Елена (фамилию и город, где она проживает, сознательно не называем из соображений безопасности) — профессионал довольно высокого класса. Ее сюжеты всегда сделаны качественно и грамотно. Главное — «цепляют» с первых секунд. До войны мы были знакомы шапочно: пересекались на областных брифингах, однажды участвовали в пресс-туре по индустриальной Донетчине, иногда обменивались полезной информацией. Были солидарны в политических симпатиях — обе на дух не выносили вождя «регионалов». Однако когда в Киеве начался Майдан, коллега высказалась резко: «Надо душить в зародыше». А вот местные сепаратистские митинги вызывали у нее весьма теплые чувства. Она искренне восхищалась «восставшим Донбассом» и убеждала зрителей, что он кормит Украину. Я оппонировала и объясняла с помощью статистических данных, что это совсем не так. Она советовала мне меньше читать «бандеровскую пропаганду».
В первые недели начавшейся кровавой драмы все было без полутонов. Одни отчаянно доказывали знакомым, близким, соседям, сотрудникам, почему Донбассу следует оставаться в Украине, другие в ответ крутили пальцем у виска и слово в слово пересказывали кремлевские тезисы. Мы с Еленой несколько раз дискутировали, не выбирая выражений, пока окончательно не поняли, что отныне навсегда «в контрах». Потом, когда начались обстрелы, стало не до обмена мнениями…
Где-то в середине июля 2014-го Елена позвонила и снова завела свою мантру про «майданутых» и «хунту». Я в долгу не оставалась. Тогда она швырнула трубку со словами: «Как ты мне потом в глаза будешь смотреть?» Мы окончательно прекратили всякое общение, даже в соцсетях. Мне было известно о ней лишь то, что она работает на одном из телеканалов «ДНР» и что у нее приключился роман с российским офицером.
А недавно Лена передала через знакомых, что очень хочет поговорить. Предложение несказанно удивило. Мы общались по скайпу. Беседа была весьма жесткой.
— Лена, чем обязана?
— Давай без эмоций. Мое условие: не вспоминать, что было, и не переубеждать друг друга. Если вдруг тебя интересует, сожалею ли о своем выборе, разрешаю пуститься в пляс.
— Признаешь, что «ДНР» обречена?
— Да… Давно дошло.
— Интересно, что же способствовало прозрению?
— Ты же где-то цитировала фразу одной дончанки: «Безмозглые просыпаются». Считай, это обо мне.
— У тебя в самом деле был роман с россиянином?
— Был. Очень бурный, но короткий.
— Он наемник или кадровый?
— Боевой офицер. На фоне местных «ополченцев» просто мачо: подтянутый, спортивный, нежадный. Такой себе «батяня-комбат». Прошел обе чеченские войны и еще много всякого. Запала я на него конкретно.
— Вы жили вместе?
— Ну да. Немало «туристов» обосновались у местных пассий. «Высокие отношения» возникают очень быстро. Вроде только познакомились, а уже у нее на балконе камуфляж сушится, а «муж» сидит на кухне в семейных трусах. Ему хорошо — сыт, обстиран, секс опять-таки регулярный. Дурочек на его век хватит. В любом городе с избытком.
Мой любимый мужчина был крепко повернут на Путине и величии России. Как выпьет, пошло-поехало. Слезы, сопли… Владимир Владимирович (называл исключительно по имени-отчеству), скрепы, духовность, избранность и прочие бла-бла-бла. Обязательный элемент программы — песня «С чего начинается Родина?» Человека распирало, что он русский.
— Замуж звал?
— Нет, конечно. Да я и не напрашивалась. Хотя позвал бы — побежала.
Иногда приезжал с «передка» чернее тучи: «Хохлы оборзели». Очень много россиян здесь погибло. Думаю, точное количество никогда не узнаем. Как я ненавидела ВСУ, «добробатов», «правосеков»!
— Рассказывала с экрана о зверствах «хунты»?
— Регулярно. Давай не будем об этом… В январе 2015 года, как раз после боев за Дебальцево, сожитель вдрызг разругался с начальством. Почему-то его крепко обделили финансово. С тем, кто «скрысятничал», едва не перестреляли друг друга. О бунте узнали в Генштабе, «благоверного» вызвали на ковер в Ростов. Больше я его не видела.
Утром позавтракали: «Пока, до вечера». Пришла с работы, а его вещей нет. Ни носка драного, ни футболки. Основательно «зачистил» территорию. Ни записки, ни звонка, ни объяснений — ничего. Словно и не было человека. Померещился, видимо.
Потом узнала, что он образцовый муж и отец. А я была для здоровья, как говорится. И чтобы поесть «не столовское». Потратился, конечно, на меня маленько, но ничего страшного. Деньги у него водились. И немалые. «Ты не представляешь, какие тут «бабки» можно «поднять».
Вот такие у нас «гости столицы Донбасса». Понимаешь, мы для россиян — второй сорт, что бы они ни говорили о братских народах. На этом закроем тему.
— О чем же тогда будем говорить?
— Вот ты постоянно (я «ФАКТЫ» читаю) задаешь собеседникам вопрос, как потом, после войны, общаться с теми, кто призывал Путина ввести войска? Вы же хотите принять Донбасс назад? Давай обсудим. На нашем уровне.
Хотя мы с тобой идейные противники (но я готова признать поражение), обе понимаем, что рано или поздно в Донецк и Луганск войдут миротворцы или ВСУ.
— Приятно слышать от тебя такое.
— А мне неприятно. Тем не менее четко осознаю: так и будет. Что дальше? Только не включай ваш агитпроп о восстановлении Донбасса.
— Почему думаешь, что восстановления не будет?
— Хоть кто-нибудь из вашей верхушки понимает, что тут уже нечего восстанавливать? Нет ни дорог, ни шахт, ни заводов. Логичный вопрос: кто будет строить новое? О местных кадрах забудьте. Они за эти годы отвыкли работать.
Скажешь, что вся страна кинется помогать «израненному войной Донбассу»? Так это утопия и глубочайшее заблуждение. Не будьте наивными. Донбасс ненавидят везде — от Львова до Полтавы. С какого перепуга сюда кто-то поедет? Военные и полиция — может быть, по приказу. Плюс реинкарнированные «регионалы» как пить дать примчатся. Кто еще? Ты, например, вернешься?
— Вряд ли.
— Возьмем Харцызск или Новоазовск. Однажды там повесят на исполкоме «жовто-блакитні прапори». Ура, панове. Что на следующий день? Через неделю? Через два месяца?
На любом кладбище любого города полно могил «ополченцев», на школах — таблички с именами «героев Новороссии», почти у каждого мужика как минимум «калаш» или граната, все поля и посадки напичканы «железом»… В любой конторе найдется тетенька, у которой воевал муж, сын, брат. Только на моей улице пятеро человек получили ранения, двое погибли. У каждого жена, мать, дети, племянники. Понятно, что воевавших отправят в тюрьму. А с их родственниками как будет проходить примирение? Кто-нибудь думал об этом?
Еще не забывай, насколько у всех за четыре года промыты мозги.
— В том числе, кстати, и твоими стараниями… Хорошо, вот случилось у тебя прозрение. Но ты же продолжаешь работать?
— А что, у меня есть выбор? В России никто не ждет. В Украину путь заказан. Я занесена в базу сайта «Миротворец» как «пособник оккупантов». Да, была из идейных, действительно верила в «русский мир». Сейчас думаю несколько иначе. Но от этого не легче. Круг замкнулся. Так что — слава «ДНР»! И ныне, и присно…
Здесь нет альтернативной информации. Поэтому люди верят во все, что им втюхивают.
— Что делается в «республиканском» медиапространстве?
— Коллеги в возрасте говорят, что все в худших советских традициях. Я при СССР не работала. Сравнивать не могу.
Ты же помнишь, как весной и в начале лета 2014-го захватывали редакции, телестудии, типографии, как редакторов газет «Вечерний Донецк» и «Донбасс» прямо из кабинетов увели в неизвестном направлении? Скажу честно, тогда отреагировала: «Правильно сделали». Меня бесила проукраинская позиция журналистов. Была убеждена, что настоящие патриоты Донбасса должны быть только за «ДНР».
Помню, как радовалась, когда нам принесли на работу первый номер газеты «Новороссия», когда отключили все украинские телеканалы и доступ ко многим украинским сайтам. Это был праздник какой-то. Я искренне так считала.
— Сколько сейчас в «ДНР» газет, телеканалов, радиостанций?
— Недавно читала отчет «министра информации». Если не ошибаюсь, газет примерно 60 (в 2013 году в Донецкой области выходило порядка 300 наименований газет. — Авт.). Названия говорят сами за себя: «Боевое знамя Донбасса», «Голос республики», «Знамя Победы», «Новый луч», «Новая жизнь», «Новая нива», «Новые горизонты», «Наше время». «Креативно», правда?
Почти нет специализированных спортивных, детских, развлекательных, глянцевых изданий. Одна пропаганда и жесткая цензура. Большинство материалов заказные и проходят жесткую фильтрацию и вычитку, а также перепечатываются с официальных сайтов тупо «под копирку».
Телеканалов несколько: «Первый республиканский», «Юнион», «Оплот ТВ», «Новороссия ТВ», плюс местные студии в Горловке, Харцызске, Шахтерске, Комсомольском и Торезе. И четыре радиостанции.
На совещаниях нам все время говорят о перспективах медийного рынка «республики», о заметном приросте аудитории телеканалов (за год 10—15 процентов) и росте рекламы («экономика крепнет»)
— Сколько получают журналисты в «ДНР»?
— В самом начале денег не было совсем, посему получали наборы из «гуманитарки». Потом зарплату (две-три тысячи, я столько до войны за неделю имела) давали то гривнами, то рублями. То полностью, то частями. Сейчас где-то пять—семь тысяч рублей (две-три тысячи гривен), если ты бегаешь на репортажи. У меня чуть больше. Бывают и премии.
С недавних пор опять чехарда с зарплатой. Языкатые коллеги комментируют: «Договорились» (только применяют совсем другой глагол). Может, поэтому на сайтах о трудоустройстве немало объявлений о наборе журналистов «на волонтерских началах» — готовы взять сотрудника без опыта и образования, лишь бы денег не требовал.
Теперь о работе. Ты же знаешь, что я плохо работать не умею. А тут вообще из кожи лезла — за родной Донбасс. Много всякого повидала за это время. Интересно, что организм вел себя странно. Только приедем снимать сюжет после обстрела, у меня от увиденного тут же открывается рвота… Женщины орут, мужики плачут, а меня выворачивает.
Самыми тяжелыми были интервью с матерями погибших и ранеными. Это ужасно. Скажу о такой особенности. Каждый журналист в курсе, что на камеру люди иногда говорят одно, а без записи — несколько иное. Так вот, большинство искалеченных, израненных бойцов и родственников погибших все равно (уже без камеры) твердили, что их жертвы не зря, что не жалеют ни о чем. Не забуду, как одна женщина, у которой сын-«ополченец» погиб на Саур-Могиле, светилась от гордости, что она «мать героя».
Я старалась эти сюжеты сделать трогательными, теплыми, живыми. Начальство постоянно хвалило за такой подход. Но вот однажды вызвали меня в «министерство информации» и давай делать «предъявы». Одно не так, другое… А потом поставили перед фактом, что принято решение меня больше «на картинке» не показывать — вид «не товарный». Я реально обалдела.
Да, работа на износ никого не украшает. Но у меня из-за вас, сволочей, нет денег ни на салоны красоты, откуда я раньше не вылезала, ни на фитнес.
Это стало ударом похлеще, чем оказаться «брошенкой». В общем, заменили меня смазливой девицей «при формах». Готовлю для нее тексты, а она озвучивает. Будешь смеяться, но числительные пишу прописью — «свыше двухсот двадцати». Она эту науку освоить просто не в состоянии.
К слову, «республиканские» журналисты постоянно проходят обучение на ведущих телеканалах России. И здесь россияне проводят мастер-классы. Но в курилке потом стонут — не знали, насколько все тут печально с точки зрения профессионализма. Ведь процентов 80—85 журналистов выехали.
— Заметила, что в каждом выпуске новостей обязательно есть сюжет о том, насколько в Украине все плохо.
— Выпуски новостей велено выстраивать так. Половина времени — оды «республике»: Захарченко поехал туда-то, «министр» сказал то-то. Советская программа «Время», только худший вариант. Потом непременно негатив об Украине, желательно о Киеве. На закуску всякие песни-пляски и спорт. Не дай Бог не уложишься в хронометраж.
А какие мы строчим отчеты! Сколько каждый выдал патриотических сюжетов — больше или меньше, чем за прошлый месяц или неделю. Если меньше — пиши объяснительную.
Не знаю, какое количество «чиновников» трудятся в «министерстве информации». Говорят, 120 человек. Любой сопляк оттуда запросто может меня «построить».
— Правда, что сюжеты об открытии магазинов и лав в шахтах снимают как эпизод в кино?
— Михалкову следует поучиться работать с массовкой. Как-то на одном заводе якобы запустили новую технологическую линию. Мы туда поехали. Я еще удивилась, что руки у рабочих какие-то слишком чистые, да и робы тоже. В общем, граждане толкнули речи, поблагодарили «лично Захарченко», пообещали трудиться на благо «республики».
Мы все отсняли и уехали. В студии выяснилось, что мой оператор забыл в этом цеху какой-то провод. Вернулся туда, а там никого. Цех пустой. Только сторож. И такая показуха сплошь и рядом.
Систематически делаем сюжеты о тех, кому оказали помощь «из временно оккупированных Украиной городов». Якобы жительнице Мариуполя сделали бесплатную операцию, старику из Краматорска выдали материальную помощь, женщина из Славянска родила. На самом деле никто сюда не едет. Может, только для того, чтобы с родственниками увидеться. Сажаем перед камерой кого угодно — медсестру отделения, ветерана-активиста
— Были журналисты, попавшие «на подвалы» не из-за проукраинских взглядов, а за какой-то промах?
— Знаешь, от одной только «профилактической» беседы в «МГБ» можно стать заикой. С тобой разговаривают очень вежливо, а у тебя по спине течет.
Промахи недопустимы априори. Все очень жестко проверяется. Здесь не жалеют денег на пропаганду. И это очень правильно.
— Ну да, она намного эффективнее пушек…
— Согласна. Но все-таки скажи, что мне делать. Я не брала в руки оружие, не рыла окопы, не призывала к войне. Допустим, как-то дотяну до прихода Украины. Потом на допросе в СБУ расскажу, что сначала была за «ДНР», сейчас — против. Все мои сюжеты есть на YouTube. Наговорила на пожизненное, наверное. Кто меня будет судить? Те, кто сами в «колорадских ленточках» здесь красовались? Только не говори, что разберутся.
Второй момент. Вернется сюда Украина, пересажают всех пропагандистов. Кто будет работать? Сюда кто-то приедет? Ответ ведь сама знаешь…
Хочу, чтобы ты понимала — здесь все гораздо хуже, чем вы себе воображаете. Реально договариваться не с кем. Если кто-нибудь начнет тебя заверять в обратном, не верь… Ну что, начнем строить будущие отношения?