Жителя Закарпатья, венгра по национальности, отказавшегося стрелять в людей во время Венгерской революции 1956 года, после показательного «расстрела» отправили в институт психиатрии в качестве подопытного
С тех пор как советские танки раздавили Венгерскую революцию, прошло 52 года. В октябре-ноябре 1956-го в Будапеште поднялось настоящее восстание, которое могло вырвать страну из числа сателлитов Советского Союза. В ответ правительство СССР, нарушив условия Варшавского договора, ввело войска и утопило революцию в крови.
Среди тех, кто должен был подавлять «бунт», оказался и житель Закарпатья Иосиф Бучелла, венгр по национальности. Он наотрез отказался стрелять в близких по крови людей, за что впоследствии едва не поплатился жизнью. Но о тогдашнем своем решении бывший солдат не жалеет и ныне.
— Я родился в 1935 году в селе Тисаашвань (теперь Тростник Виноградовского района Закарпатья. — Авт. ) в венгерской семье, — рассказывает Иосиф Бучелла. — Хорошо помню детство, которое пришлось на военные годы. В 44-м немцы, отступая, строили оборонительные линии и один из окопов проложили прямо через наш двор. К селянам они относились нормально, ведь Закарпатье тогда входило в состав Венгрии, которая была союзником Германии. Сельскую школу не закрыли, хотя занятий не было. Учителя заставляли нас становиться на колени и молиться, чтобы фронт обошел село, а сами собирались отдельно, обсуждали военные новости и решали, что лучше — остаться дома или бежать от Красной Армии на Запад.
В 45-м пришла советская власть, началась коллективизация. Мы держали двух коров, которых запрягали и в плуг, и в воз. Отец отказался отдать кормилиц, и семью записали к единоличникам. Сельское пастбище отобрали, и, когда я выгонял туда наших коров, их забирали в колхозный хлев и отдавали лишь после уплаты штрафа. А в 1948 году в селе начали собирать молодежь и отправлять на восток поднимать разрушенное войной хозяйство. Мы со старшим братом прятались в лесах, но меня,
13-летнего парня, в конце концов поймали, постригли наголо, бросили в эшелон и отправили на Донбасс. Наши бригады расчищали шахты, готовили их к запуску, затем строили мартеновские печи. Жили мы в бараках, работа была очень тяжелой, а условия ужасными. Я писал письма домой, но ни одного ответа не получил.
Помню смерть Сталина и траурный митинг, на который нас всех согнали. По площади ходили активисты и наблюдали, кто как себя ведет. Ни разговаривать, ни тем более смеяться было нельзя, разрешалось лишь стоять молча или плакать.
Вскоре после смерти вождя я, не выдержав тяжелой работы, сбежал. Куда ехать, не знал, поэтому сел наугад в первый же эшелон. Оказалось, что он вез на Кавказ сотрудников НКВД для какой-то спецоперации. Меня обнаружили и бросили за решетку. Из-за акцента решили, что я засланный Западом шпион, поэтому на допросах требовали сознаться в этом, били, пытали. Лишь когда с Донбасса пришли документы, свидетельствовавшие о том, что я действительно работал там и сбежал, меня отпустили из тюрьмы и отправили в колхоз пастухом. «Поработай пока здесь, — сказали. — Отправлять тебя назад или судить нет смысла, все равно скоро заберут в армию».
В 1956 году Иосифа призвали на службу и отправили на родину, в Закарпатье. Его саперная часть дислоцировалась сначала в Ужгороде (в 100 километрах от родного села), затем в Берегово. Домой солдата, естественно, не отпускали, но по соседству с воинской частью была швейная фабрика, на которой работали женщины из Тростника. Они узнали земляка, и к Иосифу приехала старшая сестра. Она плакала от радости, ведь родные ничего не знали о судьбе парня со времени его отъезда.
— Нашу часть 24 октября подняли по боевой тревоге и приказали готовиться к отъезду, — продолжает Иосиф Иосифович. — Пункт назначения не говорили, но солдаты знали, что везут в Венгрию — подавлять контрреволюционный мятеж. Я сразу сказал командиру роты: «Я — венгр, поэтому стрелять в своих не буду». Он ничего не ответил, но после этого за мной почти неотступно следили два офицера из контрразведки. Вскоре мы пересекли границу и двинулись в сторону Будапешта. Ехали без инцидентов, хотя мест-ное население встречало нас недружелюбно. «Куда вы едете?» — кричали они военной колонне вслед. — Стрелять безоружных людей?» Наша часть остановилась в каком-то поселке возле Будапешта, и командир зачитал приказ о наступлении, готовящемся на следующий день. Вечером я бросил оружие и сбежал. Местные селяне сразу дали штатскую одежду и спрятали у себя.
Иосиф прятался в Венгрии несколько месяцев — жил в разных семьях, некоторое время даже у полицейского. После подавления восстания в стране искали мятежников, проводили облавы. В январе 1957-го кто-то сообщил о солдате венгерским внутренним войскам, те схватили беглеца и передали советским военным.
— Меня судил трибунал, — говорит Иосиф Иосифович. — Процесс сделали показательным, в назидание другим солдатам. Приговор звучал так: виновен в дезертирстве, наказание — расстрел. Через несколько дней, на протяжении которых я молился и готовился к смерти, меня вывели во внутренний двор и повернули лицом к стене. Сзади щелкнул затвор и раздался выстрел, одновременно с которым я почувствовал тупой удар в голову. И отключился… Пришел в себя в больничной палате.
Расстрел Иосифа инсценировали: выстрелили холостым патроном, а по голове, вероятно, ударили чем-то тяжелым, поскольку раны от пули не осталось. Тем не менее родным солдата сообщили, что его расстреляли. Представители власти ходили к больному отцу Иосифа, который лежал с открытой язвой, другим родственникам и требовали отречься от дезертира, угрожая в противном случае отправить на Север «к белым медведям». Теперь, когда Иосиф Бучелла вернулся в Закарпатье, некоторые родственники упрекают его: «Из-за тебя наших родителей тогда мучили… »
— После «расстрела» я оказался в Москве, в военном институте психиатрии, — продолжает Иосиф Иосифо-
вич. — Моими коллегами по несчастью были высокие военные чины, ученые, даже один журналист из Литвы. Он не признавал Хрущева, писал в своих материалах не «дорогой Никита Сергеевич» или «под руководством Н. С. Хрущева», а «КПСС, под руководством Коммунистической партии». Наверное, власти выгоднее было не расстреливать нас, а использовать в качестве подопытных.
Меня привязывали к привинченному к полу стулу, надевали на голову металлический колпак с проводами и включали ток. Я терял сознание, тогда меня приводили в себя и допрашивали: «Что ты видел, что ощущал?»- «Ничего, я был без сознания». — «Врешь, мы знаем, что ты думал, сознавайся!» Наверное, надо мной экспериментировали на предмет того, можно ли научиться читать чужие мысли. В перерывах между экспериментами с током давали уколы — горячие и холодные, от которых то поднималась, то резко падала температура. После инъекций страшно колотило, подбрасывало почти до потолка, и тогда меня привязывали к койке ремнями, которые впивались в тело и причиняли страшную боль — Иосиф Иосифович делает паузу и вытирает слезы. — Не знаю, сколько пробыл в этом институте, полгода или год, потерял ощущение времени. Но однажды эксперименты закончились, и меня отправили в Мордовию, в 7-й опытный лагерь под началом капитана Агеева. Помню, в первый же день меня окружили заключенные и все расспрашивали о новостях: как обстановка в стране, в мире? Жили мы в бараках, территория по периметру обтянута колючей проволокой, кругом вышки с охраной. Охранники были свирепые и безжалостные, они сначала стреляли, а потом спрашивали: «Стой! Кто идет?» За расстрел заключенного полагался отпуск, поэтому случалось, что охранник бросит к проволоке пачку махорки, а подошедшего за ней заключенного расстреляет за попытку бегства…
Когда отношение государства к политически неблагонадежным гражданам стало меняться, и лагеря начали закрывать, Иосифа Бучеллу отправили на торфоразработки, а затем на лесоповал в Коми АССР. В середине 60-х бывшего солдата выслали в Северный Казахстан. После лагерей у Бучеллы осталась справка «К физическому труду не пригоден», поэтому его на первых порах сделали колхозным сторожем, а позже, когда он окончил курсы механизаторов, устроили трактористом. В 1968-м Иосиф женился — взял в жены местную женщину с двумя сыновьями. Со временем у них родились две дочери. За все эти годы Иосиф ни разу не пытался выйти на связь со своими родными, боялся, что из-за него у близких возникнут неприятности. Родственники сами нашли его. Старший брат Иван стал обращаться в разные инстанции, чтобы разыскать могилу Иосифа, и узнал, что он жив. Мужчина начал писать в Москву, Мордовию, Коми, Казахстан. В начале 80-х Бучелла, живший в селе Шаховское Североказахстанской области, что недалеко от Петропавловска, получил письмо из Закарпатья. Но ответить побоялся. Навести мосты между родными людьми помогла младшая дочь Иосифа.
— Папа никогда не говорил, за что был осужден и что пережил, — рассказывает Ида Иосифовна. — Мы лишь в общих чертах знали, что его репрессировали и выслали в Казахстан. Он много рассказывал о Закарпатье, не забыл свой родной язык, хотя поблизости не было ни одного венгра. Долгое время, до самого распада Союза, мы выписывали венгерскую газету, которую папа читал до последней строчки. Узнав, что он побоялся ответить на письмо от родственников, я решила сделать это сама: открыла булавкой чемодан, нашла конверт и написала в Закарпатье, что отец действительно здесь, имеет свою семью, работает в колхозе трактористом. Когда брат ответил, я показала письмо отцу и сказала: «Пиши! Это ведь твои родные, они искали тебя десятилетия!» Папа закрылся в комнате, долго плакал, но все-таки начал писать.
С началом перестройки все ограничения, с которыми Бучелла жил, сняли. Сотрудник КГБ, регулярно навещавший колхозного тракториста, пришел в последний раз и сказал: «Наступили другие времена. Мы тебя забудем, но и ты должен забыть нас». Со временем приемные сыновья Иосифа выехали в Германию (их родной отец был этническим немцем, которых массово высылали в Казахстан). У Иосифа тоже появилась возможность вернуться на родину, но он не решался. Первой в Закарпатье переехала Ида. Одна из ее дочерей болеет астмой, и врачи рекомендовали сменить климат. В 2003 году Ида с детьми приехала в село Широкое Виноградовского района, где живет старший брат отца, и купила небольшой домик. Через два года в Казахстане умерла мать, и Ида забрала отца к себе.
— Он долго колебался, — говорит Ида Иосифовна. — Но я все-таки убедила его. В 2005-м папа приехал в Широкое. Он не виделся со своими родными почти 60 лет. Какая это была встреча! Брат Иван служил церковником в церкви (на прошлой неделе постригся в монахи). Когда дети сказали ему, что мы приехали, сразу вышел во двор. Они шли по дорожке навстречу друг другу — у обоих одна походка, один рост, одна внешность. Остановились и замерли, не зная, что делать. А затем начали гладить друг друга по лицу, приговаривая: «Братик, это ты?!» Они говорили потом день и ночь и не могли наговориться. О том, что старшего брата как родственника врага народа выселили в Широкое с запретом возвращаться в родное село, о родителях и знакомых, о своей работе. Затем мы поехали к старшей сестре отца в село Тростник. Он будто перенесся на 60 лет назад, в свое детство. Как только свернули в село, начал рассказывать: «Вот здесь росло большое дерево, тут стояла глиняная хата, а там, за поворотом, должна быть хатка с соломенной крышей… » Сестру он сначала не узнал. Знал, что это она, и все равно не узнавал. Она обнимает его: «Йовшко, это ты, братик!» — а он руки заложил за спину, как ребенок, отступает назад и отвечает: «Я тебя не узнаю». А когда увидел старшую дочь сестры, подошел и говорит: «Вот моя Маричка, моя сестричка». Нам так тяжело было смотреть на все это…
Через несколько месяцев Иосифу Бучелле выдали украинский паспорт, оформили пенсию. Несмотря на 34 года трудового стажа, в Пенсионном фонде бывшему трактористу насчитали «аж» 600 гривен. В Казахстане он получал больше, но пересылать пенсию сюда было бы слишком дорого.
— В Широкое иногда приезжает журналист милицейской газеты из Ужгорода, который родился в этом селе, — говорит Ида Иосифовна. — Услышав об отце, он посоветовал ему написать о пережитом. И отец начал писать. Сидел и плакал, вспоминая те события. Затем к нам приехал корреспондент областной венгерской газеты «Карпати Игаз Со» Чаба Балог. Этот человек очень много сделал для нас: опубликовал несколько репортажей в своей газете, связался с журналистами центральных изданий Венгрии, которые тоже приезжали в село.
История Бучеллы, отказавшегося воевать на стороне Советской Армии во время революции 1956 года, получила в Венгрии огромный резонанс. Историки нашли архивные подтверждения происшедшего, и заслуги бывшего солдата признали на официальном уровне. За последние два года Бучеллу наградили медалью «Герой революции 1956 года», орденом Свободы и одной из наивысших наград Венгрии — орденом Креста. Кроме того, ему выплатили две тысячи евро за рукописи, в которых воссозданы события 1956 года. Сейчас на их основании журналист Балог готовит книгу.
На склоне лет жизнь Иосифа Иосифовича понемногу налаживается, хотя пережитые ужасы и оставили в ней неизгладимый след. Это видно не только по надорванному здоровью, но и по тому, как бывший заключенный избегает разговоров о своем заключении, допросах, годах ссылки. Он все еще не до конца верит в то, что прошлое исчезло навсегда. Проводить остаток жизни на своей земле легче, здесь и воздух родной, и люди. За последние три года лишь одно событие оставило неприятный осадок в душе пожилого человека. После того как в Широкое зачастили официальные делегации, сотрудники венгерского консульства пообещали Бучелле поездку в Будапешт и даже персональную венгерскую пенсию. Пообещали и забыли, а он так и ждет приглашения в хате у дочери, в залатанных штанах и старом свитере, на который по особым случаям надевает пиджак с венгерскими наградами.
— Вы столько пережили. Не сожалеете о своем поступке 52 года назад? — спрашиваю Иосифа Иосифовича.
— Я не мог выстрелить в человека из принципа, независимо от того, венгр это или кто-то другой, — отвечает он. — Не мог бы поднять оружие даже против коммунистов, хотя они и причинили мне столько боли и страданий…