Фильм «Мариуполь. Украинский форпост» создан аналитическим центром «Фабрика мысли «Донбасс» в сотрудничестве с творческим объединением «ВиДиво» при поддержке Национального фонда NED и основан на документальных свидетельствах участников и очевидцев событий. Это картина о героях украинского Донбасса — участниках сопротивления российской оккупации, в числе которых как воины, так и волонтеры, которые помогали отстаивать свободу Мариуполя.
Один из самых известных волонтеров, ставший героем фильма, — 51-летний мариуполец Геннадий Мохненко. Пастор протестантской «Церкви добрых перемен», общественный и религиозный деятель, капеллан стал узнаваемым на всем постсоветском пространстве еще до войны как основатель и руководитель сети реабилитационных центров для людей с алкогольной и наркотической зависимостью, в том числе детского центра «Республика Пилигрим», и непримиримый борец с распространением наркотиков. В 2014 году вместе со своими единомышленниками и подопечными Геннадий начал помогать защитникам Мариуполя — первого освобожденного от оккупантов города на Донбассе. Об этом Макаренко из Мариуполя рассказал в эксклюзивном интервью «ФАКТАМ».
— Пастор Геннадий, расскажите, как в вашу жизнь ворвалась «русская весна»? Кто-то из ваших подопечных поддался на кремлевскую пропаганду и пошел на службу к оккупантам?
— Увы, были такие. Весной 2014 года в нашем реабилитационном центре для взрослых впервые появились свободные места — люди, которым не удалось избавиться от наркотической зависимости, бросились «спасать родину от бандеровцев». После штурма здания мариупольского горуправления милиции 9 мая 2014 года началось тотальное разграбление города, в котором криминалитет, конечно же, был в первых рядах. Один из наших священнослужителей (в прошлом наркозависимый) рассказал о том, что бывшие друзья звали его с собой: «Власти нет, менты свалили, наркотики и оружие есть — давай к нам. Наше время пришло». Он отказался.
Но были такие, кто откликнулся. Тем, кто поддался на кремлевскую пропаганду, вскоре пришлось бежать из освобожденного Мариуполя. Оккупанты бросали таких на передовую. Наркоман — идеальный воин. Он идет на смерть не задумываясь. Один украинский офицер признался мне как военному капеллану, что несет в душе тяжкий грех — почувствовал себя убийцей после того, как отразил атаку наркоманов. Описывал это: «Стадо людей, явно под кайфом, двигалось прямо под пулеметный огонь. Как скот — на убой. Сраженные пулями падали, а остальные продолжали идти. Я чувствовал себя забойщиком скота».
Летом 2014 года мне попалась на глаза видеозапись из Донецкого аэропорта, где уже шли бои. В кадр попал наш беглец, который и двух недель не пробыл в реабилитационном центре. Лежал с разорванной ногой в луже крови, а его однополчанин (такой же наркоман) предлагал ему «хапануть» — принять дозу. Раненый не умер, но стал инвалидом — лишился ноги.
К счастью, не многие из наших подопечных поверили российской пропаганде. А те, кто влились в ряды оккупантов, я полагаю, сожалеют об этом, понимая, что их «кинули». Весной 2014 года я воочию убедился в том, что в рядах боевиков большинство — неблагополучные люди: с зависимостью, криминальным прошлым, проблемами, которые не смогли или не захотели побороть.
— И эти неблагополучные люди принимали участие в пророссийском митинге в Мариуполе 15 марта 2014 года и атаковали автобус реабилитационного центра «Пилигрим»? Почему они напали? Кто был в салоне, как удалось спастись?
— В автобусе находились я, еще один наш священник и мой приемный сын, бывший беспризорник, который в пятилетнем возрасте оказался на улице. Мы сопровождали оскароносных голливудских кинематографистов, заканчивавших съемки документального фильма «Почти святой» о моей работе с беспризорными детьми и борьбе с распространением наркотиков. Возвращались в «Пилигрим» из тюрьмы, где брали интервью у наркоторговки.
Читайте также: «После встречи с патрулем „дээнэровцев“ я понял, что нужно защищать нашу землю от оккупантов»
Американцы захотели снять митинг возле горисполкома. Пока они снимали, я подошел к толпе, скандировавшей: «Россия!» — и меня там сразу же узнали: «Пастор, вы здесь? Неожиданно». Я улыбнулся, сказав, что в митинге участия не принимаю, и стал наблюдать за съемкой. Причин для беспокойства не видел. Не думал, что стоит чего-то опасаться в родном городе, где я с единомышленниками сотни ночей провел в притонах, вытаскивая оттуда детей.
И вдруг кто-то крикнул: «Бандеровцы!» — и толпа бросилась на автобус. В Африке я видел, как шакалы атаковали животное. На моих глазах люди превратились в шакалов. Первыми по команде «Бей бандеровцев!» к нам подскочила группа заезжих казачков из России, за ними — люди под кайфом. Я скомандовал американцам: «В автобус!» Они успели заскочить в салон, а погнавшаяся за ними толпа обрушила всю свою ненависть на голову повисшего на дверях моего приемного сына. Он принимал удары на себя, не давая вытащить из салона американцев, оравших от страха.
Досталось и водителю. Его вытащили из кабины за грудки. Но он чудом вырвался, запрыгнул обратно в автобус и рванул сквозь толпу, уходя от погони. Доехали на ободе — одно колесо было полностью пробито! После этого я и разразился гневным постом на своей странице в соцсети: «Поздравляю активистов пророссийского митинга! С великой „победой“ вас! С криком „Бей бандеровцев!“ вы доблестно атаковали автобус детского реабилитационного центра для беспризорников. Ирония в том, что мы в сопровождении этого автобуса за последние два года проехали на велосипедах через всю Россию. Нас встречали тысячи людей в десятках городов Центральной России, Урала, Сибири хлебом-солью — с концертами, даже с украинским народным хором. На автобусе написано „Россия без сирот“ и очень крупно — „Дети“. Но не обращайте на это внимания… Бей детский автобус — спасай Россию!» Кстати, я этнический русский, хоть и родился в Мариуполе.
— Ваши родители живут в России?
— Родителей моих уже нет в живых — их убила водка. Это обстоятельство в итоге обусловило мой выбор стать священником. Вернувшись из армии, я создал успешное малое предприятие. Не жалел денег, чтобы спасти родителей от пьянства. Но никакие врачи не смогли им помочь.
Тогда я обратился к Богу и стал создавать реабилитационные центры для людей с алкогольной и наркотической зависимостью. А в 2000-м организовал такой центр для детей. «Пилигрим» — крупнейший реабилитационный проект на территории бывшего СССР. Через него прошли более четырех тысяч детей. Некоторые дети попадали к нам слишком поздно, приходилось их хоронить.
14-летний Артур был одним из тех моих приемных сыновей, которого не удалось спасти. Его организм был полностью разрушен наркотиками. Он умирал, выплевывая в таз вместе с кровью свои разваливавшиеся от СПИДа легкие. Перед смертью мальчишка помолился за меня, священника, чтобы Господь укрепил на борьбу с наркоторговцами, которые мне постоянно угрожали.
Читайте также: Боевики «ДНР» заявили, что расстреляют всех, кто соберется для молитвы за Украину, — пастор из Донецка
В день, когда Украина отмечала 20-летие независимости, мы начали акцию «Обрыдло». На акцию протеста под окна дома известной в Мариуполе наркоторговки пришли около 300 человек. Мы принесли фотографии умерших от дурмана детей. Эту женщину, которая торговала наркотиками почти двадцать лет, никак не могли упрятать за решетку. Во время акции я зачитал символическое посмертное обращение Артура к Апелляционному суду. Оно начиналось так: «Ваша честь, меня зовут Артур, мне 14 лет. И я умер». Нам еще не единожды пришлось прийти к дому этой наркоторговки и написать массу обращений в самые различные инстанции, прежде чем ее посадили.
Вот к ней я и возил американских кинематографистов. Кстати, я первый в Украине священник, заинтересовавший голливудских киношников. И первый неправославный священник, о котором российское телевидение сняло не один репортаж и фильм.
— Помню сюжет телеканал Russia Today, появившийся в конце 2018-го, «Пастор Мохненко заставил детей рыть окопы, подвергнув их опасности».
— Да, я прогремел тогда на весь российский телеэфир. Увы, даже некоторые украинские чиновники, насмотревшись российских программ, присоединились к лживому хору, блеющему песенку про «пастора-тирана», издевающегося над несчастными детьми в прифронтовой зоне.
Никакой опасности для детей в тот момент не было — это далеко не первая линия обороны. Потенциальная линия фронта, пролегающая в 300 метрах от нашего дома, которая понадобилась в 2014 году, и надеюсь, больше не потребуется. Хотя мы живем в доме с видом на войну. Из моих окон видна оккупированная территория. Когда дети идут к морю, они перепрыгивают через окопы, которые сами вырыли. Это в селе Червоное под Мариуполем.
После захвата украинских моряков в Керченском проливе 25 ноября 2018 года, за день до объявления в Украине военного положения, моя детвора решила, что в школу не идет, а едет помогать защитникам Мариуполя. Я разрешил. И мы отправились расчищать оборонные сооружения, которые вырыли еще в 2014-м.
— Ко мне тут же примчались все телеканалы, — продолжает Геннадий Мохненко. — Сюжеты из украинских теленовостей россияне давали в своей интерпретации. Впрочем, мем «пастор заставляет несчастных детей…» мои воспитанники часто повторяют еще с 2014 года. Накануне войны, во время российского этапа кругосветного велопробега «Мир без сирот!», нашелся православный батюшка, заявивший о том, что я «заставил несчастных детей ехать на велосипедах вокруг света». Теперь дети рассказывают о том, как я их «мучаю»: «Пастор заставляет купаться в море, кататься на велосипедах, играть в футбол, объедаться бургерами…»
Кремлевские пропагандисты лучше бы переживали о том, что у этих детей (и не только детей) отобрали Крым, сравняли с землей курортный поселок Широкино. При нашей церкви есть центр для беженцев, который как раз и пополнялся людьми, бежавшими из таких населенных пунктов. Они находятся у нас, пока власти не найдут им какую-то крышу над головой.
Священнослужителям нашей церкви ежедневно приходится заботиться и о тех, кто лишился своего жилья и может увидеть то, что от него осталось, только на фотографиях, сделанных военными, и о тех, кто живет «с видом на войну» и лишен многих благ цивилизации. Например, капелланы нашей церкви ежедневно доставляют воду в прифронтовое село Орловское. Питьевая вода на вес золота: она находится в 15 километрах от села, и путь туда пролегает по простреливаемой местности. Такая поездка может стоить жизни. Для помощи жителям поселков мы вынуждены были открыть свои миссионерские точки по всей «серой зоне» Приазовья.
А когда наша церковь объявила о том, что уже в этом году в поселке Новая Ялта сможем устроить летний лагерь, к нам стали проситься не только дети, но и взрослые. Братья по вере подарили нам в Новой Ялте два здания бывшей базы отдыха с собственной частью пляжа. Здания обветшалые, в них нет мебели, но мы восстановим их.
— Сколько у вас сейчас приемных детей?
— Тридцать три. Они уже родили мне 23 внука. К тому же трое биологических — две взрослые дочери и 11-летний сын. Все мои дети и единомышленники с первых дней войны помогают фронту. Мы возили военным еду, одежду, медикаменты, предоставляли им возможность помыться. Все, чего воинам недостает, возим и сейчас. Вскоре друзья доставят нам из-за границы высококлассное медицинское оборудование, а мы поможем отправить его фронтовым медикам.
Поддерживаем бойцов духовно. Я как капеллан, а мой приемный сын Андрей Дудин (профессиональный музыкант) вместе со своим коллективом дали на передовой уже более 250 концертов. Вместе с ним выступают победитель конкурса «Голос країни» — 2015 Антон Копытин (вынужденный переселенец из Донецка) и группа Vertex (вершина). Эти хлопцы с украинскими корнями живут в Филадельфии (США).
Начинает фронтовые гастроли и другой мой воспитанник. Ему 21 год, и он уже записал свой первый альбом. Этого паренька нашли на перекрестке в возрасте двух с половиной лет. Отсюда и его сценический псевдоним — Nik Сross. Свой первый трек наш начинающий рэпер посвятил старшему 25-летнему брату — солдату. С пяти лет он жил на улице, а ко мне попал уже 13-летним — после того как три года отучился в интернате закрытого типа (это такая тюрьма для детей). Попал за решетку десятилетним мальчишкой за то, что украл кастрюльку с супом. Забравшись в дом, открыл холодильник и залпом выпил этот суп, на чем его и поймали.
Читайте также: Александр Хомченко: «Когда вывели на расстрел к яме, заполненной убитыми, перед глазами пролетела вся жизнь»
Вскоре я покорял с этими детьми горные вершины, объездили на велосипедах почти весь мир. А когда закончили свой велопробег в России, она прислала нам оттуда «в благодарность» танки. Тогда старший брат нашего рэпера и ушел на войну добровольцем. На фронте двое моих приемных сыновей. Один обгорел, когда вытаскивал из-под огня своего друга. А у другого прямо на глазах погиб боевой товарищ…
Линию оборонных сооружений мы стали строить не до освобождения Мариуполя, а после. 22 августа, когда оккупанты прямо с территории России начали обстреливать Приазовское побережье и захватили значительную часть Новоазовского района. Мы тогда эвакуировали младших детей и женщин, приемные семьи, которые находились под Мариуполем, и стали рыть окопы. Работали вручную, позже власть выделила технику.
Когда мариупольцы впервые вышли на строительство укреплений, собралось всего человек 70. Так вот 40 из них были мои сыновья и друзья. В те дни мало кто верил в то, что сможем остановить россиян. Все боялись, что Мариуполь окажется в осаде и его в конце концов сдадут. У нас были только надежда и вера, поэтому рыли окопы очень быстро, понимая, что в любой момент по нам могут лупануть «Градами». Но мы успели. Уже спустя пару дней окопами воспользовались наши защитники. Когда россияне снова ударили «Градами» по всему Азовскому побережью Донбасса, нашим солдатам уже было где укрыться.
О том, как украинские воины освобождали Мариуполь, читайте также в материале «В Мариуполе сепаратисты заминировали подступы к баррикаде, но не успели подорвать, — боец «Азова»