Героями наших публикаций часто становятся люди, у которых в силу самых разных причин (ранение на фронте, травма, болезнь, потеря близких или дома) полностью изменились система координат и иерархия приоритетов, а мечты подверглись серьезным коррективам. То, что еще вчера казалось сверхважным и крайне необходимым, стало третьестепенным и, наоборот, то, чему не придавали значения и чего не замечали совсем, теперь приводит в восторг и помогает обрести душевное равновесие.
Проверку на прочность, устроенную судьбой, выдерживают немногие. 41-летняя журналистка и сценаристка Наталия Орлянская — одна их тех, чье мужество, сила духа, жизнелюбие, оптимизм и самоирония заслуживают самых высоких эпитетов. В январе прошлого года ей поставили страшный диагноз — неоперабельная аденокарцинома легкого четвертой степени, метастазы в костях. Однако Наталия проявила себя настоящим бойцом. Невзирая на непрекращающиеся боли, она достойно держит удар. Более того, живет полноценной жизнью — бывает на выставках, в музеях и на концертах, устраивает себе сюрпризы типа фотосессий и походов в тир, пишет пронзительные тексты и с удовольствием «выгуливает» наряды. Наталия приняла свою новую реальность бестрепетно. «Я не борюсь с раком — я с ним живу», — сказала она в недавнем интервью.
На своей странице в Facebook она периодически публикует посты под названием «Хроники #cancer_girl», где честно рассказывает о своей болезни. Причем непременно просит, чтобы читатели не вздумали жалеть ее плаксивыми смайлами. Подчеркивает: ей никто ничего не должен. А жалость — совершенно контрпродуктивное чувство.
Признаюсь, я опасалась, что Наталия «вблизи» окажется не той красавицей и умницей, какой предстает в соцсетях. Разочарования не случилось. Поверьте, в жизни она точно такая же — стильная, утонченная, ироничная, сильная, очень позитивная и обаятельная. Разумеется, с безупречными манерами. Ощущение давнего знакомства возникло с первых минут разговора. Если бы не прислоненный к стулу костыль, никто в кафе ни за что не догадался бы, что с человеком что-то не так. Ни о парике, ни о болях — вообще ни о чем. Вы бы слышали, как заразительно она хохочет…
Мы говорили обо всем. И о том, как она узнала о болезни, и о том, что ее держит на плаву. И о планах написать еще один сценарий фильма и издать книгу. «Хочу успеть оставить после себя что-то полезное или интересное», — сказала она, когда я уже выключила диктофон.
Читайте также: Потеряла волосы и несколько органов: Янина Соколова рассказала, как поборола рак
— Наталия, в недавнем интервью вы сказали, что рак — это ваш «золотой пендель» и что благодарны этой болезни за многие вещи. Так получилось, что мне приходилось видеть разное поведение больных онкологией. От истерик «почему это со мной?» и издевательств над близкими до настоящего мужества. Вы вот нашли в себе силы держаться очень достойно…
- Когда человек узнает этот диагноз, каждый реагирует по-разному. Специалисты определили пять стадий горя: отрицание, гнев, компромисс, депрессия и принятие. Однако не все доходят до последней стадии. Кто-то тормозит на вопросе: «За что?». Но это реально гнилой вопрос, потому что «за что?» — это когда болеют дети, еще ничего плохого в жизни не сделавшие. А взрослые… Ребята, если так рассуждать, то каждый чем-то заслужил какую-то болячку.
У меня, конечно, бывают плохие дни. Когда усиливаются боли, то хоть ложись да помирай. Но я прекрасно понимаю, что, если сложить лапки и ждать смерти, это будет напряжно и болезненно, при этом еще тяжелее придется близким. Такая позиция не помогает выздоровлению. Внутренний настрой, мне кажется, очень важен.
У меня, допустим, ситуация неизлечимая. Мне сразу об этом сказали. Поэтому не было ложных надежд, что я сейчас пройду какую-то «химию» и — опаньки! — наступит стойкая ремиссия, и можно будет оперировать опухоль. Но в моем случае таких вариантов нет. Опухоль срослась с крупным сосудом, так что об операции и речи нет. И конечный пункт назначения, как ни крути, кладбище. Вопрос только в том, когда. Поэтому, если исключить вариант самоубийства, есть два пути: лечиться и больше ничего не делать или попытаться что-то напоследок у жизни отгрызть и жизни оставить.
Многие люди, мне кажется, живут по инерции. Еще — как будто мы бессмертные и все успеется. Я тоже так жила много лет. Нет, любила свою работу, любила дом, но не шибко стремилась что-то успеть, сделать — «времени ж навалом…»
— Кстати, почему выбрали журналистику?
- Я родилась и выросла во Львове в обычной семье. Папа электрик, мама пищевой технолог. Единственная дочь.
Я гуманитарий по жизни. Точные науки никогда не давались. Зато я много читала и хорошо и грамотно писала. Как-то в школе не написала сочинение — и по закону подлости вызвали отвечать. Так «прочитала» сочинение с… пустого (!) тетрадного листа. Бойко получилось, даже без заминок.
— На снимках в Facebook вы такая шикарная. Столько разных образов. То в стиле двадцатых годов прошлого века, то в китайских кимоно, то в очень модных современных нарядах. Эдакая гламурная красавица.
- Я никогда не считала себя красавицей. Да, глаза прекрасны, неплохая фигура, но вот нос всегда все портил — считала его большим. На профессиональных фото получалась хорошо, а на любительских никогда себе не нравилась. Последние лет пять завела привычку делать ежегодные фотосессии. Чисто зафиксировать, как меняюсь.
Наверное, уже тогда чуйка какая-то срабатывала, что до старости не доживу. А сейчас удивляюсь: очень многие, даже те, с кем знакома с юности, называют красивой. Парадокс: говорят, что я теперь красивее, чем до болезни. Может, потому что стала свободнее во время фотографирования.
Вообще у меня дурацкий характер. Не люблю конфликты и стараюсь их избегать, смягчаю углы даже там, где не нужно этого делать. Раньше еще очень переживала, что обо мне подумают люди. Хотя реально: я что, золотой слиток, чтобы всем нравиться? Да и вообще, какое мне дело до чужого мнения? Вот прошедший год активно и сознательно боролась с этим качеством, хотя было очень тяжело. И знаете, сейчас мне практически все равно, что «люди скажут». Это их дело. Волнуют только близкие и важные для меня люди.
— Ваш круг общения изменился за этот период?
- Как вам сказать… Это довольно интересно. Когда только началась эта история, объявились все. Даже те, кто давно не появлялся в моей жизни.
Прибежала девочка, с которой мы работали в «Киевских ведомостях» (Наталью после второго курса Львовского национального университета пригласили в эту столичную газету. — Авт.), а потом лет пятнадцать не виделись, хотя и не ссорились. Мы очень естественно возобновили общение, она не пропадает: звонит, ходит в гости, как в аптеку. «Выгуливает» меня — вот в тир сводила. Если не может дозвониться, беспокоится и набирает маму.
Читайте также: «Женщинам, у которых обнаружили рак груди, говорю: «Я живая, хотя перенесла ту же болезнь!»
Есть и иные варианты. Пара людей, которых много лет считала очень близкими друзьями, за этот год «отвалились». Объявились в самом начале истории, а затем пропали. Я это воспринимаю очень спокойно. Значит, пришло время одним людям уйти из моей жизни, а другим в ней появиться.
Есть еще категория «сочувствующих», которых я зову «Секта Свидетелей Правильного Помирания». Эта категория все знает, часто бесцеремонна и слишком уж настойчиво спешит тебя проинформировать: что лучше есть, что пить, как жить. В идеале, конечно, следовало бы не выпендриваться, а просто тихо ползти в сторону кладбища.
Была история с одной шапочной знакомой по университету. Она внезапно объявилась в Facebook и прямо бомбардировку мне устроила странными вопросами, на которые я уже не раз в том же ФБ отвечала: «Какой диагноз? А поподробнее? Чем лечат?» Дальше — больше. «Замирись с Богом»… «Наташа, у тебя мало времени»… И палочкой, палочкой поковырять: «А депреснячок у тебя таки есть». Я очень старалась максимально корректно прекратить это «общение», но с таким типажом это непросто. Пишет, к примеру, в восемь утра: «А кто с тобой в больнице?» А я вообще-то дома. В больницу ложилась только на сутки на «химию». «Может, к тебе приехать?» «У меня есть каноны от разных болезней — и от рака тоже. Давай пришлю». Я понимаю: человек предлагал все это из лучших побуждений. Но, поверьте, такая агрессивная форма поддержки напрягает.
— А какие отношения у вас с религией?
- Точно знаю, что у меня, как у каждого из нас, есть ангелы-хранители. Вот мои, наверное, вкалывают посменно, да еще и молоко за вредность получают. Знаю, что много людей молятся за меня и мое выздоровление — за это я безмерно, от всей души благодарю.
Вообще, люди выбирают сами, как могут и хотят меня поддержать. Приходит очень много анонимных переводов. Есть те, с кем я никогда не встречалась, но они регулярно высылают определенные суммы. Вот просто решили, что на данном этапе мое лечение — что-то типа обязательного платежа. Как начали год назад, так и продолжают. Они даже не шлют мне запросы в друзья, просто помогают, и все. Я благодарю за любую помощь. Добрые слова и репосты моих публикаций действительно ценю.
Что касается отношения к онкобольным в нашем обществе, то кто-то нас жалеет, кто-то непроизвольно от нас шарахается.
Расскажу об одном случае. Мама покупала мне пирожные в одном и том же магазине. Как-то они разговорились с продавщицей. Оказалось, у той дочь умерла от онкологии. В общем, стали как-то общаться. Однажды мама пришла домой — а ее просто трясет. Рассказала, что эта тетка буквально наехала на нее с поучениями: «Вы неправильно лечите дочь. Я знаю, как правильно». Прости Господи, если знаешь, чего ж не вылечила? Но маму она прессовала полчаса.
— Не исключено, что человек так несознательно выплескивал свою боль.
— Может быть. Но почему именно так — взять палочку и ковырять в чужой ране? Зачем наподдавать человеку, которому и так тяжело?
Читайте также: «Предстоит операция»: Алла Мазур рассказала, как лечится от рака
— Моя близкая подруга, с которой случилась такая же беда, часто повторяла, что стала радоваться каждому наступившему дню.
— У меня пока так не получается. Я же не заводная игрушка. У всех онкобольных бывают реально плохие дни. Радоваться каждому дню — это, конечно, идеально. И я стараюсь. Но бывает, просыпаешься, и вроде самочувствие терпимое, а выглянешь в окно и настроение прям «падает и начинает валяться». Слякотную осень и зиму никогда не любила, сейчас — это точно самое мерзкое для меня время. Иногда даже не могу себя заставить выйти на улицу, чтобы хапнуть кислорода.
Знаете, мы все считаем, что впереди у нас очень много времени.
— «Сделаю завтра».
- Ну да. Вот хочу пойти в музей. Пойду завтра. Он же не рухнет за ночь.
Нормальный человек ведь не сидит и не ждет, что завтра смертельно заболеет, поэтому должен все делать сегодня. А когда тебе, как в моем случае, говорят, что могут продлить жизнь на год-три-пять (это если сильно повезет), то понимаешь — это максимум, на что можно рассчитывать. При том, что неизвестно, какой я буду через пять лет. Потому что ресурс организма все равно исчерпывается. Я точно знаю, что у меня сейчас меньше физических сил, чем год назад. Токсины потихоньку разъедают организм. Поэтому, скажем так, стараюсь урвать побольше сейчас. И жить в краткосрочной перспективе. Долгоиграющие планы строить — это только рак посмешить.
— Вы писали в Facebook, что потеряли драгоценное время, так как медики не сразу поставили диагноз.
- История очень наглядная. В сентябре 2018 года у меня начала болеть спина, а потом и нога. Попала к невропатологу. Сделала МРТ. Но боль стала усиливаться. Сначала ела ибупрофен горстями. Когда он перестал помогать, соседка колола меня кетановом и еще чем-то обезболивающим. И массажи мне прописывали, и ударно-волновую терапию, и уколы траумеля назначали. Но только все это было до одного места.
7 января, на Рождество, я лежала и просто тихо плакала от нестерпимой боли. А потом встала и поехала на ночное МРТ — попросила сделать снимок поясницы. То есть ровно то же самое, что делали в сентябре. Сразу поняла: что-то не так, потому что медики несколько раз подробно расспрашивали, лечилась ли я уже от чего-то, есть ли хронические заболевания. Оказывается, в позвоночнике и костях правого бедра уже были множественные метастазы. В заключении написали, есть подозрение на миелому (злокачественная болезнь крови).
В Институте гематологии попала к совершенно офигительному врачу. Это был первый специалист, который, сравнив сентябрьский и январский снимки, изумилась: «Почему вам в сентябре ничего не сказали? Вот же отчетливо видно, что с одним позвонком что-то не так».
То есть, если бы медики умели нормально читать снимки, можно было бы еще в сентябре начать копать. А то и раньше. Ведь летом меня уже что-то беспокоило. Появился странный кашель. Тогда сработало чутье, и я зачем-то пошла и сделала рентген легких. Но услышала: «У вас все нормально, ничего нет…» Вот такая наша диагностика.
Когда врач-гематолог исключила миелому, надо было разобраться, где же все-таки у меня первичка. Если онкология, то чего? Но продолжали искать в костях. Не знаю, сколько бы это тянулось, но тут я (снова по собственной инициативе) поперлась в поликлинику к терапевту. Вот не нравился мне опять кашель. Она прослушала легкие, ничего не услышала. Но, поскольку с диагнозом такая странная история, сказала: «Ну, пойдите, сделайте КТ легких, если вам так печет». Компьютерная томография выявила опухоль в легком. Если бы не это, неизвестно, сколько бы меня еще водили по костным делам. А оказалось, кости — уже вторичное поражение, а первичный очаг — легкое. Так извините, сколько я с этим жила. Реально только диагностика сожрала три месяца. Доктора вообще не туда смотрели.
Читайте также: Это было страшно: жена Виторгана рассказала, как поборола рак
Отсутствие онконастороженности у врачей первичного звена, терапевтов, педиатров — это, мне кажется, основная проблема нашей медицины. Если за границей непонятно, что происходит с пациентом, то даже при малейшем сомнении его отправляют на онкопробы. Потому что медики понимают: «в случае чего» страховики и пациент их просто засудят. А у нас ни одному медику даже в голову не пришло посмотреть в ту сторону. И ведь я такая не одна. В Украине очень много позднего выявления онкологии. Мы вообще вторые в Европе по распространению онко, а рак — вторая причина смерти в Украине после сердечно-сосудистых заболеваний.
Когда-то я читала рассуждения тех, кто занимается раком. Мол, вопрос к первичному звену — терапевтам и педиатрам. Они же могут увидеть первые признаки, хотя бы лимфоузлы пощупать и отправить на онкопробы. Да, могут. Но не должны, поскольку это не прописано в протоколе осмотров. Ребята, так в чем проблема? Пропишите! Это же азы.
— Потом вы оказались в государственном онкоучреждении.
- Пришла туда просто с улицы. Захожу в кабинет к онкологу — и с порога: «Доктор, хотите на говорящую собачку посмотреть?» Этот онколог поднял брови: «В смысле?» — «Да вот хожу, как дура, который месяц. Может, вы что-нибудь увидите». Он посмотрел снимки. Когда открыл легочный, по-моему, откровенно обалдел от того, что увидел. И сам пошел со мной по кабинетам. Я за ним еле волочилась.
Записал на биопсию и привел за руку к торакальному хирургу. Это был второй и последний адекватный врач в этом заведении.
Потом — уже по рекомендации! — попала к другому врачу там же. Они приняли меня вдвоем с коллегой. Дали четко понять, как все плохо: нельзя много ходить — есть угроза переломов (как раз был гололед), запретили любые нагрузки и тяжести (мол, нельзя даже женскую сумку носить). То есть обрисовали, так сказать, всю серьезность ситуации.
При мне позвонили в отделение радиологии: «Сейчас придет барышня, надо ее записать на лучевую терапию. Срочно». По идее, надо было одновременно начинать и «химию», и облучение. Но так нельзя. Если химию делать первой, часто портятся показатели крови, тогда нельзя вовремя приступить к облучению. Поэтому в идеале надо было быстренько сделать лучевую, чтобы снять болевой синдром, а потом уже «химию».
И отправили меня в лучевое отделение — там должны были сделать разметку. Это когда до начала облучения осматривают на аппарате и под кожу вводят тушью метки, по которым потом ориентируются. Чтобы вы понимали — это соседний корпус, и там еще по лестнице надо подниматься. А мне же только что сказали: никаких нагрузок! В очереди на лучевую сидело человек тридцать. И я очень долго ждала. Наблюдала «картину маслом»: выходит медсестра, орлиным взором окидывает всю эту толпу народа и таким зычным командирским и очень недовольным голосом ка-ак гаркнет: «Вы чего тут все сидите? У нас поломался аппарат. Те, кто записаны после обеда, встали и ушли отсюда. Чтобы я вас до пяти вечера тут не видела!» Ее интонацию помню до сих пор.
Наконец попала к радиологу, которому звонили. Он даже не глянул ни на снимки, ни на анализы. «У нас сегодня аппарат поломался, так что мы ничего не сделаем. Приезжайте завтра». То есть, когда ему звонили, что придет пациентка, он не в курсе был насчет поломки? Вот такое отношение…
Назавтра пришкандыбала, ждала минут сорок, пока господа медики отмечали в ординаторской чей-то день рождения. Нас таких было человек пять. Уже в кабинете этот врач говорит: «Короче, я вас записываю через месяц». — «Погодите, какой месяц? Я еле хожу. Ваш коллега мне рассказывал, что я бедро могу сломать. Как мне этот месяц жить?» — «Ну, у нас очередь. Через месяц будете приходить на сеансы в шесть вечера». Шесть вечера — час пик, значит, только такси, ведь это другой конец города. Прямо вишенка на торте.
Читайте также: «После 6 курсов химиотерапии и операции сын выздоровел»: как годовалый малыш поборол рак
Хватило сил лишь кивнуть. К тому времени я стала понимать, что с этими ребятами мы точно кашу не сварим.
Вечером того же дня в последний раз созвонилась с врачом, к которому попала «по рекомендации». Он говорит: «Приезжайте во вторник, мы вас положим на сутки и откапаем. Вы, конечно, неоперабельная, не совсем наша. Но за вас хорошие люди просили». — «Доктор, а чем меня капать будете?» Диагноз после биопсии был — сплошные знаки вопроса. — «Что будет бесплатно, тем и будем». — «А если ничего не будет?» — «Ну, тогда будем думать».
Предложила: «Давайте так. Лучше я вам заплачу, только вы мне сразу капайте протокол, который нужен». — «Вы приходите, а там разберемся». Еще спросила: «Вы откапаете один курс, а потом что мне делать?» — «Потом поищете, где дальше лечиться». Сказала «спасибо» и положила трубку. Больше с этими ребятами не общалась. Подумала только: если они так с «рекомендованными» поступают, то как тогда обращаются с обычными пациентами? Честно, передергивает до сих пор.
А может, они просто не хотели возиться. Случай-то тяжелый, а у них есть своя статистика. Либо, как в том анекдоте, «чтобы руку не сбивать». На фига оно им надо? Можно ведь те же деньги взять с пациентов, у которых ситуация полегче. Но это мои версии.
Тогда я написала первый пост в Facebook о неизлечимом раке. Честно: если бы не боли и прогноз, что без лечения станет еще хуже, вообще не стала бы затеваться с лечением. Как в модном фильме «Достучаться до небес» (это я по отзывам, сама так и не посмотрела) — нашла бы, чем заняться в оставшееся время и куда потратить деньги, которых у меня, кстати, особо-то и не было. Это была не истерика, а абсолютно сознательная моя позиция, я совсем не рисовалась. Просто так чувствовала.
После поста многие отреагировали: «Наташа, почему ты к этому так относишься? Давай кидай клич, будем собирать деньги». Я подумала еще пару дней, а потом решилась.
Маму из Львова вызвала, когда думала, что лягу на капельницы в госбольницу — при первой «химии» непременно нужен кто-то рядом.
— Когда вы ей сказали обо всем?
- Когда она ехала в Киев, уже знала. До этого я очень порционно и завуалированно выдавала им с отцом информацию. Мама знала, но не представляла масштаб проблемы. Ну, болит нога, хромаю. А она видит: я еле хожу, корежит от болей, и с кровати сама встать не могу.
В частную клинику обратились, понятно, не с жиру. Просто надо было что-то делать. Срочно.
Поехали туда с близким другом на консультацию. Они пересмотрели все диски и снимки. Как теперь понимаю, тоже могли послать меня лесом, ведь я уже помирала (то, что мне осталось месяц-другой, другу сказали предыдущие товарищи). Но надо отдать должное этим медикам. Друг больше молчал и смотрел на их реакцию. А она была правильной. И именно эти люди протянули меня уже больше года, за что я им низко кланяюсь.
Буквально со следующего дня после консультации мне назначили лучевую терапию. Еще советовались, можно ли. Кости были настолько повреждены, что после лучей могли просто сломаться в самых разрушенных местах. Рискнули. В итоге все обошлось.
На первом сеансе радиолог говорит: «Мы вам хотели делать лучи на одну точку — бедро. А потом посмотрели еще раз ваши снимки. У вас из одного позвонка уже начала подтекать спинномозговая жидкость. Так что будем делать два сеанса в одном — на позвонок и на бедро». За 15 дней получилось 30 «облучалок».
Меня предупредили, что во время и после лучевой боли усилятся (она дает отек тканей). Так и оказалось.
Читайте также: «Когда вылечусь от опухоли мозга, исполню мечту — заведу белую лошадку и буду за ней ухаживать»
Была еще история с анестезиологом — он попросил оценить боль по шкале от одного до десяти. Восемь, наверное, говорю. А друг мой удивленно: «Какие восемь? Ты ж лежишь и плачешь от боли!»
Врач объяснил: есть три стадии подавления болевого синдрома. Я за три месяца проскочила уже две: таблетки и уколы обычного обезболивающего. Третья стадия: уколы опиатов или морфина. Но морфин — это уже реально зависимость. Так что мне сейчас колют три раза в сутки опиатный препарат. Уже год на нем сижу. Не хочу представлять, что будет, если его отменить совсем. Ведь боль в ноге и спине есть даже под уколами.
— У вас же была еще тяжелейшая «химия».
- Как-то предложили: «Если хотите, можете пойти посмотреть, как разводят лекарство». Мама сходила. Медсестры в масках и длинных перчатках. Они засовывают руки в стеклянный шкаф с вытяжкой и там работают с препаратом. Он реально очень токсичный. «Химия» же губит все на свете — больные клетки вместе со здоровыми. У меня было шесть «химий». А потом еще полезла «побочка».
— В одном из текстов вы с горечью констатировали, что рак — болезнь для богатых.
- Это правда. Первые три «химии» стоили около 350 тысяч гривен. Следующие три — где-то 270 тысяч (заменили один препарат). 30 сеансов лучевой терапии (еще один был в сентябре — на другую ногу и теперь уже на голову) — 90 тысяч. Плюс ежемесячный укол препарата, предотвращающего дальнейшее разрушение костей, это почти 13 тысяч. На обезболивание (90 уколов в месяц) — более 4 тысяч. Еще нужно постоянно делать контрольные КТ, УЗИ и МРТ, анализы крови, пить ферменты, пробиотики
Динамика была сначала положительная, потом никакая. Так что врачи решили сменить «химию» на таргетную терапию. В моем случае это современный таблетированный препарат, который атакует пораженные ткани не только легких, но и метастазов в мозге. Плюс у него не такие тяжелые побочные эффекты, как у «химии». Стоимость одной упаковки — 70 тысяч гривен. Получается, одна таблетка — 100 долларов. В Украине это лекарство появилось только летом 2019-го.
Знаете, есть люди, которые, собирая деньги на лечение для себя или близких, очень любят использовать хэштег «рак-дурак». Я считаю, совсем он не дурак. Вообще весьма специфическая и странная болезнь. Она заставляет на очень многое посмотреть по-новому. Уверена, ни один онкопациент, в том числе и тот, кто захлебывается в слезах от жалости к себе, не остается прежним даже после излечения. Рак меняет все и всех.
Да, он ужасный. В моем случае — смертельный. Но зато благодаря ему я, социопат в силу профессии (профдеформация — журналисты слишком много общаются), например, увидела, сколько хороших людей, готовых отозваться на чужую боль.
— Наташа, вы же еще пишете сценарии фильмов. Как вас занесло на эту стезю?
- Случайно. Вообще никогда не смотрела в сторону кино.
Как-то в 2016 году сидела на лавочке во дворе соседнего дома, пила кофе. Рядом уселась пара. Они говорили об одном знакомом журналисте — едко, но метко. Я засмеялась. Разговорились, в том числе о кино. Я как раз посмотрела какой-то американский сериал о профайлерах. Ну, и ляпнула: хорошо бы у нас сделать нечто такое, и чтобы героиня была криминальным психологом. Получилась бы прикольная история.
Потом оказалось, что новые знакомые работают на сериальном производстве одного из центральных телеканалов. Чем-то их моя идея зацепила. После этого год вытаскивали из меня заявку на сценарий. Я упиралась: «Даже не знаю, чего вы от меня хотите».
— Никогда этим не занимались?
- В том-то и дело. Даже на телевидении не работала. Ни одного сценария в руках не держала.
И наконец весной 2017-го под настроение «разродилась» заявкой. Отдала, но меня предупредили: на рассмотрение уходит много времени. Я и не парилась. Отдала — и забыла.
Уехала на все лето в Днепр — позвали коучем на один из госсайтов. И вот в августе собираюсь в пятницу возвращаться в Киев. Утром того же дня звонок: «Приезжай. Мы в понедельник с тобой подписываем договор на 16 серий».
Подписала. Приехала домой и пишу своей «крестной» по кино: «Лера, пришли мне хоть какой-то сценарий, одну серию. Не знаю даже, как он должен выглядеть». Молодец, правда? Зато договор подписала.
Читайте также: Украинская модель, победившая рак, вышла замуж (фото)
— Чистой воды авантюра.
- Абсолютно.
Я вообще не понимала, куда влезла, сколько времени это займет. Откуда это — «слабоумие и отвага»? Вот прямо про меня. Так родился детектив «Кто ты?». Он вышел в эфир осенью 2018-го. А летом пилотные две серии показали на Одесском кинофестивале.
Когда сдала этот сценарий, заказали четырехсерийную мелодраму про любовь атошника — что-нибудь милое, без боевых действий в кадре. Написала, но мне сказали: «Неформат. У тебя вышло качественное кино — мелодрама типа „Питер FM“. А нам надо, чтобы зритель рыдал. Чтобы беременность, амнезия, ну, вот это все». Но я, честно, не захотела переделывать заявку в такой сопливый формат, тем более что это касалось АТО. Теперь думаю, куда отдать наработки, ведь эту заявку можно легко переделать в качественный полнометражный фильм.
А прошлой осенью у меня купили четырехсерийную мелодраму — это такая легкая романтическая комедия.
Еще предложили сделать проект по онкотематике. Думаю, идея классная — а какое промо может получиться! В смысле если выпустить кино, пока я жива. Вот это мне тоже очень хочется успеть. Пока голова работает и в состоянии писать.
Знаете, больше всего на свете я всегда боялась «профессиональных» болезней журналистов: Альцгеймера или Паркинсона, деменции. То есть когда мозги перестают соображать. Еще инсульта — насмотрелась на него у родственников.
Для меня самое страшное — состояние беспомощности. И камня на шее близких. Если бы мне сейчас сказали, что я могу не лечиться и тихонько на обезболивающих допетлять с миром свой срок, сколько там останется, то, как и год назад, согласилась бы не раздумывая.
Спрашивала врачей об этом не раз (как журналисты любят — разными словами и в разное время). Все говорят одно и то же: если прекратить лечение при довольно агрессивной опухоли, во-первых, сразу усилятся боли, во-вторых, начнут отказывать органы. То есть это не будет легкая смерть. Так и получается, что от лечения никуда не денешься.
— Лайма Вайкуле, тоже перенесшая онкологию, призналась: «Я научилась любить других людей. Произошла переоценка ценностей. Теперь я считаю, что человек живет на свете для того, чтобы становиться лучше». Стать лучше во время болезни удается единицам. Вы — один из таких ярких примеров. В ваших постах в Facebook столько света, тепла и добра, такой восторг от всего, чего, как вы пишете, «раньше здоровая Наташа не замечала бы».
- Рада, если кому-то мои тексты интересны или полезны. Не ожидала этого.
Да, я стараюсь наесться жизни досыта, насытиться эмоциями, впечатлениями. Вдруг начала замечать всякие чудесные моменты в природе. Появилась жадность — и то еще не сделала, и это. Когда время становится конечным, очень четко это понимаешь. Если, конечно, не увяз в стадии «за что?» Да ни за что — просто так. Уже все. Медицинский факт.
Не знаю, сколько еще продлится мое пребывание на земле. Может, год. Может, пять. А может, в один «прекрасный» момент от давления опухоли лопнет сосуд. И тогда меня не спасут, даже если буду в больнице. Смерть почти мгновенная.
Читайте также: Коби Смолдерс: «Моя борьба с раком яичников длилась два года»
Когда живешь в такой системе координат, хочется хоть что-то успеть. «Золотой пендель» получен. И я теперь знаю, что могу написать действительно хороший сценарий. Ведь те 16 серий приняли без правок.
— Это очень круто.
— Да, оказывается, такое не часто бывает. Теперь понимаю это. Так что талант есть, почему же его не использовать?
— Вы еще планируете и книгу написать?
- Очень хотелось бы. Она уже крутится в голове. И просится наружу, даже снятся какие-то куски. А это верный признак, что надо начинать. Но это будет ни в коем случае не победная реляция о том, как я, умница, победила рак-дурак. Я вижу книгу скорее в виде путевых заметок своей болезни и жизни с ней.
Посмешу вас напоследок. Когда уже стоял диагноз аденокарцинома, приятель решил меня выгулять в кино. Стали выбирать фильм. Я читала на компе афишу, он заглядывал через плечо. Ничего интересного в репертуаре не было, я и говорю (еще таким недовольно- капризным тоном): «Как скучно начался год!». И повисает пауза. Поворачиваюсь — а у друга совершенно непередаваемая гамма чувств проносится по лицу. Вот прямо от изумления до тревоги — не съехала ль девонька крышей от переживаний. И до меня доходит, как прозвучала моя фраза… Только что такой диагноз поставили, а у меня «год скучно начался». Потом, конечно, смеялись.
У меня в жизни вообще довольно много таких моментов. Странных. Моя подруга, редактор в кинопроизводстве, в таких случаях говорит: «В кино вставишь — не поверят…» Кто знает, может, я еще и удивлю себя и свой рак. Потому что очень хочу жить.
Тем, кто хочет помочь, сообщаем номер карты «ПриватБанка» 5168 7450 1712 4394, Орлянская Наталия Анатольевна.
Читайте также: Поборовшая рак Янина Соколова выступила с важным призывом к украинцам
Ранее «ФАКТЫ» сообщали о том, как в Великобритании больная раком в последней стадии девушка чудом излечилась и вернула деньги, собранные на ее похороны.