Так совпало, что автор беседовала со своей героиней, медиком 80-й отдельной десантно-штурмовой бригады старшим солдатом Марией Власюк, когда еще не пришло сообщение о трагедии под Водяным. (1 июля боевики обстреляли медицинский автомобиль ВСУ: погибли мединструктор Ирина Шевченко и водитель Сергей Майборода) Буквально за пару дней до этого Львов встречал вернувшихся с востока Украины около 200 бойцов. Для Марии это была первая командировка в зону боевых действий. О том, какой путь прошла она, медсестра кабинета компьютерной томографии, чтобы попасть на фронт, девушка рассказала корреспонденту «ФАКТОВ».
— Называйте меня Мария или Маричка. Не люблю, когда зовут Марусей, — сразу же в начале нашего разговора расставила акценты Маричка Власюк.
В этой хрупкой девушке в военной форме с первых слов чувствуется характер, сила воли и четкое понимание собственных границ.
— Маричка, это первая ваша ротация. Начальник львовского гарнизона генерал-лейтенант Петр Ткачук вручил вам — единственной женщине — награду «За мужество». Какие ощущения?
— Приятно было получить эту награду. Но моя самая большая награда и мотивация — помогать на востоке нашим бойцам. Главное, что ребята уверены во мне, чувствуют, что могут положиться на меня, а я — могу помочь. Находить общий язык с мужчинами мне приходилось с самого детства. Родилась на Ровенщине, росла в многодетной семье, где, кроме меня, еще трое братьев. Расскажу, почему стала медиком.
Я два раза попадала в ДТП. Первый раз это случилось в 2012 году, когда заканчивала школу. Мы ехали на мотоцикле, и нас сбили. К счастью, обошлось без серьезных травм. А второй раз попала в аварию на автобусе, погиб маленький ребенок. В тот момент я поняла, что в моей жизни слишком часто появляются ситуации, когда надо помочь другим. И это, наверное, побудило меня стать медиком.
Маричка признается, что у нее, как и у многих ее побратимов, есть линия, которая разделила жизнь на «до войны» и «после начала войны». Осенью 2014 года вместе с другими студентами Ровно ходила на митинги в поддержку Революции достоинства. На следующий год начала работать рентген-лаборантом в частной клинике. Именно там наступил этап уже не гражданской жизни.
— На медосмотр все чаще стали приходить военные, — говорит Маричка. — Для них действовали скидки. Мне было интересно слушать их. И так продолжалось каждый день. Днем общалась с бойцами, а после работы приходила домой и включала телевизор… Когда ты слушаешь сводки с фронта, а потом идешь на работу и там встречаешь военных, которые дают тебе живое подтверждение того, что услышала в новостях, а иногда даже больше, уже не можешь просто работать в тылу. Хочется ехать на передовую, чтобы хоть что-то сделать, помочь по мере своих сил.
Последней каплей стало знакомство с Андреем Усачем (ветеран АТО, в 2018 году завоевал «золото» в стрельбе из лука на «Играх непокоренных» — международных соревнованиях военных, которые получили травмы во время выполнения своих профессиональных обязанностей. — Авт.). У него не было ноги, половины руки, половины челюсти. Ему запретили делать МРТ, поэтому он пришел ко мне на компьютерную томографию. Мы разговорились. Я спросила, из какой он бригады. Андрей ответил, что из 80-й. И у меня внутри что-то словно щелкнуло, я поняла, что должна быть именно там.
— Чем вы тогда могли помочь ребятам?
— Я понимаю, что легче всего поехать на передовую, намного сложнее быть полезной там. В медики берут не всех, нужно пройти отбор. Курс молодого бойца проходила в воинской части «Десна» — пробыла там более двух месяцев. Потом попала в морскую пехоту. А там медицины нет, день — стрельба, день — полигон. Даже в метель. Хотя я заболела, температура была под 40 и голос садился, не пропустила ни одного дня. Обувь и носки были мокрые насквозь, но я знала, что нужно выдержать.
Многие из тех, с кем вместе училась, сразу собрались на восток, а я не спешила. Скажу откровенно, не ставила себе в приоритет получить звание участника боевых действий. Для меня главное, чтобы люди, которые находятся со мной рядом, знали, что могут мне довериться. Поэтому поехала на батальонные учения с американцами, потом — в Литву, где учили базовому планированию, взаимодействию с войсками других стран. А в октябре 2018 года поступил запрос на медика.
Читайте также: Бойцы называли ее мамой: в Херсоне простились с медиком Ириной Шевченко, погибшей во взорванной боевиками санмашине
— Насколько ваше представление об армии совпало с реальностью?
— Началось с того, что я поехала на восток не со своим подразделением. Это нелегко, потому что до последнего не представляешь, как тебя воспримут. Но я знала, чего хочу. Для меня не было чужих. Дала себе установку, что все мы идем на войну с одной целью — победить.
На железнодорожном вокзале Мариуполя меня встречал старший медпункта, в его глазах читалось: «Куда она едет? Пусть бы дома сидела. Детей рожала. Это же война». Но я решила, что никому ничего доказывать не стану. Я буду действовать.
Сначала за мной тщательно наблюдали и не доверяли ничего существенного. Тем более по специальности. Нужно было зимой носить дрова — носила. Готовить еду? Хорошо. Убирать? Как скажете. И лед растаял. Некоторые ребята даже шутили, что, если их ранят, они хотели бы, чтобы именно я их спасала. А я отвечала, что срежу всю одежду и им придется голыми лежать. По иронии судьбы, с одним моим другом так и случилось. Нам удалось его спасти. Сейчас он на реабилитации.
Гражданское представление об армии и реальная армия — это два разных мира. Я, например, когда была гражданской, говорила ребятам, что всех понимаю и поддерживаю. Но меня очень раздражало, когда кто-то из них не отвечал по телефону. Думала: неужели нельзя трубку снять? А потом сама пришла на службу. И вот телефон разрывается в кармане, а я ответить не могу.
Когда попала на передовую, паники не было. Но пришлось справляться с другими эмоциями. Я уже имела представление, как строятся позиции, как там себя вести. Ни разу не растерялась в работе. Не было такого, чтобы у меня тряслись руки. Только сильно переживала, когда раненый боец оказывался знакомым. И очень жалко было всех. Это же чьи-то дети, мужчины, братья, отцы.
— С какими ранениями к вам поступали бойцы?
— В основном, с осколочными и огнестрельными. Также были массовые ранения. Случалось, что мы вывозили не только своих, но и бойцов из других батальонов, так как не хватало медиков. На передовой медики работают в нескольких зонах. Самая опасная та, где ведется огонь. Фельдшеры забирают раненого прямо из-под пуль, оказывают первую домедицинскую помощь и передают другим медикам. Далее нашему «Хаммеру» за считаные минуты нужно преодолеть 30 километров. Задача водителя — ехать как можно быстрее, наша задача — доставить бойца живым. Но медики — не боги. Помочь удается не всем.
Больше всего запомнился случай, когда мы везли раненого, почти без признаков жизни. У него появились так называемые «кошачьи глаза» — они становятся мутными, желтеют, тело холодеет, сосуды невозможно нащупать. На протяжении всего пути в госпиталь реанимировали его. Нас сопровождала полиция, и мы доехали за 13 минут, через все блокпосты. Запускали раненому сердце, кололи каждые пару минут адреналин… Но спасти его так и не удалось.
На передовой медики действуют по протоколу ABCD. Первое, что всегда делаем, — останавливаем кровотечение с помощью турникета. Ведь потеря крови может стоить раненому жизни. Бывало такое, что во время эвакуации воина турникет мог ослабиться, тогда приходилось его докручивать. После этого нужно было быстро поставить зеленый катетер внутривенно для инфузии. А в это время наш «Хаммер», по сути, не едет, а летит. Потому что время — это жизнь. После того как поставили катетер, осматриваем пострадавшего — нет ли каких-то посторонних предметов в полости рта, ничего ли не мешает дыханию.
Зимой ситуация осложняется — нельзя допустить переохлаждения раненого. Все наши действия от начала и до конца фиксирует камера. В случае чего, видно, какая помощь была оказана и надлежащим ли образом. Тяжелее всего, когда едешь ночью, а по рации говорят, что есть убитые и раненые. Тогда приходится добираться очень быстро, полностью без света — никаких фар, фонариков. Полная темнота и максимальная скорость.
Несмотря на то, что между украинскими воинами и террористами есть договоренность не стрелять по медицинским экипажам, наш «Хаммер» регулярно попадал под обстрелы. Сколько ни выезжали, по нам постоянно стреляли. Противник начинал палить и из противотанковых управляемых ракет. Однажды мои коллеги планово выехали на позиции, чтобы раздать ребятам жгуты, а их обстреляли. Слава Богу, остались живы. Но с тех пор женщинам запретили выезжать с плановыми заданиями на позиции.
Еще один случай мне очень запомнился. О нем даже пресса писала, мол, Мариуполь вздрагивает от взрывов. Со стороны боевиков велись тренировки российских курсантов, и за день они выпустили более 200 снарядов! Это мины калибра 120 и 82 миллиметра. А между нами и ними несколько жилых домов. Это продолжалось около двух недель. Они тогда жестко обстреливали наши позиции. А мы все были начеку, чтобы при необходимости через одну минуту уже сидеть в машине.
Читайте также: «За обстрел Мариуполя»: Путин дал генеральские должности ответственным за теракт
Ситуация становилась напряженной, соответственно, менялись и внутренние инструкции. Когда я оказалась на передовой, сначала каждый день нужно было выезжать на построение. Потом, когда обстрелы участились, мы только раз в неделю выезжали для того, чтобы определить задачи.
— Что вы делали для того, чтобы оставаться в тонусе в таких условиях?
— Во-первых, я знала, куда еду. Морально была готова к такому ритму. Да и в мирной жизни у меня была не самая спокойная работа — наша компьютерная томография работала круглосуточно. Пострадавшие в результате ДТП, получившие различные травмы — это все были мои пациенты.
А во-вторых, у меня на передовой появился свой антистресс — французский бульдожек Лола. Когда я приехала на восток, поселилась в комнате, где не было никого — только собака. Я думала, что она бездомная. Такая смешная. Когда спит, храпит, как кабанчик. Из помещения можно все вынести, даже ее, — не услышит. Я уже решила, что заберу ее во Львов, когда пойду на ротацию. Начала ухаживать за ней, варила каши, давала всякие вкусности.
И тут через неделю заходит к нам мужчина — и мой песик бежит к нему. Оказалось, у Лолы есть хозяин. Конечно, я расстроилась. Но с Лолой мы подружились навсегда. Ухаживали за ней вместе с ее владельцем по очереди. Она со мной даже на построение ходила. Иногда брала ее с собой в поездки. Собираясь домой, плакала, потому что не могла взять Лолу. Мне ее очень не хватает. Ребята, когда звонят мне с фронта, всегда Лоле «трубку дают».
— С неуставными отношениями приходилось сталкиваться?
— Это зависит от того, как себя поставишь.
— Кому бы вы не советовали идти в армию?
— Тем, кто не желает служить, не хочет понимать, что армия требует дисциплины. Но я думаю, что сейчас каждый человек важен: и мужчины, и женщины. И те, кто воюет. И те, кто лечит, кормит. У нас война. Перебирать людьми не приходится.
Лишь в конце интервью Маричка признается «ФАКТАМ», что, хотя была на передовой почти восемь месяцев, никто из родных об этом не знает.
— Один мой брат врач, — говорит она. — Другой постоянно за границей, а самый младший еще ходит в школу. Так что, буду им самооценку понижать своими поступками? (улыбается). Посылала им и родителям много фотографий, говорила, что я в Херсоне. Зачем все усложнять?
— А если им в руки попадет эта статья?
— Ну вот когда попадет, тогда и буду что-то думать. А пока пусть спят спокойно.
Параллельно со службой Маричка заочно учится на психолога. Говорит, хочет получить высшее медицинское образование, в будущем видит себя врачом. Но, пока она нужна армии, готова эту мечту отложить. Сейчас девушка в отпуске. Уверяет, что ни в физической, ни в психологической реабилитации не нуждается.
— Не переживайте, я нормальная, — смеется Маричка. — Осознаю, что на войне гибнут ребята, а здесь мирная жизнь. Люди ездят на фестивали, празднуют что-то. У каждого есть право выбора. Я свой выбор сделала. Насколько понимаю, профессиональной деформации у меня не произошло. Если надо, и платье надену, и каблуки. А вот о практике стараюсь не забывать. Немного отдохну и пойду на курсы боевого медика. Нужно держать себя в тонусе.
Напомним, что в 2018 году в зоне проведения ООС погибла 23-летняя медсестра Сабина Галицкая. В машину, в которой ехали Сабина и трое военнослужащих, попала противотанковая ракета. Двое бойцов получили контузию, третий был тяжело ранен, а медсестра погибла на месте.
Фото предоставлено Марией ВЛАСЮК