Четыре года назад 17 мая 2015 года возле села Троицкое Луганской области военный автомобиль Нацгвардии УАЗ-«Патриот», который развозил волонтерскую гуманитарную помощь, подорвался на фугасе. Погибли заместитель командира воинской части по тылу 2-й отдельной Галицкой бригады полковник Андрей Соколенко, управлявший автомобилем младший сержант-контрактник Иван Попиль и волонтеры Геннадий Евдокименко и Владимир Боднар. Выжил лишь волонтер Андрей Романчак из Львова. Накануне памятной даты президент Украины присвоил Андрею Соколенко звание Героя Украины посмертно.
— Ирина, вам уже вручили орден «Золотая Звезда» Героя Украины? — спрашиваю у вдовы полковника Соколенко, которая работает в воинской части Нацгвардии 3002 делопроизводителем.
— Еще нет. Я пока лишь увидела Указ президента в Facebook, — отвечает Ирина Соколенко. — Это не единственная награда мужа: в марте 2015-го он был удостоен медали «За военную службу Украине» и уже посмертно ордена «За мужество» III степени.
— Расскажите о супруге.
— Андрея мне очень не хватает. Мы поженились в 1997 году, он был очень внимательным мужем и отцом, а солдаты называли его батей. Андрей погиб во время своей четвертой командировки на Донбасс. Ездил туда с самого начала войны: был под Славянском, Дебальцево. А последняя командировка — под Попасную. Нам как раз в марте 2015-го квартиру наконец-то выделили. Мы только погрузились в приятные хлопоты по ремонту, как супруг сообщил, что снова отправляется на Донбасс. Не мог не поехать, подчиненные сказали ему: «Батя, мы без тебя — никуда!»
Я, конечно, постоянно волновалась за мужа, хотя он и успокаивал, мол, у нас все нормально. Однако накануне несчастья просто места себе не находила: вернувшись домой с работы, вдруг села и расплакалась. Это было в пятницу. На следующий день я на несколько дней улетела в Испанию к своей сестре. Известие о гибели мужа застало меня там…
Похоронили Андрея 20 мая на Лычаковском кладбище, недалеко от начальника управления боевой и специальной подготовки главка Нацгвардии Героя Украины генерала Кульчицкого.
Нашей дочери Алине тогда было 15 лет, она очень тяжело пережила смерть отца. А когда перед Алиной стал вопрос о поступлении в вуз, она выбрала специальность «Политология» в Украинском католическом университете, сказав мне: «Кому-то ведь нужно будет строить это государство, отец бы мной гордился». Да, Андрей бы ею гордился. Он любил нас, любил свою страну и очень любил свою работу. Когда началась война, он пытался достать для солдат все, чего тогда в армии не хватало. Знакомился с предпринимателями, просил помочь. Практически никто не отказывал.
— «Воевать нужно в комфорте», — это был девиз Андрея Аполлинариевича, — вспоминает бывший подчиненный полковника Соколенко, заместитель по тылу 8-го мобилизованного батальона Алексей Пахалюк. — Для солдат в АТО он делал все, чтобы они спали в тепле, могли помыться-постираться и приготовить еду. Добывал недостающее обмундирование, воду, продукты. У нас всегда был свежий хлеб. Даже под Дебальцево, где мы расположились в помещении брошенного кафе «Зодиак», у нас были человеческие условия.
Притом полковника волновало, в каких условиях живут солдаты в расположенных рядом подразделениях ВСУ. Как-то он выписал мне за это нагоняй. Когда я сказал, что по пути видел танкистов (танковые соединения, оборонявшие Дебальцево, стояли с нами по соседству, под Углегорском), Соколенко спросил: «А ты спрашивал, есть ли у них что покушать, где помыться?» Я ответил, дескать, у них свои замы по тылу. Однако Соколенко считал, что «чужих» украинских бойцов не бывает. Он велел мне узнать, чем можем помочь соседям, ведь свой быт к тому времени уже успели обустроить. В итоге мы стали делиться с танкистами хлебом, возить экипажи к нам на помывку.
— Как у такого требовательного руководителя складывались отношения с солдатами?
— Прекрасно. Он не отделял себя рядовых. И нам, своим подчиненным, этого не позволял. Где жили солдаты, там и мы — в здании, значит, в здании, в палатках — значит, в палатках.
Это был полковник, который мог приготовить солдату кофе. Как-то Соколенко стоял у кофейного аппарата, который остался в кафе, где мы расположились под Дебальцево. Из помещения, оборудованного под казарму, вышел солдат. «Кофе хочешь?» — поинтересовался у него Соколенко. Тот кивнул и застыл от удивления: полковник налил ему кофе и протянул стаканчик.
Читайте также: Мой друг, чтобы не попасть в плен, подорвал себя и боевиков гранатой, — танкист Дмитрий Кащенко
Когда надо было отстреливаться, мы все вместе отстреливались. А еще под Дебальцево Соколенко придумал план по предотвращению обстрелов. Это было до объявления блокады ОРДЛО, поэтому машины с углем с оккупированных территорий мы пропускали. Полковник старался оставить в нашем расположении хоть один грузовик на ночлег. Расчет бы простой: когда у нас стоит дээнэровский транспорт с «черным золотом», то враги не станут сюда стрелять. И это работало!
— У погибшего вместе с полковником сержанта-контрактника Ивана Попиля была семья?
— Еще не было, Ивану исполнился лишь 21 год. Он был очень исполнительным, хорошо разбирался в технике. Посмертно Попиля наградили орденом «За мужество» III степени. Известие о гибели сына мама Ивана получила в свой день рождения…
Волонтеры, которых вез Соколенко, были нашими давними товарищами. Геннадий Евдокименко, местный житель, опекал детдом во Врубовке. После трагедии о сиротах стали заботиться мы.
А с львовскими волонтерами Владимиром Боднаром и Андреем Романчаком мы подружились еще до войны. Выживший при том взрыве Андрей Романчак до сих пор борется за восстановление своего здоровья, и наша часть ему в этом помогает.
— Как завязалась дружба у львовских волонтеров с нацгвардейцами? — интересуюсь у Андрея Романчака, единственного, кто выжил при подрыве машины.
— Еще в декабре 2013-го мы, активисты, поддержавшие Майдан, а затем объединившиеся в общественную организацию «Варта-1», пикетировали воинские части во Львове, чтобы техника и солдаты не могли выехать в Киев, — отвечает Андрей Романчак. — Только командование воинской части 3002, которая занимается конвоированием участников судебных процессов, отнеслось к нашей акции с пониманием. Палатку, куда жители сносили помощь для столичного Майдана, не трогали, солдаты давали нам кипяток для чая. Олег Сахон, командовавший тогда частью, разрешил нам осматривать машины, выезжавшие на конвоирование, — выполнять свои функции мы нацгвардейцам не мешали, понимая, что процесс судопроизводства не должен останавливаться.
Читайте также: «На Донбассе боевики развешивают мины везде — на столбах, воротах домов»: потерявший ногу сапер вернулся на фронт
В итоге командование воинской части 3002 первой в Украине, собрав весь личный состав, в присутствии прессы заявило о том, что их бойцы, давшие присягу защищать народ Украины, не нарушат ее. То есть не обратят вверенное им оружие против мирного населения. А когда началась война, мы стали помогать нацгвардейцам, и не только им.
— Когда летом 2014 года нацгвардейцев бросили под Славянск, на некоторых из них были джинсы, резиновые тапочки и… халаты, — вспоминает Андрей. — В выданной летней форме из ткани с примесью синтетики бойцы в жару страдали. Не хватало воды, еды, медикаментов, снаряжения, инструмента для того, чтобы обустроить позиции…
Помогали нацгвардейцам, и когда они стояли под Дебальцево. Я часто ездил на передовую вместе с Владимиром Боднаром. Мы познакомились еще во времена Майдана, а потом стали соучредителями львовской общественной организации «Варта-1». До войны и я, и Боднар были предпринимателями, многие необходимые для армии вещи покупали за собственные средства. Володе было 50 лет. У него остались трое детей: 14-летняя дочь и сыновья 12 и 11 лет. Боднар долгое время проживал за границей. Вернулся в Украину, когда начался Майдан. Он верил в то, что в стране начались перемены к лучшему и не мог оставаться в стороне от этого процесса.
— В тот роковой день мы развозили помощь нашим воинам, находившимся на блокпостах возле Попасной Луганской области, — продолжает Андрей. — Везли еду, воду медикаменты, амуницию и индивидуальные передачи. Были в машине и подарки детдому во Врубовке. Полковник Соколенко практически всегда помогал волонтерам: выделял транспорт, организовывал сопровождение. А в тот день Андрей Апполинариевич сопровождал нас сам. В авто он поставил дополнительную канистру бензина, чтобы хватило топлива на весь путь.
— По дороге к танкистам, позиции которых были ближе всех к передовой, чтобы не наткнутся на вражеские секреты, решили провести разведку, — рассказывает Андрей. — Остановив УАЗ в безопасном месте, я и Боднар поднялись на пригорок, удалившись примерно на километр. Однако вскоре товарищи догнали нас и вернули назад, объяснив, что по рации им сообщили: наша машина заехала в серую зону, которую враг простреливает. Мы тронулись, но успели преодолеть всего несколько метров, как машина взорвалась на фугасе.
Одежда на мне запылала. Брюки мгновенно превратились в шорты. Я едва успел выбраться из-под обломков авто, как вторым взрывом машину подбросило и перевернуло на бок, крыша отлетела — наверное, взорвалась канистра с бензином.
Спасти тех, кто остался в УАЗе, было невозможно. Я стал звонить земляку-волонтеру Оресту Кулиняку, который находился в этом же секторе зоны АТО. Но из-за плохой связи Орест меня не слышал. Тогда обгоревшими пальцами я набрал и отправил ему sms: «Нас подорвало».
Кое-как сбив пламя с одежды, пошел в сторону поселка, расположенного за полкилометра. Местные жители отвели меня к фельдшеру. Медик была родом из Львова. Она аккуратно срезала с меня обгоревшие куски ткани. Вскоре приехали армейцы со своим фельдшером, который вколол мне обезболивающее. Затем подъехали и нацгвардейцы. Я сообщил бойцам, где находится наш УАЗ, детально описал, кто где сидел в автомобиле.
Сначала меня доставили на «скорой» в ближайший госпиталь в Артемовске (ныне Бахмут. — Авт.), затем — в Краматорск, где сделали первые операции. После чего перевезли в ожоговый центр в Киеве. У меня 75 процентов ожогов тела (55 процентов — глубокие). Я перенес более 30 операций. Полгода провел в реанимации, где трижды в неделю мне под общим наркозом делали перевязки.
После нескольких операций по пересадке кожи перемещаться мог только в инвалидной коляске. Не мог встать на свои пострадавшие стопы. Врачи не брались прогнозировать, буду ли снова ходить.
Руки тоже не действовали: замерли в одном положении и не сгибались в локтях. На фоне воспалительных процессов, вызванных глубокими ожогами, у меня на локтевых суставах образовались наросты, которые окостенели.
Читайте также: «Надеюсь, мы еще встретимся»: школьники получили письмо от учителя, погибшего в Донецком аэропорту
Оперировать меня взялись хирурги Киевской областной больницы. В итоге функции рук у меня частично восстановлены. Сумел я и встать на ноги. Для медиков это был настолько непрогнозируемый успех, что теперь, когда я приезжаю на очередную консультацию в столицу, персонал Киевской больницы всегда встречает меня аплодисментами.
Мне и сейчас очень требуется лечение. Но я, как и многие волонтеры, пострадавшие на передовой, считаюсь гражданским лицом, поэтому не подпадаю ни под какие программы по реабилитации. Придется с адвокатом доказывать в суде, что я получил инвалидность на войне. К счастью, адвокат — мой товарищ, поэтому он взялся за работу, не требуя вознаграждения. Однако я на собственном примере убедился в том, что нужна организация, которая бы помогала участникам войны отстаивать свои права. В первую очередь тем, кто все еще на фронте и не имеет возможности заняться этим самостоятельно. И сейчас на базе «Варты-1» мы такую организацию создаем.
— 17 мая я обязательно буду в части 3002 на мероприятиях, посвященных памяти погибших полковника Соколенко и Ивана Попиля, — говорит Андрей. — Я считаю, что тем, что я выжил и встал на ноги, я обязан не только медикам и своим близким, но и личному составу воинской части 3002. Нацгвардейцы постоянно передавали средства на мое лечение. Каждый день моего пребывания в реанимации обходился примерно в 30 тысяч гривен. А я провел в реанимации полгода.
Ранее «ФАКТЫ» рассказывали о подвиге генерала Игоря Момота, удостоенного посмертно звания Героя Украины и ордена «Золотая Звезда». Президент Украины Петр Порошенко вручил награду дочери героя Марии.
Фото предоставлены Андреем Романчаком