17 марта исполнилось 100 лет со дня рождения автора повести о мужественном летчике Алексее Маресьеве и многих других известных произведений
В мае 2001 года, за несколько дней до своей кончины, Герой Советского Союза 84-летний Алексей Петрович Маресьев с горечью говорил автору этих строк о происках недоброжелателей, всячески пытавшихся поссорить его с Борисом Полевым. Дескать, не напиши Полевой повесть, Маресьев не стал бы Героем, остался бы неизвестным инвалидом, а сам писатель не стал бы главным редактором журнала «Юность», не получил бы звезду Героя Социалистического Труда.
«Да еще в конце зимы сорок второго, прежде чем меня подбили, на моем счету было четыре сбитых фашиста, — говорил ветеран. — В сорок третьем, вернувшись в строй, уже летая с протезами, я сбил еще два «мессершмитта», а во время Курской битвы за день завалил три «фокке-вульфа»! И Героя получил вскоре после освобождения Орла. Всего же за годы войны я сбил одиннадцать вражеских самолетов.
Книгу же Борис Николаевич написал уже после Победы!»
10 фактов из жизни Бориса Полевого
1. Борис Николаевич Полевой родился 17 марта 1908 года в Москве в семье юриста. Настоящая фамилия писателя — Кампов. Полевым он стал по совету одного из редакторов, предложившего перевести латинское слово «campus» (поле) на русский язык.
2. В 1939 году участвовал в походе Красной Армии на Польшу. В годы Великой Отечественной войны в качестве военного корреспондента «Правды» постоянно выезжал на фронт, в том числе в войска, освобождавшие Украину. В этой связи интересен его очерк «Вторая Полтавская битва» — о том, как советские воины выбивали фашистов из Полтавы. В освобожденном Киеве писателя ошеломил Бабий Яр. Именно Полевой стал автором идеи установления на этом месте памятника жертвам нацизма.
Он был одним из первых журналистов, увидевших гитлеровские лагеря смерти с газовыми камерами, печами крематориев, лабораториями, в которых палачи в белых халатах испытывали на узниках различные яды, действие низких температур, проводили другие бесчеловечные эксперименты на живых людях. Мир впервые узнал страшные названия Дахау, Освенцим…
3. Одной из самых памятных для журналиста стала встреча в дни Курской битвы на одном из аэродромов с незнакомым летчиком-истребителем Алексеем Маресьевым. В его землянке оказалось свободное для ночлега место. Поговорив, собеседники начали укладываться спать. И вдруг, как вспоминал Борис Полевой, он услышал, как о дощатый пол грохнуло что-то тяжелое. В полумраке он увидел ноги летчика! Это были обутые в ботинки протезы.
4. Осень 1945-го застала Бориса Полевого в тогда еще братской Болгарии. Командировка в дружественную страну была своего рода премией за напряженную работу в последние месяцы войны. Писателя очаровали болгары-»братушки». Георгий Димитров принял советского гостя в своем скромно обставленном домике. Книгу о Болгарии Полевой так и собирался назвать: «Братушки». Однако неожиданно ему пришла телеграмма из Москвы: «Срочно направляетесь на Нюрнбергский процесс… »
5. Однажды вечером в Нюрнберге после очередного судебного заседания Полевой прогуливался парком, окружающим резиденцию советских журналистов. Была поздняя осень 1945-го, деревья и дорожки покрыл первый снег. Неожиданно тропинку пересекла лисица. «И я вдруг вспомнил рассказ одного безногого летчика Мересьева или Маресьева, слышанный на полевом аэродроме в 1943 году, — пишет Борис Полевой в своих мемуарах «В конце концов». — Он показался мне необыкновенно интересным… И я собирался когда-нибудь превратить все записанное в книгу… »
За время жизни в лесу Маресьев встречал разных зверей: и разбуженного войной медведя, и лисиц… Одна из них долго сопровождала ползущего человека. Все надеялась, что загнется. О ней, ее взгляде летчик потом рассказал журналисту.
«Кстати, никакого ежа в лесу я не ел! — рассказал «ФАКТАМ» сам Маресьев. — Тут уж Борис Николаич перестарался. Ну какие могут быть нахрен ежи в зимнем лесу, когда у них у всех спячка! Да и не зверь я какой… Ящерица однажды выползла было на первое солнышко. Но оказалась несъедобной. Никакой. Так что питался корой деревьев да замерзшими старыми ягодами.
В повести и одноименном фильме также есть эпизод, когда я перед медкомиссией якобы с табуретки прыгал, чтобы доказать, какой я орел на протезах. Ну, извини, не было этого, не прыгал я ниоткуда, не устоял бы на таких ногах.
После выхода книги в 1946-м я приехал к Полевому: «Почти все правда, но зачем привираешь?» А он: «Прости, Петрович, но это не документальная повесть, а художественное произведение. Видишь, фамилию твою, хоть и на одну букву, но все же изменил. И это дает автору право на художественный домысел». Я тогда в литературных тонкостях не разбирался. Мыслил себе так об этих изменениях: автор боялся, что я вдруг запью, и книгу запретят. Вот он и подстраховался. Ой, да я на него не в обиде! У каждого хлеб свой нелегкий… »
6. Каждому журналисту, аккредитованному на Нюрнбергском процессе, американские оккупационные власти выделяли служебный автомобиль. Водителями на них, как правило, работали вольнонаемные немцы. К Полевому прислали высокого молодого человека лет тридцати пяти со следами ожогов на лице. Увидев русского полковника, он вытянулся и доложил, что является бывшим летчиком-истребителем, воевал с русскими на Северном фронте, сбил два самолета, был сам подожжен, но сумел дотянуть горящую машину на свою территорию. Курт (так звали немца) думал, что советскому офицеру вряд ли понравится его прошлое. «Мы с вами — солдаты», — сказал немцу Полевой. И попросил, чтобы Курта закрепили за ним.
Как-то заехали в пивную. Борис Николаевич заказал себе и водителю пиво с сосисками. Курт выпил пиво. А сосиски завернул в салфетку и спрятал в карман. Оказалось, они с матерью воспитывают двух малолетних детей погибшего в Берлине младшего брата, бедствуют. Полевой стал делиться с немцем своим офицерским пайком.
7. Этот бывший летчик «люфтваффе», тоже, кстати, старший лейтенант и тоже сбитый, чем-то напоминал писателю советского безногого летчика Маресьева.
Стащив в канцелярии трибунала пачку хорошей бумаги, в один из вечеров писатель вывел на листе заглавие: «Повесть о настоящем человеке». Но в последующие дни, как вспоминал Полевой, когда садился за стол, почему-то не писалось. Как будто чего-то не хватало.
8. Последним толчком, побудившим его сесть за книгу, стал допрос на очередном заседании международного трибунала нациста номер два рейхсмаршала Германа Геринга, заявившего, что нападение Германии на Советский Союз было не преступлением, а ошибкой нацистской верхушки, знавшей и численность Красной Армии, количество танков и самолетов, и мощь советских военных заводов, но не знавших советского народа.
«После этого вынужденного признания мне cнова вспомнился безногий летчик! — писал Борис Полевой. — И его рассказ о том, как его самолет, расстрелявший весь боекомплект, взяла в клещи четверка вражеских истребителей и попыталась вести на свой аэродром. И как он неожиданным маневром попытался вырваться из этих клещей, но пулеметная очередь все-таки достала двигатель. Маресьев изо всех сил тянул теряющий высоту самолет к своей территории в надежде найти хотя бы поляну, пока не врезался в верхушки деревьев… И как потом 18 суток полз голодный, обмороженный, пока его не нашли дети партизан. И как, оставшись калекой, все равно рвался в небо, в бой и побеждал».
Полевой стал писать. И повесть пошла. Здорово пошла! Повесть издавалась в нашей стране и за рубежом, ее включили в школьные программы, на ней воспитывались многие поколения молодежи.
9. Борис Полевой умер в 1981 году. Алексей Маресьев пережил его на 20 лет. Ирония судьбы: в 2001-м, в год смерти Настоящего Человека, в Украине повесть о нем исключили из обязательной и даже факультативной программ курса русской, а нынче зарубежной литературы. Зря, наверное.
10. Рыская на днях по интернету, автор этих строк неожиданно наткнулся на чью-то фразу: «Никаких газовых камер не было! Их придумал еврей Борис Полевой… »