Недавно завершил свою работу Международный кинофестиваль в Цюрихе. Одним из его главных гостей стал знаменитый американский актер Джонни Депп. Он представил там новый фильм «Ричард прощается», в котором исполнил главную роль — профессора колледжа, который узнает, что смертельно болен, и решает остаток жизни прожить на полную катушку.
Как известно, именно так живет в реальной жизни сам Джонни, из-за чего последние несколько лет превратились для актера в сущий кошмар. Он со скандалом развелся со своей женой актрисой Эмбер Херд, которая обвинила его в домашнем насилии (примечательно, что и после развода бывшие супруги продолжают выяснять отношения). Депп оказался на грани банкротства. Крупные голливудские студии боятся приглашать его в свои новые проекты, потому что в СМИ и соцсетях поднялась волна призывов бойкотировать фильмы с актером.
В июне Джонни дал невероятное интервью журналу Rolling Stone. Возможно, актер пожалел о том, что был слишком откровенен с журналистом. В Цюрихе Депп снова дал большое интервью, в котором предпочел говорить о своей карьере, старых и новых ролях, друзьях и коллегах. И нынешняя беседа показала его совсем с другой стороны. Эксклюзивное право на публикацию нового интервью кинозвезды первой величины «ФАКТЫ» получили от The Interview People.
— Джонни, сразу хочется спросить вас вот о чем. Вы объездили полмира с рок-группой The Hollywood Vampires. И несколько раз заявляли журналистам, что музыка — это ваша первая любовь. Как вы можете говорить такое после великих и замечательных ролей, сыгранных вами в кино?
— По поводу «великих и замечательных», это вы загнули (смеется). Очень любезно с вашей стороны. Признаюсь, я оцениваю свои работы в кино значительно скромнее. Хотя… Знаете, признаюсь, я почти не смотрю фильмы с собственным участием. Поэтому мне трудно судить, что у меня получилось. Но не это главное. Существует большая разница между съемками в кино и живым выступлением на концерте. В музыке прекрасно то, что ты сразу чувствуешь реакцию зрителей. Идет взаимообмен эмоциями. Ты делишься с залом своими чувствами, а люди отвечают тебе тем же. И это происходит сию секунду, прямо здесь и сейчас. А в кино этого нет. Ты работаешь на камеру. И еще на дядю-продюсера или дядю-режиссера. И если им что-то не нравится, ты вынужден играть снова и снова одну и ту же сцену. А ведь никто не знает, как бы это воспринял зритель. Кто может дать гарантию, что забракованный дубль действительно был хуже, чем тот, который попал в картину? А вдруг зрителям бы понравилось больше то, что было отвергнуто? Поэтому мне и не хочется смотреть конечный результат. Пусть это прозвучит цинично, но я отношусь к своей работе киноактера так: я отработал на съемочной площадке, а что происходит дальше, меня уже не касается.
— Вас это не угнетает?
— Иногда. Повторюсь, больше всего не нравится отсутствие немедленной взаимосвязи со зрителями. Порой ты уже забыл, что делал на съемках, а фильм только выходит в прокат, и на него следует реакция. И тебе уже все равно, потому что ты занят работой над новой ролью. Живешь уже другими эмоциями.
— Неужели забывается буквально все?
— Нет, конечно. После каждых съемок я ухожу, унося с собой новый опыт. Он и представляет для меня ценность. Но это опыт общения с людьми, новые знакомства. А смотреть на себя любимого на экране — нет, увольте!
* Джонни Депп с бывшей женой Эмбер Херд. Фото Getty Images
— Вы сыграли уже огромное количество ролей. Что прежде всего побуждает вас согласиться на съемки в новом проекте?
— Хочу почувствовать удивление. Это главное. Мне неважно, основан сценарий на реальных событиях или это чистой воды фантастика, выдумка. Ищу характеры, которые могут предоставить мне свободу актерской игры. И если нахожу, тогда я весь ваш. Вот это наслаждение — окунуться в такой характер с головой, сосредоточиться только на нем, выстроить его в мельчайших деталях. И попытаться сделать что-то совершенно новое. Хотя бы в чем-то, в каких-то мелочах. Возможно, я максималист. Но мне кажется, что так должен вести себя каждый актер. А играть одинаково из фильма в фильм — это смертельно скучно.
— Значит, для вас важно рисковать?
— Да! Риск оправдан, потому что он заставляет глубоко изучить характер героя, соединить свое видение с видением сценариста и режиссера, и даже переубедить их в том, что твои взгляды точнее и интереснее. И лучше потерять роль, чем согласиться сыграть очередной штамп. Рисковать, потому что мне ненавистно заставлять зрителей скучать! И я предпочитаю держать в страхе руководство киностудий вместо этого. Пусть они трясутся в своих креслах от ужаса, что этот сумасшедший опять устроит что-то катастрофическое!
— Говорят, вы на самом деле однажды заставили кинобоссов трястись от страха, когда получили роль капитана пиратов Джека Воробья. Что там была за история?
— В сценарии Джек Воробей был выписан невероятно нудно. Такой себе типичный пиратишка, немного нервный, немного фехтующий саблей. Похитил девушку, главную героиню. И все! Что это такое? У меня были совсем иные идеи на его счет! Хотелось добавить немного сумасшествия, чудачества. И мой Джек Воробей родился в сауне. Клянусь!
— В сауне? Какой еще сауне?
— В моей сауне. Дело было так. Я все время думал об этом парне, но цельная картина никак не складывалась. Потом пришла простая мысль — Джек всю свою жизнь ходил в море, подвергал себя опасности. Значит, его мозги должны быть устроены не так, как у простых людей. Они постоянно раскалены. Вот-вот начнут плавиться. Я решил ощутить, каково это, и пошел в свою сауну. Выставил температуру на максимум. Не знаю, сколько там было. Просто задал максимальное значение. И вошел внутрь. Велел себе сидеть там, сколько выдержу. Чтобы мои мозги тоже начали плавиться. Я чуть не умер. Правда. Еле выполз оттуда. Хорошо, что не выскочил резко. Мне потом сказали, это могло меня убить. Но я добился своего. Выражение глаз, мимика, манера говорить — все это результат прожарки в сауне, уверяю вас. Оставалось еще придумать особенную походку. И тут меня осенило — Джек Воробей привык ходить по палубе! У него ноги моряка. Корабль постоянно раскачивается, и нужно уметь держать равновесие. В море это смотрится нормально. Но на суше Джек продолжает ходить точно так же. Его «морские» ноги не становятся «сухопутными». Все это я рассказал руководству Walt Disney. Они категорически не согласились!
— И как долго они не соглашались?
— До самого конца съемок! (Смеется.) Правда, это было весело. Как обычно, мы отсняли несколько кинопроб, чтобы показать кинобоссам всех персонажей в гриме, костюмах, в движении. Это обычная практика в Голливуде. Боссы должны дать добро. Если у них есть замечания, режиссер обязан это учесть. Когда им показали Джека Воробья, их глаза округлились! Меня на показе проб не было. Последовал шквал телефонных звонков. «Что это? Что там у вас на подбородке? Что за макияж? Кто он такой? Псих? Он только что вышел из сумасшедшего дома? Или оттуда сбежал? Он постоянно пьян? Или он гей?» Вопрос про гомосексуальность звучал чаще других. И я невинно отвечал: «Простите, а вы разве не знали, что все мои персонажи — геи?»
— И как же вам удалось показать Джека Воробья зрителям таким, как вы хотели?
— Заявил кинобоссам, что они могут меня уволить и взять на эту роль другого, потому что я ничего не стану менять. Я верю в свою правоту, в то, что мой персонаж должен быть именно таким. Что я чувствую себя в этом образе невероятно комфортно и естественно. Они смирились, но замечаний не стало меньше. На меня пытались давить психологически. На съемочной площадке появился соглядатай. Он внимательно следил за мной и докладывал наверх о любой импровизации. Тут же следовал звонок: «Что вы снимаете? Этой реплики нет в сценарии!» Спасибо Гору Вербински (режиссер «Пиратов Карибского моря». — Ред.). Он меня тихо поддерживал. А я, когда видел эти перепуганные лица соглядатая и его боссов, получал дополнительный заряд энергии. Они, бедные, не понимали, что своим поведением только раззадоривают меня еще сильнее. Апофеозом нашего противостояния стал истошный вопль тогдашнего главы студии Walt Disney Майкла Эйснера. Увидев отснятый материал, он заорал: «Депп уничтожает мой фильм! Ни слова не понятно из того, что он произносит с экрана. Нам что, субтитры ставить в сценах с ним?! Что он делает? О Господи!» Это было 16 лет назад. После этого мы сняли пять частей «Пиратов Карибского моря», и все они собрали в прокате сотни миллионов долларов (кассовые сборы пяти фильмов составили 4,5 миллиарда долларов. — Ред.). А кроме того, Walt Disney построил парки развлечений, где почти все крутится вокруг Джека Воробья. Странно, не правда ли?
Читайте также: Ради красивого кадра я совершил 101 прыжок с парашютом за один день, — Том Круз
— Действительно, это один из самых любимых киногероев в мире. Каково это — осознавать, что это вы его таким сделали?
— Для меня это стало полной неожиданностью. Знаете, я ведь не привык к такому успеху. Вы смеетесь, но это правда. По голливудским меркам, я был до Джека Воробья полным неудачником! Все 20 лет моей актерской карьеры — это одни провалы. В коммерческом смысле, конечно. Взять хотя бы фильм «Эд Вуд». Кинокритики от этой моей работы без ума. А голливудские боссы считают картину самым странным и неудачным фильмом в истории.
Возвращаясь к капитану пиратов, должен признать: заслуга в том, что у меня получилось в итоге, не только моя. Мне невероятно помогла моя дочь Лили Роуз. Когда мы снимали первую часть, ей было три года. И все три года я смотрел вместе с ней только мультфильмы. Больше всего она любила мультики Текса Эйвери с Багзом Банни, Даффи Даком и другими рисованными героями. В них столько всего, противоречащего логике и здравому смыслу! Но это смешит людей. Хохочут маленькие дети, подростки, их родители, дедушки и бабушки. Мне кажется, люди смеются, потому что сами не могут повторить все эти ужимки, прыжки, падения. Всем нам не хватает иррационального в повседневной жизни. Глядя на Багза Банни, я думал: как было бы здорово создать персонаж на экране, который мог бы говорить и делать то, что не имеет никакого смысла, но делать это так легко и непринужденно, что зрители с ним соглашаются и говорят себе: «А ведь он прав!» Такой характер я пытался создать и, кажется, у меня получилось.
* Джек Воробей — один из самых любимых киногероев в мире. Фото Getty Images
— Вы это поняли по коммерческому успеху «Пиратов»?
— Нет. Важнейшим аргументом для меня стали просьбы навестить больных детей. Обращались не к Джонни Деппу, а к Джеку Воробью! Причем делали это не только сами ребята, прикованные к больничной койке. Такие же просьбы поступали от их родителей и даже врачей. Понимаете, для них Джек Воробей стал реальным человеком! Тем, кто мог помочь, кому можно доверить свои печали, чья поддержка важна. Эти визиты в клиники… Слезы стоят в глазах, в горле комок, когда видишь детей, измученных совсем не детской болью. Но Джек Воробей никогда не плачет. Он же победил смерть! А значит, что и эти больные дети способны прогнать Костлявую! Когда держишь такого малыша за руку, говоришь ему, что с ним все будет в порядке, и видишь, как в его взгляде загорается искра надежды, как крепнет его рукопожатие, какими деньгами это можно измерить?! Есть только желание помочь. И если ужимки Джека Воробья могут победить в войне добра со злом, я готов оставаться в этом образе 25 часов в сутки. Я в долгу перед этими детьми, их родителями. Одна счастливая улыбка больного малыша и вздох облегчения его мамы и папы за спиной, готовых умереть вместо него, — это самый щедрый и дорогой гонорар для актера.
— В вашем новом фильме «Ричард прощается» вы играете человека, который узнает, что ему жить осталось недолго. И он начинает вести себя, с точки зрения многих, весьма странно. Что вас привлекло в этом персонаже?
— Признаюсь, сначала я не очень заинтересовался этим проектом. Прочитал сценарий и согласился встретиться с режиссером Уэйном Робертсом. Это его дебют. Обычно подобные встречи занимают не дольше часа. Мы же проговорили девять часов без перерыва! Уэйн так увлек меня своим видением сценария, что я был готов сразу отправляться на съемочную площадку. Пусть это прозвучит, как плохая реклама, но я влюбился в этот фильм. Редко какая картина начинается с того, что в первые 30 секунд экранного времени главный герой (а вместе с ним и зрители) узнает, что в конце умрет. Но больше всего мне понравилось то, что он ни разу не задает себе вопрос: почему? Знаете, большинство из нас, оказавшись в такой ситуации, непременно спросят: почему я? Мой герой не тратит отведенное ему время на копание в этих вопросах. Он пытается отнестись к случившемуся с юмором и привести все свои дела в порядок, попробовать в жизни то, что ему всегда хотелось, но не было возможности. И это, как мне кажется, самый достойный способ отправиться на выход. В фильме есть сцена, когда герой обращается к своим студентам с вопросом: «Мы все знаем, что умрем, так почему же мы не живем?» Это очень сильный и глубокий философский вопрос. Получается, только предстоящая смерть дает нам свободу жить так, как мы хотим. Если бы я оказался в подобной ситуации, то сделал бы то же самое. Жизнь дается лишь раз. Звучит банально, согласен. Но это так. Значит, вперед! Живи! Нельзя горевать о предстоящей смерти. Живи, испытай как можно больше…
Читайте также: Обожаю высокие каблуки, а ходить на них так и не научилась, — Джулия Робертс
— Давайте вернемся к одной из первых ваших ролей в карьере — Эдвард Руки-Ножницы. Это был и первый опыт совместной работы с режиссером Тимом Бертоном, с которым вы потом сняли много фильмов. Можно сказать, что это любовь с первого взгляда между Тимом и вами?
— Не знаю. Все это было странно. Я летел в Лос-Анджелес на первую встречу с Тимом в полной уверенности, что он никогда не даст мне эту роль. В то время я снимался в сериале, который мне до чертиков надоел (речь идет о комедийном криминальном сериале «Джамп-стрит, 21». — Ред.). И я не знал, как мне из него убежать. Вел себя глупо, конечно. Старался играть все хуже и хуже от эпизода к эпизоду, чтобы меня с треском выперли. А продюсеры почему-то этого не делали. И тут подвернулся сценарий фильма, который мне очень понравился, но я полагал, что ни один уважающий себя режиссер не даст мне роль в приличном проекте после того, что я выделывал. И винил во всем себя. Мы с Бертоном договорились встретиться в кофейне. Я не знал, как он выглядит. В заведении было битком. Я беспомощно оглядывался. И вдруг увидел худющего высокого чувака с копной торчащих в разные стороны волос. «Это он! Точно он», — сказал я себе. И оказался прав. Подсел к Тиму за столик. Мы говорили три с половиной часа. Оказалось, у нас много общего — похожее детство, школьные годы, представления о кино и музыке. Мы выпили по 15 чашек кофе каждый. От такой дозы кофеина руки и ноги Тима перестали ему подчиняться. Мне казалось, что его конечности живут сами по себе. Они мелькали перед глазами повсюду. Я тоже был хорош. Вышел на улицу, не заметив, что держу во рту металлическую кофейную ложку. Понимаете, я все время ее сосал и грыз! А в голове гвоздем торчала одна только мысль: «Как здорово познакомиться с таким крутым чуваком!» Уже дома я вдруг понял, что мы с Тимом так ни о чем и не договорились! Месяц от него ничего не было слышно. И вдруг он позвонил. Коротко брякнул в трубку: «Джонни! Ты теперь Эдвард Руки-Ножницы». У меня крышу снесло.
— С Бертоном у вас не было творческих разногласий?
— Не было? Еще какие! Думаю, Тим и сценарист Кэролин Томпсон впервые тогда столкнулись с актером, который принялся кроить собственные реплики, урезая текст на 85 процентов. Обычно актеры умоляют добавить им слов. А я был уверен, что Эдвард должен говорить мало. У меня тогда была собака. Это удивительное существо, которое способно передать свою любовь к человеку без слов. Знаете, бывало, она отправлялась на свой коврик в углу комнаты. Перед этим посмотрит на меня своими полными преданной любви глазами и пойдет. Только уляжется, а тут я ее окликну. И собака летит ко мне с тем же полным любви взглядом! Мне хотелось, чтобы Эдвард передавал свои чувства взглядом, а не словами. И я настойчиво предлагал менять реплики, убирать их. Особенно помню, как мы спорили по поводу одного эпизода. Моя партнерша Дайан Уист спрашивала меня: «Где твой отец?» В сценарии Эдвард отвечал ей: «Он умер». Я предложил заменить реплику на «Он не проснулся». Тим и Кэролин не могли понять, зачем. Я объяснял, что мой персонаж настолько чист и невинен, что смерти для него просто не существует. Тим был очень терпелив. Потом стал нервничать — из-за моих капризов мы выбились из графика на две недели. Но в итоге все получилось.
* «Я был уверен, что Эдвард Руки-Ножницы должен говорить мало, поэтому урезал текст на 85 процентов», — вспоминает Депп
— На сегодняшний день вы с Бертоном сняли вместе девять фильмов. Как бы вы описали ваши отношения? Это больше чем дружба?
— О, да! Это полное доверие.
— И это доверие дает вам полную свободу на съемочной площадке?
— Да! Это самое важное, что только может быть в отношениях между режиссером и актером. Доверие позволяет актеру пробовать все. И могут быть ошибки. Это нормально. Их всегда можно исправить. Куда хуже, когда режиссер кладет тебе в рот уже пережеванную им пищу. Это убивает творчество. Доверие же дарит свежий взгляд, новизну восприятия. За годы совместной работы мы с Тимом стали больше чем друзья. Мы давно как родные братья. Нам уже не нужны слова. Во время съемок общаемся взглядами, жестами. Часто это приводит к анекдотическим ситуациям. Мы друг друга понимаем, а остальные участники съемочной группы смотрят на нас как на идиотов. Недавно подходит ко мне осветитель и говорит: «Последние 15 минут наблюдал за Бертоном и тобой. Вроде вы разговаривали друг с другом, но я ни слова не понял. Так мы снимаем или как?»
— Есть какой-то новый проект с Бертоном на горизонте?
— Ничего конкретного. Мы обговариваем несколько интересных идей. Уверен, что скоро что-то из этого сформируется. Но готов сниматься у Бертона, даже если он покажет мне чистый лист бумаги и скажет, что это сценарий. Брошу все и примчусь с радостью. Он мой лучший друг.
— У вас есть несколько фильмов, где вы сыграли реальных людей. Ваш подход к работе над такими ролями отличается?
— Это зависит от материала и от возможностей ознакомиться с ним. Возьмем криминальную драму «Донни Браско». Я играл там агента ФБР Джо Пистоне. И у меня была возможность тесно общаться с этим человеком на протяжении нескольких месяцев. Джо каждый день присутствовал на съемочной площадке. Конечно, я прислушивался ко всему, что он говорил и советовал. Он — удивительный человек. И я побывал в его шкуре. Понял, каково ему приходилось на протяжении нескольких лет работать под прикрытием, стать членом мафии, есть и пить каждый день с преступниками, вести себя так, чтобы не выдать. Играть в кино реального человека — невероятно большая ответственность. Кем бы этот человек ни был. В жизни каждого из нас знают не так много людей. Но вот на экраны выходит фильм. И его смотрят десятки миллионов зрителей. Они формируют свое мнение о человеке на основании того, что увидели на экране. И ему, его родственникам потом жить с этим мнением. Для нас, киношников, это может быть просто ошибка или творческая неудача. Или, наоборот, ради красивого поворота сюжета мы показываем то, чего не было на самом деле. А человеку эта вольность или небрежность способна отравить всю жизнь.
Мне довелось играть известных преступников. В «Черной мессе» это был Джимми Балджер по кличке Уайти. Да, это один из самых жестоких гангстеров в истории Бостона. Но он же, совершив ряд убийств, потом 20 лет работал на ФБР, помогая федералам расправиться с другим преступным кланом. Я связался с его адвокатом и попросил разрешения пообщаться хотя бы пару часов с Уайти. Адвокат передал ему мою просьбу, но Балджер отказался. Я поинтересовался, почему? Адвокат ответил: «Уайти не понравилась книга, по которой вы снимаете фильм. Он уверен, что и фильм будет дерьмовым». Я не обиделся. Это его право. Знаете, в каждом человеке, даже в самом жестоком преступнике, есть черты, о которых мы не догадываемся. К кому-то эти люди проявляют доброту, испытывают любовь, глубокие чувства. До всего этого нужно докопаться. И тогда твой персонаж перестает быть шаблоном. Он становится интересен зрителю. К этому всегда нужно стремиться. Главное — не перегнуть палку. Иначе преступник может стать симпатичным, вызвать желание подражать ему.
Читайте также: Трамп страдает нарциссизмом. Все, что нужно этому чуваку, — внимание, — интервью с Джимом Кэрри
— Вы назвали Тима Бертона своим лучшим другом. Но был еще один человек, с которым вы дружили много лет. Это Хантер Томпсон. Как вы познакомились и что вас связывало?
— Впервые мы повстречались задолго до того, как возникла идея снять фильм «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» по его книге. Хантер Томпсон был моим любимым писателем, а эта книга — лучшей из всех. Однажды зимой я оказался в Аспене, штат Колорадо. И один мой знакомый сообщил мне, что там же находится и Хантер Томпсон. «Сегодня вечером он будет ужинать в ресторане Woody Creek Tavern. Хочешь, я вас познакомлю?» — спросил он. Хочу ли я? Что за идиотский вопрос! Я пришел в ресторан около полуночи. Просидел за столиком полчаса и уже решил, что меня разыграли. Но открылась парадная дверь и появился он. Вокруг полетели искры. И раздались его крики: «Прочь с дороги, ублюдки! Прочь!» Томпсон в одной руке держал игрушечный пистолет, который нельзя было отличить от настоящего, а в другой — электропогонялку для коров. Длина этой штуковины была не меньше метра. Он размахивал ею, и посетители отпрыгивали. Томпсон подошел к моему столику, аккуратно положил на него свое «оружие», потом протянул мне руку и представился: «Привет, меня зовут Хантер». Мы начали разговаривать. Выяснили, что оба родом из Кентукки. Это было удивительное совпадение. Как сказал Томпсон, ему в жизни доводилось встречать всего троих парней из Кентукки за пределами этого штата. И я был третьим. Мы выпили немного. Потом Хантер предложил переместиться к нему на ранчо и повисеть там. Конечно, я согласился.
Первое, что я увидел, войдя в дом, было никелированное ружье 12 калибра, висевшее на стене. «Какая красота!» — сказал я. «Хочешь пострелять?» — тут же спросил Томпсон. Представьте себе всю картину. Время 03:30, мы оба пьяны, есть ружье. И я отвечаю: «Конечно, хочу!» Мы выходим во двор. Хантер устанавливает на полные баллоны с пропаном несколько небольших коробков, похожих на спичечные, и говорит, что это наши мишени. Мы оба закуриваем по сигарете. Я прицеливаюсь и спрашиваю: «А что это за коробки?» А он отвечает: «Нитроглицерин». Я чуть не проглотил свою сигарету! Тут же выплюнул ее, а он быстро затоптал этот тлеющий окурок. «Мы же взлетим на воздух!» — крикнул Хантер и оттащил меня метров на 40 в сторону. Только тогда я понял, что он устроил мне проверку. Никто и не собирался стрелять по газовым баллонам. Ружье было не заряжено! И уже там, в безопасном месте, Хантер протянул мне патроны. Я сам зарядил и выстрелил в небо. «Отличный выстрел, приятель!» — сказал Томпсон. Так мы стали друзьями.
Знаете, многие считали его безумцем. Но в Томпсоне была какая-то сумасшедшая верность. Ради друга он был готов на все. Даже на преступление. Мы не раз попадали с ним в очень стремные ситуации, но об этом лучше я не буду рассказывать (смеется). Пожалуй, расскажу об одном эпизоде. Веселое было приключение. Я снимался тогда в Лондоне в фильме «Сонная лощина». И тут мне позвонил Хантер. Нужно сказать, что он называл меня «полковник Депп». Томпсон вскоре после нашего знакомства объявил, что властью штата Кентукки производит меня в почетные полковники. Так вот, раздается телефонный звонок. «Полковник, чем занимаетесь?» — спрашивает Хантер. «Я в Лондоне на съемках», — отвечаю. «Жду вас, полковник Депп, в Гаване! Да, вы не ошиблись. Я нахожусь на Кубе. И мы должны немедленно встретиться», — говорит Томпсон. Я тут же выпрашиваю выходной и отправляюсь из Лондона в Гавану. Хантер встречает меня там. Оказывается, ему нужна моя помощь в работе над новой книгой. Невероятно!
После этого Томпсон даже устроил для меня спальню на своем ранчо. Комната была под лестницей, ведущей в подвал. Прожив в ней две недели, я вдруг понял, что комод, который я использовал как ночной столик, клал каждую ночь на него пепельницу с сигаретами и спички, на самом деле был ящиком с порохом! Я позвал Хантера. «Хочу тебе кое-что показать, — говорю ему. — Смотри, какой у меня оригинальный ночной столик!» — и открываю ящик. Мне было интересно увидеть его реакцию. Я же понимал, что он все это подстроил. Хантер изобразил искреннее удивление: «О Иисусе! Вот куда подевался мой порох!» А ведь взорви я ночью этот ящик, на воздух взлетела бы половина Аспена! Такой уж он был, Хантер Томпсон. Я любил его. Мой большой друг. Чистый, сумасшедший, с острым умом, невероятным чувством юмора. Я думаю о нем каждый день и сейчас. Мне его не хватает.
— Скоро ожидается выход в прокат фильма «Фантастические звери: Преступления Гриндельвальда». Интересно было сниматься в этом проекте?
— Это было чудесно. Все случилось так неожиданно. Кто-то сказал мне, что Джоан Роулинг хотела бы со мной поговорить. Но сначала мне предложили встретиться с ее продюсерами и режиссером. А уже после разговора с ними состоялась беседа с Джоан. И она сразу сказала то, чего я меньше всего ожидал от нее услышать. Меня все предупреждали, что Роулинг очень ревностно относится к персонажам своих книг, не любит никаких импровизаций. И вдруг она заявляет мне: «Не дождусь, так хочу увидеть, что вы сделаете с Гриндельвальдом. Как вы его собираетесь сыграть?» Я был сражен этим доверием с ее стороны. И бросился с места в карьер, засыпал ее идеями. Роулинг с ними согласилась. Мне кажется, у нас получилось. Гриндельвальд — очень интересный и сложный персонаж. Ему кажется, что его намерения полны добра. Но есть люди, которые используют его в своих целях. А он слишком верен своим убеждениям. И он ни в коем случае не смешон.
— Завершая нашу беседу, предлагаю вернуться к тому, с чего мы ее начали — к музыке. Допустим, вы записали рок-песню или даже целый диск о собственной жизни. Какое название вы бы для нее придумали?
— (Смеется). Что за везучий член!
Как сообщали ранее «ФАКТЫ», Джонни Депп участвовал в акции в поддержку узника Кремля Олега Сенцова.
Перевод Игоря КОЗЛОВА, «ФАКТЫ» (оригинал Jason Adams/The Interview People)