Бывшая начальник связи знаменитого соединения народных мстителей Галина Бабий рассказывает журналисту «ФАКТОВ» некоторые подробности жизни известного партизанского генерала, дважды Героя Советского Союза, со дня рождения которого 7 июня исполнилось ровно 120 лет
Над линией фронта «Дуглас», летевший в тыл противника, начало потряхивать. За иллюминатором в ночной мгле Галина увидела вспышки зенитных разрывов. Вдруг в глаза ударил слепящий свет, от которого заискрилась поднявшаяся в кабине пыль. Они попали в перекрестье лучей прожекторов.
Но командир экипажа, опытный летчик из полка Героя Советского Союза Валентины Гризодубовой, камнем бросил машину в крутое пике и увел в темноту. 22-летней Гале Бабий и другим пассажирам при этом пришлось полетать по кабине и набить шишки о ящики с грузом и установленные здесь же дополнительные бензобаки с топливом для обратного полета. Да, могло быть значительно хуже.
- Через несколько часов мы приземлились на льду полесского озера Червоное на юге Белоруссии, где партизаны оборудовали взлетно-посадочную полосу, — вспоминает Галина Бабий. — Там стоял еще один «Дуглас». При посадке попал колесом в не успевшую как следует замерзнуть проталину от старого сигнального костра и сломал шасси. Для его ремонта с Большой земли (так партизаны называли не оккупированную фашистами советскую территорию. — Авт.) с нами прилетел инженер. Под его руководством экипаж устранил поломку. Но, представляете, через день, когда машина была готова к взлету, прилетел фашистский бомбардировщик и сжег ее. Люди-то успели отбежать. Все равно было обидно до слез. Ведь каждый воздушный рейс для партизан на вес золота.
- Небось, девушек-радисток Ковпак встретил с объятиями?
- Как бы не так! Выходим из самолета и слышим сердитое: «Растуди вашу мать, це що таке? — показывает летчикам нагайкой на нас старик в крестьянской шапке и старом зимнем пальто. — Я щх просив толу побчльше. А вони менч баб прислали!»
Ей-богу, думала, сейчас нас той нагайкой попотчует и запихнет назад в самолет. Страшно вспыльчивым был Дед, как его за глаза называли. И осторожным. Ведь разнюхали же немцы о застрявшем в лесной глуши поломанном самолете! А пятитысячное соединение — не иголка в стоге сена.
Помню, УШПД (Украинский штаб партизанского движения) прислал к нам на руководящую должность в разведке офицера. А Дед его не берет! «Я его не знаю — так и передай Коротченко», — приказал мне отправить радиограмму. Москва удивилась и прислала подтверждающую шифровку. Ковпак ни в какую! После третьей радиограммы из Центра вообще велел этому человеку идти на все четыре стороны. В некоторых вопросах никто не мог на него повлиять.
И вы знаете, судьба этого офицера сложилась трагически. В конце концов его назначили в другой отряд. Он честно воевал. Долго не знал, где его семья. Все время отправлял запросы. Разыскал. Когда закончилась партизанская эпопея, получил отпуск и поехал повидать жену и детей. По прибытии на вокзале его забрала «скорая», в больнице прооперировали, но он умер, с семьей так и не успел повидаться. Запущенный аппендицит. Скорее всего, он страдал им еще в отряде. А какая в лесу медицина? В крупных соединениях, конечно, были врачи, медсанчасти… В небольших же отрядах — пуля вражеская не возьмет, так болезнь…
- Получается, поверил бы ему Сидор Артемьевич — был бы жив офицер?
- Ой, голубчик, кабы знать, соломки бы… Неизвестно еще, вернулся бы он из Карпатского рейда или нет, как моя лучшая подруга Клава Яковлева…
У нас с Клавой была задача наладить устойчивую радиосвязь между отрядами и штабом соединения, которое готовилось к длительным рейдам, обучить радистов и так далее. Когда мы выполнили ее, из Москвы пришла радиограмма с приказом отозвать нас в распоряжение УШПД. Возможно, для того, чтобы забросить потом в другое партизанское соединение.
Но, когда я принесла Ковпаку эту шифровку, он возмутился: «Э нет! Мне самому такие люди нужны!» Приказал идти работать. Проигнорировал еще две или три радиограммы. Подчинился лишь приказу, подписанному самим секретарем ЦК Хрущевым.
- А вот Клава моя осталась и ушла в Карпатский рейд, из которого не вернулись ни всеобщий любимец Герой Советского Союза комиссар соединения генерал-майор Семен Руднев, ни многие другие бесстрашные партизаны, — продолжает рассказ Галина Ефремовна. — Я двадцать лет ничего не знала о ее судьбе. Ковпаковцы в том рейде летом 1943 года очень насолили фашистам. Накануне Курской битвы парализовали работу нефтепромыслов, обеспечивавших гитлеровскую армию сырьем для производства горючего.
Но ошибка заключалась в том, что огромное соединение в карпатских горах и лесах было невозможно спрятать. Немцам, в конце концов, удалось вычислить и окружить партизан. Нашим пришлось разбиться на мелкие группы, многие прорывались с боями. Группа комиссара Руднева совершила дерзкий прорыв через городок Делятин, где был немногочисленный гарнизон противника. Но, наверное, это надо было сделать раньше. Потому что в район моста успел выдвинуться фашистский пехотный полк. И всех наших там чуть ли не в упор из засады расстреляли. Погибли Руднев, его старший сын Радик, практически вся группа.
- В некоторых публикациях утверждалось, что Руднева якобы по приказу Москвы застрелила радистка. Вроде бы за то, что требовал лояльности по отношению к формированиям УПА…
- Брехня все это. Да, у них бывали стычки с Ковпаком. По самым разным вопросам. Но Руднев был настолько авторитетной, интеллигентной и обаятельной личностью, что, поверьте, ни у кого рука не поднялась бы убить такого человека! Не верьте домыслам! И, я вам скажу, Сидору Артемьевичу повезло, что судьба свела его с Семеном Васильевичем. Руднев умел убеждать людей без крика и мата.
Помню, когда я улетала в Москву, комиссар сам проводил меня до самолета. Передал жене (она вначале долгое время находилась в отряде, потом ее и младшего сына вывезли на Большую землю) письмо и небольшую пачку (думаю, деньги). В Москве я разыскала их. Глаза у жены были большие и печальные.
А моя Клава тоже могла бы не идти в рейд. К тому времени мы подготовили во всех отрядах хороших радистов. Но Клава влюбилась в командира расчета бронебойщиков Николая — статного красивого парня. Мы же молоды были! И они не расставались. Мне потом рассказали, во время выхода из Карпат Клава заболела, растерла ноги, началось рожистое воспаление, не могла идти, ее несли на самодельных носилках. Только остановились в каком-то селе поесть и передохнуть, как на улицу ворвались на мотоциклах фашисты.
Спастись можно было только бегом на поросшей лесом горе. Клаву и раненого партизана оставили у хозяйки.
Где-то в конце 1943 года, когда УШПД переехал из Москвы в освобожденный Киев и вышедшие из вражеского тыла партизаны приходили сюда, на Ярославов Вал, 18, по своим делам, в группе стоящих в коридоре мужчин я узнала Николая. Парень он был видный. Все слегка были в подпитии, только из столовой пришли.
Я — к нему: «Где Клава?» — «Осталась в Карпатах… «— «Почему не уберег?» Его ответ меня убил: «Подумаешь, — говорит. — Что, одна Клава на свете?» Вы знаете, я росла воспитанной девочкой. Очень сдержанной. А тут ка-а-к залепила ему пощечину! «Ты мерзавец, подлец!» — кричу. Со мной приключилась истерика. Еле успокоили. О судьбе моей подруги Николай ничего не знал. Лишь через двадцать лет нашелся тот самый раненый партизан, которого тогда вместе с Клавой оставили в селе. Он рассказал, что их с Клавой схватили немцы, его не расстреляли потому, что был без оружия, успел выбросить в лесу, соврал, что он не партизан, а ранила его случайная слепая пуля.
В гестапо в каком-то райцентре он слышал, как Клаву пытали, как она страшно кричала, потом утихла. Его через пару дней освободили какие-то местные партизаны, напавшие на городок. Клаву, считавшуюся без вести пропавшей, реабилитировали, посмертно наградили орденом. Конечно, тут Сидор Артемьевич постарался.
- За три года соединение Ковпака, переименованное впоследствии в Первую Украинскую партизанскую дивизию имени Ковпака, совершило пять дальних рейдов по вражеским тылам на территории Украины, России, Белоруссии и Польши общей протяженностью свыше 10 тысяч километров, — продолжает Галина Бабий. — Разгромило 39 фашистских гарнизонов, пустило под откос 62 эшелона с живой силой и техникой противника. Я была свидетельницей, как партизаны освобождали от немцев белорусские города Брагин и Хойники. А в начале лета 1942 года Ковпак отметил свой день рождения в родном Путивле, где перед войной работал председателем горисполкома. Он любил при помощи своих разведчиков подключаться к фашистским телефонным линиям и слушать разговоры, выведывать планы. Еще с Первой мировой понимал немецкий язык. Послушав, неожиданно включался в разговор, хорошенько материл врага и отдавал приказ в атаку. В стане противника начиналась паника. Ковпак идет!
- Наверное, нелегко было женщинам во время рейдов и вообще…
- Мы, радисты, поначалу ходили пешком. На спине — шестикилограммовая рация, это вам не мобильник на шнурке. На груди — батареи общим весом четыре килограмма. Плюс автомат, пистолет, запасные диски, гранаты — мы всегда держали их при себе на всякий случай.
Если обстановка спокойная, рацию можно было положить на подводу и идти рядом. На телеге обычно ехали дизель-генератор для рации, а также генератор с ручным приводом — от него радиосигналы получались утихающими и усиливающимися, принимать их было тяжело.
Во время коротких привалов бросали на снег охапки еловых веток, ложились и мгновенно засыпали мертвым сном. Мылись частенько снегом. И даже насморка не было! А после войны много лет маялась ангинами.
Сходить за кустики первое время я стеснялась: везде мужчины! А одной отходить от колонны строжайше запрещалось: шедшие по пятам вражеские разведчики могли дать по голове и украсть зазевавшегося партизана или убить… Потом организм перестроился, по десять часов в туалет не хотелось… Летом с этим делом было все-таки легче.
Питание? Старались, чтобы в кармане всегда были сухарь да кусочек сахара, привезенного с Большой земли. Продуктами нас обеспечивал хозяйственный взвод. Конечно, помогало местное население. Но люди в оккупации жили бедно. Немцы и полицаи все выметали. Поэтому большую часть продовольствия приходилось добывать у немцев. Сидор Артемьевич очень строго относился к мародерам, мог и расстрелять партизана, ограбившего своих. Говорил: «Мой главный снабженец — Гитлер. У него надо брать!»
С солью были большие проблемы. За ее горсточку можно было выменять пистолет, автомат или два ведра патронов. Помню, в Белоруссии зашли в хату переночевать. А там… Дети на печке полуголые, одни косточки торчат! Отец еще в начале войны погиб. Мы с Клавой отдали их матери все, что у нас было: полотенца, простынки, продукты. Они забыли, что такое мясо. Женщина положила в котелок мясо одновременно с картошкой. Картошка разварилась, мясо недоварилось, только пригорело… Но чаще всего мы были рады и сухарю.
Случалось, по праздникам партизанам давали даже водку. Правда, с пьянкой у Ковпака было строго. Ведь, выпив, голодный уставший человек мог уснуть, отстать, замерзнуть, проворонить немца, подвергнуть товарищей опасности.
Жестокая вещь война. Однажды партизаны взяли в плен пятерых фашистов, дежуривших в домике-будке возле узкоколейки. Боже мой, дети! Им, наверное, и восемнадцати еще не было. Розовощекие, детские лица, перепуганные, плачут… Их пустили в расход.
Уже после войны я вспомнила об этом, выступая на одной из встреч, на которой присутствовал другой знаменитый партизанский командир, дважды Герой Советского Союза Алексей Федоров. Алексей Алексеевич посмотрел на меня с осуждением. Дескать, нашла кого жалеть. Я его понимаю. Что творили фашисты! В сожженных селах Белоруссии мы видели, как дети убегают от людей — всех боятся… Живут в землянках и норах, как звери.
- После войны вам приходилось встречаться с Сидором Артемьевичем?
- Однажды ко мне в Киев приехала землячка: «Галя, помоги. Муж-комбайнер возвращался с поля и на дороге насобирал ведро пшеницы, высыпавшейся через неплотно закрытые борта грузовиков. Вместе с пылью насобирал! А ему дали восемь лет… «После войны, при Сталине, можно было и за горсть колосков загреметь.
Сидор Артемьевич работал тогда заместителем председателя Верховного Совета УССР. Я зашла к нему. Ковпак очень тепло меня встретил. Выслушал, прочел письмо односельчан в защиту несправедливо осужденного, позвонил куда-то и сказал плачущей женщине: «шдьте додому, все буде гаразд… «Она вернулась к своим малым деткам. А на третий день приехал и выпущенный на свободу муж.
- У Ковпака семья была?
- Я не очень вникала в этот вопрос. Рассказывали, что Сидор Артемьевич женился поздновато, в 39 лет, своих детей у него не было. Они с Екатериной Ефимовной воспитывали ее сына от первого брака. Этот парень погиб во время войны. Екатерина Ефимовна умерла в 1956 году. Ковпак женился вторично, жену звали Любовь Архиповна, у нее была дочь Леля.
Как-то иду по улице. Вдруг возле меня останавливается длинный автомобиль. Открывается передняя дверь, и Сидор Артемьевич высовывается: «Галинко, чого не заходиш?» «Спасибо, — говорю, — зайду» А сама думаю: чего заходить? Он такой занятой человек… Неудобно как-то.
Когда же услышала, что он умер, — пожалела. Мы ведь часто думаем, что старики будут жить вечно.