпосту боевиков
— В каких условиях вас содержали все это время?
— Со мной в камере была девушка, которая рассказала, что мы, можно сказать, находимся на курорте. Другая часть тюрьмы в захваченном здании областного СБУ была с худшими условиями и более строгим режимом. У нас было нормальное двухразовое питание. Три-четыре раза в день водили в туалет, ежедневно — в душ и в комнату, где можно было постирать вещи. Раз в неделю заставляли убирать в санузле и камере. Врач приходил по первому нашему требованию, приносил лекарства. Только не выводили на прогулки и не позволили созвониться с мамой.
Когда меня хотели сфотографировать на фоне триколора с флажком «ЛНР» в руках, я ответила своим мучителям, что эту гадость в руки не возьму. Спросила, зачем им такой снимок. Они сказали, что разместят его на моей странице в социальной сети. Мол, тогда друзья увидят, что я предательница. «Друзья увидят, где я нахожусь», — возразила им. И они отказались от своей затеи.
— А в чем же вас обвиняли?
— Мне хотели пришить организацию терактов, которые произошли в Луганске 7 июля нынешнего года. Но какие теракты я могу устроить, когда без очков почти ничего не вижу, а без слухового аппарата не слышу?! Я сама чуть не угодила под колеса «скорой», которая неслась на место происшествия. А о том, куда мчались «скорые», узнала через несколько часов из Интернета.
В тот день в Луганске произошло два так называемых теракта. В результате первого погибла служащая «народной милиции» «ЛНР». Тогда взорвалось взрывное устройство, заложенное в урне возле магазина «Музыкальный пик». Второй теракт произошел спустя полтора часа в нескольких метрах от того места, где случился первый. Взорвался легковой автомобиль. Пострадали четыре человека — их увезли с места ЧП в больницу «скорые», едва не сбившие меня, когда я переходила дорогу. Я не слышала ни сирен «неотложек», ни самого взрыва.
Полгорода слышали взрывы, а я — нет. Вот такой у меня «чуткий» слух. Зрение слабое с рождения, а слух стала терять в три года. Врачи точно не установили причину этой проблемы. Но заверили: если мне поставить кохлеарные имплантаты, то слух у меня будет нормальным.
Операция мне крайне необходима. Аудиометрия, которую провели в Киеве после освобождения, показала, что слух ухудшился — пытки и допросы в застенках «МГБ» не прошли даром. Я мечтаю о том, что снова устроюсь на работу и буду копить средства на такую операцию. Правда, она очень дорогая, может и всей жизни не хватить, чтобы скопить нужную сумму…
— О чем еще вы мечтали, находясь в плену?
— Мечты о будущем меня спасали. Частично они уже сбылись. Я на воле, любимый мужчина рядом со мной. А другим мечтам еще не пришел срок. Это освобождение родины от оккупантов и восстановление разрушенного востока Украины и Крыма. Я хочу видеть наш Луганск городом, комфортным для жизни и бизнеса. Украинский Луганск! Я вернусь только в украинский Луганск. С нетерпением жду встречи с друзьями возле памятника Тарасу Шевченко в шесть часов вечера после войны.
P. S. Всем, кто хочет помочь Людмиле, сообщаем счет в «ПриватБанке» 5168 7551 0641 2600 (Сурженко Людмила Владимировна).
Фото из альбома Людмилы Сурженко