Основатель группы «Звуки МУ», 11 лет назад сбежавший от мирской суеты жить в глухую деревеньку, назван лучшим актером 2006 года за роль монаха в фильме «Остров» Павла Лунгина
Фильм Павла Лунгина «Остров», получивший Гран-при Московского международного фестиваля, удостоился чести закрывать кинофорум в Венеции и награжден в шести номинациях российской премии «Золотой орел», своим успехом во многом обязан Петру Мамонову. Петр Николаевич назван лучшим актером 2006 года и получил премию «Ника» за лучшую мужскую роль. Кроме того, Мамонов — культовый персонаж рок-тусовки последней четверти прошлого века, основатель группы «Звуки МУ». Несмотря на успех и востребованность, актер и музыкант одиннадцать лет назад удалился от городской суеты и живет теперь в маленькой деревеньке в сотне верст от Москвы в обществе жены и дюжины кошек. Там и редких посетителей принимает, хотя хлебосольного приема не гарантирует…
- Злой я сегодня. Народец пошел вредный, необязательный! Или только мне, дураку, такие на дороге попадаются? Год назад отдал машину в ремонт, до сих пор починить не могут, отговорки находят. Если бы вышел на сцену и сказал, что спою половину концерта из-за того, что нога болит или спину ломит, меня тут же закидали бы гнилыми яблоками!
- Случалось?
- Нет пока что.
- Ну вот. А чего жалуетесь?
- Я-то пою, работу честно выполняю, а другие ни хрена делать не хотят. Дом который год строю, закончить не могу. Кровельщики, правда, попались приличные, крышу без дырок собрали и не пили совсем, но это чудо. А остальные? Все считают, будто кто-то им что-то должен. Фотограф хочет, чтобы позу красивую принял, журналист, чтобы историю занятную рассказал. А ты заинтересуй меня, заставь разговориться!
- Так ведь слова вставить не даете, Петр Николаевич!
- А вы слушайте, че говорю, не перебивайте! С магнитофончика чужие мысли на бумагу перекатать — невелика заслуга. Я про журналистику все знаю, сам работал.
- Ага, в «Пионере».
- Ну и че с того? Орган ЦК комсомола, полтора миллиона экземпляров тираж. Вам такие цифры и не снились! Папа с мамой, наверное, выписывали журнальчик любимому сыночку, правда? Молчите? Хотя че я на вас нападаю? Сидите, коль приехали… Дух уныния овладел всеми, в том числе и мною.
- И чем же вы так опечалились?
- Развлекуха вокруг сплошная, все на продажу. Сначала по телевизору задницу голую показывают, потом еще что-нибудь непотребное с экрана свешивают.
- Смотрите?
- Положено быть в курсе.
- То-то, вижу, спутниковая антенна появилась. Когда в последний раз сюда приезжал, не приметил.
- Она и сейчас не работает. Не оплачиваю. Для мебели висит. Че там смотреть? «Брат-2» и «Хромой-3»? Это не кино, а одно название. Правда, за новостями по мере сил слежу. Недавно в газетке написали, будто Мамонов завел гарем, в котором три жены.
- Маловато, не находите?
- Мол, сперва гуртом молимся, а потом кайфуем.
- Ольга Ивановна не обижается?
- Мы уже двадцать три года вместе. Пора заканчивать.
- А супруга согласна?
- Японский метод этому учит. Когда все достигнуто, надо бросать старое и с нуля начинать.
- Вы и начали, в глухомань сбежали.
- Если бы хотел по-настоящему затаиться, никто бы не нашел. А так вы приезжаете, вопросами мучаете… Все иллюзия! По-прежнему в минуты неполадка душевного не к небу руки поднимаю, а к бутылке тянусь. Водочка — кровь сатаны. Я, Петя Мамонов, такой же нервный и издерганный, как остальные. Ужасная жизнь, кошмарные времена! Может, наши дети лучше будут, чище, хотя не знаю, в какой стране им жить доведется. Ведь и либерально-демократические гадости победить могут.
- Возражаете?
- А вы поддерживаете? Все строится вокруг шмотья и денег. Надоел «Фиат», хочу «Мерседес»! Разве это правильно?
- Но и вы, извините, не на «Жигулях» ездите.
- Сказал же: ремонтируюсь! А хоть бы и «Мерседес». Я четверть века бьюсь на досках, по сцене прыгаю, пеной брызжу и имею право на все, что честным трудом заслужил. Меня на руках носить должны, чтобы даже не думал о руле и педалях. Куда сказал, туда и понесли. А че? Бог наградил талантом, я его вам отдал, себе ничего не оставил. Вот и страдаю теперь здесь, трухлявый. Но превращаться в «Макдоналдс» не стану. Никаких имплантатов не вставлял никуда и не буду. Лучше беззубым ртом шамкать. Плата за алкоголь с юных лет, кайф и прочую дурь. Я же границы ни в чем не знал, пер до упора. Мамонов, одно слово! Фамилия-то страшная. Брюхо, чрево, плоть… Вот и веду смертный бой с натурою, каждый час для жизни отвоевываю. Мне ведь четырех бутылок пива мало, если начну пить, на дюжине остановлюсь, не раньше. А потом белая горячка и больница… Трудно? Конечно. Но никто не придет и не скажет: «Вот, Петя, я твой товарищ, хочу пожить рядом, помочь». Все только и умеют, что сосать. Масса людей вокруг, но не имею верного человека, чтобы в трудную годину прислониться. Женя Казанцев был, гитарист, с ним мог поговорить о насущном. Нет больше, помер. Светлая память! Вон жена моя, словно тень смуглая, блуждает. Жалко ее, дуру, болеет, а как облегчить страдания, не знаю. Исчезни, Оля, не маячь!
- Строгий вы, однако.
- Всегда такой был. Жил гордый и пьяный. Друзей всех растерял. Запомните: защищенность — признак смерти, а риск — знак жизни. Я вечно рисковал. Не в том смысле, что сберкассы грабил, а в работе горел, делал что-то из ряда вон. Распотрошил себя.
- Может, так и надо, Петр Николаевич?
- Кто знает? Все равно от нас ничего не зависит. Где-то наверху сидят десять человек и управляют миром, а мы думаем, будто сами что-то изменяем. Иные прозревают, и тогда их вышвыривают за флажки — в наркотики, алкоголь, другие пороки. Кто посильнее, к Богу обращается, но там нужно терпение, которого у меня нет. Пытаюсь измениться, сердце мое рвется, но не хватает силенок. Я очень одинок, поэтому даю слабину. Утром хочу повернуть в нужную сторону, а вечером опять пьяненьким валяюсь. И знаю все, и понимаю, а поступаю строго наоборот, противореча словам апостола Павла. Веду с переменным успехом мелкую борьбишку. Настоящая борьба, когда сказал «нет», и с того дня, как отрезало. Ни грубости, ни лени, ни кайфа. Нет — и точка! А у меня так не получается. Христианин должен быть натянут, как струна, а я — вялая, сопливая подушка. Ругаю себя потом, казню, а че толку? Страшный суд не на небе, он — здесь, на земле. Каждый день вершится. Сам себе приговор выносишь. Окончательный, без обжалований и апелляций. Согрешил, и совесть грызть начинает. Любить хочется, а не умею, загрязнен и необучен. Спасает лишь вера в милость Божью, надежда, что не даст Господь мне, дураку такому, погибнуть, вытащит из омута, в который я влез… Каждый мечтает о царстве любви и благодати, но кто туда пустит Петю Мамонова, если он ничему в жизни не научился? Пропуск в рай заслужить нужно… Нет, я не жалуюсь. Все хорошо. Вон, дом поднял!
- Зачем вам такой здоровенный?
- Мавзолеем мне будет. Лягу там. Завтра помереть могу.
- Не торопитесь, Петр Николаевич.
- А мое мнение никто не спросит. Заберут, когда надо. Старцы вообще в гробах спали, чтобы не забыть: каждый день может оказаться последним. Как его провел? Анашу курил и водку жрал? Был у меня приятель из очень обеспеченной семьи. Сел на наркотики, с криминалом связался и честно помер в двадцать шесть лет. Такой выбор человек сделал, ни на кого не оглядывался. Лишь сказал мне: «Не хочу этой параши вашей». Сжег себя, а ценности либеральные не принял. На нас все влияет: в каком обществе живем, что читаем, с кем гуляем. Иного лучше в тюрьму отправить, где кнут и палка, чем на улицу выпустить, там наркотики и соблазны. Воля вольная. Якобы. Мы от совка ушли и тут же втюхались в другое, еще худшее. О каком равенстве и справедливости нам кричат? А что за лозунг для христианской страны? «Египет — круглый год!»
- Вам Хургада не нравится? Или Шарм-Эль-Шейх?
- Знаете, кто в Египте круглый год проводил? Изгнанный Богом за грехи народ израильский… И мы туда же тянемся. Трезвый пьяному помочь не хочет, сильный — слабому. Люди живут разобщенно. Вместо добродетелей другие ценности в чести. Теперь подвиг — чужую бабу трахнуть или нажраться до поросячьего визга и родных обидеть. Воры украденным гордятся, показывают миру без стеснения. И с каждым годом становится хуже, так называемый прогресс дальше идет. А ты выключи свет и посиди в темноте. Надолго терпения хватит? Наедине с собою-то. Внешний комфорт и бытовые удобства избавляют от необходимости трудиться, все на пультах и кнопочках. Человеку лень лишний раз задницу от дивана оторвать. А душевная работа, она потяжелее физической. Зачем себя утруждать? Раб сам думать не станет, его заставить надо.
- Мы же с рабством вроде бы покончили в 17-м году.
- Че дурака валяете-то? Или не понимаете, куда веду? Любую дверь толкните, посмотрите, как люди живут. Лишь бы брюхо набить да в телек глазами уткнуться. А в башке — пусто. Чего хотим добиться, если в России аборты миллионами исчисляются? Каждый год неродившееся поколение выкашиваем… Сердце кровью захлебывается. Кричу! Только никто не слышит.
- Ну почему? Вот снялись у Лунгина в картине, роль заметили, вам несколько премий дали.
- Все вопросы ваши невпопад. Разве призы главное? Важно, что фильм хороший получился. Ничего случайного в мире нет. Значит, Господу угодно было, чтобы я сыграл в «Острове». С актерами прекрасными познакомился, с Димой Дюжевым, с Виктором Ивановичем Сухоруковым. Сразу не разобрался, судил ошибочно, клеймо поставил. Мол, «Бригада» эта ужасная, «Брат», пиф да паф. Оказалось, люди серьезные, светлые, настоящие. Может, потому и кино сложилось. Я ведь очень редко снимаюсь. Сценариев полно, весь дом завален, а выбрать не из чего. Не могу я, когда матерщина сплошная или гонки ФСБ за КГБ. Вот вы про призы спросили. Одно время собирал статуэтки эти, над кроватью ставил. А потом убрал с глаз долой, устыдился. Конечно, приятно, что роль оценили. Но это не тщеславие. Хочется, чтобы работа в песок не утекла, хоть какую-нибудь подпорку людям дала. На чашку кофе и бутерброд с сыром не обопрешься, нужно что-то более основательное. Жизнь должна иметь смысл.
- А почему из театра ушли, концерты даете редко?
- Глупости! У меня каждый месяц по два-три спектакля, прекрасных, рок-н-ролльных. В Ростов ездил, в Новосибирск, Омск, Томск. Достаточно. Конечно, мог бы каждый вечер по клубам орать старые песни. Не один такой дом отгрохал бы, а шесть! Но зачем мне? Жизни-то другой не будет. Про сегодняшний день думать надо, наперед не загадывать. Встал с утра, колбасит. Пошел в лес, начал березу упавшую корежить. Сейчас уедете, туда же вернусь. Пока не распилю, не успокоюсь.
- Вы прямо, как Челентано. Помните, его герой тоже дрова рубил, чтобы плоть усмирить?
- Сравнили! Может, он и неплохой человек, ваш Адриано, но рядом со мною отдыхает. Комедийный попрыгушка, отдавший все, что имел, на продажу. Как и прочие Майклы Дугласы. Коммерция! Там главное — бабки, а я работаю не за деньги, живу другим.
- И детей тому же учите? Ваня и Даня с вами, Петр Николаевич?
- Они взрослые люди. Не понимаю такого: «Ах, сыночек!» Какая разница, кто родил, главное, что потом выросло. Если дети мне — товарищи, будут рядом, а если нет, то… Налево без них сходить могу, для этого компаньоны не нужны. Вижу в сыновьях людей. И они мне нравятся, в них есть чистота и свобода, которых в себе не нахожу. Все-таки сорокалетняя привычка к кайфу даром не прошла. Я ведь не жил, а за шторкой прятался. Морфий это был или бутылка водки — без разницы. Главное — убежать от реальности. Надоело все, устал — хлоп, и закрыл калитку. Но от себя-то нет спасения. В пятьдесят пять лет заново жить учусь. Сердце надо закалять. За год или два этого не сделаешь. Вот вы приехали, я скрюченный от злости сидел. Наорал. А Серафим Саровский любому человеку говорил: «Здравствуй, радость моя!» От него шел свет, люди смотрели и молились, о бедах и горестях забывая. Нам не дано изменить мир, а себя можно, хотя сложно. Я стараюсь, пока не слишком получается, но, сколько бы ни падал, буду вставать и идти. Другого пути нет. Если апостолы проваливались и скользили, предавая Христа и не понимая его, то мне, смертному, простительно. И вы не обижайтесь, снисхождение имейте. Трудно я с людьми общаюсь, поэтому в лесу живу. На самом-то деле я не злой, только вид делаю…