— В поселке Пески под Донецком осенью 2014 еще оставалась более-менее невредимой обособленная улица, на которой стояли роскошные особняки депутатов-регионалов, — рассказывает «киборг», автор фотокниги «ДАП» об обороне Донецкого аэропорта Руслан Боровик, который в 2014 году воевал гранатометчиком в составе 90-го отдельного десантного батальона 95-й отдельной аэромобильной бригады. — В подвалах некоторых домов наш батальон и разместился перед выездом в Донецкий аэропорт. Мы приехали в Пески утром 29 ноября. Должны были загрузить на БТРы боеприпасы, воду, продукты, спальники и в тот же день ехать в аэропорт — сменить ребят, которые его защищали. Но враг так отчаянно обстреливал Пески снарядами и минами, что наши командиры решили перенести выезд на четыре часа утра.
Сидеть все время в подвалах мы не могли, потому что надо было загружать БТРы, выставлять дозоры. Во время выполнения этих задач двое ребят из нашей роты получили тяжелые ранения (через несколько дней они умерли в госпитале). Медики из волонтерской команды «Ветерок» находились на другой улице. Надо было бежать к ним, чтобы позвать на помощь. Мне пришлось сделать две такие пробежки. Во время второй мы с побратимом мчались мимо депутатской усадьбы, которую ребята назвали «Дом солнца», поскольку металлические ворота двора украшала художественная композиция в виде солнца. Мы как раз неслись мимо этого дома, как в его двор начали залетать и взрываться 120-миллиметровые мины. От осколков нас спас кирпичный, с широкими стенами, забор усадьбы. Из-за этих пробежек я изрядно вспотел, ведь был в бушлате, теплых штанах, валенках. Надеть что-то сухое было невозможно — вещи уже погрузили на БТРы, которые, чтобы не рисковать, перегнали в относительно безопасное место. Подвалы, где мы планировали ночевать, конечно, не отапливались. Мы взяли деревянные поддоны, легли на них по двое. Чтобы было теплее, обмотались строительной пленкой, несколько похожей на фольгу, но плотной. Ночью меняли друг друга на постах — чтобы ДРГ врага не захватила нас спящими.
— Наступило утро 30 ноября, выпал первый в том году снег, — продолжает Руслан. — В четыре утра мы на двух БТРах двинулись в аэропорт. Как только выехали на взлетную полосу (ее называли «дорогой смерти», потому что простреливалась со всех сторон), водители разогнали бронемашины до сумасшедшей скорости — аж двигатели свистели. Я сидел во втором БТРе напротив десантного люка, который мы держали открытым. Вдруг рядом раздался мощный взрыв — враг выстрелил противотанковой управляемой ракетой. Она попала между двумя нашими БТРами. Осколками никого не задело, только взрывной волной в открытый люк хорошенько сыпонуло снегом.
Выгружать наши припасы у стены нового терминала пришлось очень быстро, бросая вещи, как попало. Ведь враг открыл бешеный огонь. Ребята в терминале, не менее ожесточенно стреляли в ответ, чтобы враг не мог прицелиться как надо. К тому же применили дымовые шашки, чтобы дым спрятал нас.
Такой выдались мои первыя сутки на этой войне. До этого я был на другой — дважды участвовал в украинской миротворческой миссии в Ираке (тогда и увлекся фотографией). Поэтому знал, что это такое, когда в тебя стреляют или ты в кого-то стреляешь. В 2014 году пошел в военкомат, попросился добровольцем. Но мне долгое время отказывали. Хотя среди знакомых были ребята, которые ни дня не служили в армии, но их призывали и всего лишь после 10 дней подготовки (чему можно научить за такое короткое время?) отправляли на передовую в АТО. Я уже искал возможности записаться в один из добровольческих батальонов, когда неожиданно в половине девятого вечера (работал тогда инкассатором, как раз принимал выручку у последнего в тот день клиента банка) мне позвонили из военкомата и сообщили, что должен прийти с вещами завтра в восемь утра.
Жена отнеслась к этому с пониманием, хотя, конечно, не хотела, чтобы я шел на войну. Нашей дочери тогда было чуть больше годика. Меня направили в Житомир в 95-ю отдельную десантно-штурмовую бригаду. Два месяца мы проходили подготовку на полигоне. Уже тогда командование сообщило, что будем участвовать в обороне Донецкого аэропорта. С полигона мы прибыли в Донецкую область в город Константиновка. Батальон обосновался в заброшенном (без света, отопления, воды) здании, в котором когда-то была больница. Подвели туда электричество, сделали все, что нужно, для нормального проживания. В конце ноября выехали в Пески, чтобы оттуда отправиться в Донецкий аэропорт.
Читайте также: «Моя рука осталась в БТРе под Дебальцево»: выйдя из госпиталя, Вадим Довгорук продолжает служить в ВСУ
— Сколько дней его обороняло ваше подразделение?
— Мы должны были находиться там две недели. Но командир батальона решил прислать замену раньше (через семь дней), потому что слишком ожесточенные бои нам пришлось вести. Первые три дня почти не спали — так настойчиво атаковал враг. Я впервые смог немного поесть только на третьи сутки поздно вечером.
И во время затишья, и даже во время боев я фотографировал. Однажды, спускаясь вечером на первый этаж, увидел пейзаж: солнце садится на фоне новостроек Киевского района Донецка. Дома целы, ведь мы по городу намеренно никогда не били (в отличие от наших «оппонентов»). Итак, вижу: на переднем плане разбитое стекло, руины, а вдали — Донецк. Я не мог такое не сфотографировать, хотя знал, что снайперы и пулеметчики врага постоянно подстерегают цель. Выглянул, сделал кадр. Он вышел несколько размытым. Выдвинулся в несколько другом месте, снова нажал на кнопку затвора камеры. А потом еще несколько раз. После третьей или четвертой попытки присел, и сразу же над головой в стену попала пуля.
Интересно, что когда смотришь на войну через видоискатель камеры, видишь ее как будто отстраненно. Возникает иллюзия, что ты не участник этих событий, а наблюдаешь их как бы со стороны и даже находишься в безопасности. Главное — не слишком увлечься фотографированием, чтобы не попасть в прицел врага.
— Когда мы прибыли в новый терминал, старый еще был под украинским контролем, — продолжает Руслан Боровик. — Один из взводов нашей роты должен был заменить ребят, которые его защищали. Но не успел это сделать — российский спецназ и кадыровцы выбили из старого терминала украинских бойцов. По моему мнению, наших ребят следовало менять раньше, потому что среди них было много «300-х» (раненых) и «200-х» (убитых). Невредимыми оставались лишь несколько человек. Когда эти бойцы перебежками эвакуировались к нам в новый терминал, у одного из них рука была оторвана и не падала на землю только потому, что находилась в рукаве бушлата. Я крикнул ему: «Тебе помочь?» «Нет не надо!» — воскликнул он. То есть живой, может бежать — и это главное. А то, что оторвана рука, в те моменты воспринималось человеком как не очень уж и важное. Понятно, что он был на обезболивающих.
Россияне, окрыленные своим успехом, попытались сразу же захватить и новый терминал. Они били прямой наводкой по нам из танков, «Градов», крупнокалиберной артиллерии, после чего открывали шквальный огонь из автоматов и пулеметов, а потом шли в атаку. В этой ситуации выручала огнем наша артиллерия (координаты ей передавали корректировщики, которые находились на диспетчерской башне аэропорта). Без артиллерийской поддержки мы бы долго не продержались — враг бросил бы в наступление танки, и мы сами вряд ли их остановили бы.
Читайте также: «За эту ротацию в бригаде десять погибших. Война продолжается»: полковник Дмитрий Кащенко после двух ранений вернулся на фронт
Случалось, вражеская пехота пробивалась к нам на расстояние броска ручной гранаты. Мы отбили все ее атаки, хотя новый терминал не был пригоден для обороны, ведь там нет стен, которые могли бы защитить от пуль и осколков. Это сооружение имело лишь каркас из бетонных колонн. А вместо стен — стекло и гипсокартон, который пробивала пуля даже наименьшейшего калибра — 5,45 миллиметра. Мы сооружали на этажах этого терминала баррикады из того, что было под руками — машин для уборки пола, стульев, мусора, коробок с сухпайками… Хотя такие баррикады разносило одним прямым попаданием из РПГ (ручного противотанкового гранатомета).
В новом терминале было место между первым и вторым этажами, куда попал снаряд. Лестницы там все же уцелели, но их стало прекрасно видно с улицы. Поэтому пришлось закрыть отверстие … обычной зонтиком. Потому что ничего другого не было.
Если бы терминал удалось лучше укрепить, он, может, и до сих пор остался нашим.
— Какой случай в терминале стал для вас экстремальным?
— Я умею контролировать себя в сложных ситуациях, но был один случай, когда оказался на грани паники. К нам тогда пробились БТРы. Вижу, одного раненого крепыша еще не отнесли в бронемашину. Он говорит: «Никто не хочет меня нести?» «Что значит, никто не хочет?!» — отвечаю. Позвал ребят, и мы вчетвером понесли носилки с раненым. Я за что-то в темноте зацепился, упал на колено, но ручку носилок удержал. Вынесли их на улицу, положили на край отверстия БТРа. Сначала двое моих помощников, а затем и третий со словами: «Ну, я тебя уже не нужен» заскочили обратно в терминал — кому охота задерживаться на открытой площадке, которая простреливается. А я рвануть за ними не мог — надо было с помощью пулеметчика, который находился в БТРе, затолкать внутрь носилки, да еще и развернуть их там.
Хотя на улице было темно, но враг все равно видел, что у терминала стоят бронемашины и бил по ним из автоматического оружия. Мы с пулеметчиком пытаемся развернуть носилки, но у нас ничего не получается. А тут по броне прошла очередь, потом — еще одна. Понимаю, если останусь здесь стоять и дальше, рано или поздно попадут в меня. Наконец пулеметчик развернул носилки, я начал закрывать БТР, и снова возникла проблема — замки трапа не закрывались, потому что в них набился снег и лед. Я тогда был очень уставший, поэтому давил на проклятый трап из последних сил. А он все не поддавался. Вот тогда я был на грани паники. По броне лупили пули, но оставить БТР открытым я не мог — вдруг во время движения кто-то из раненых оттуда выпадет или рядом с бронемашиной разорвется снаряд и осколками убьет людей внутри. Наконец механика поддалась, замки сработали.
И вдруг с терминала кто-то кричит мне: «Подожди!» Вижу, в сопровождении побратима прыгает еще один раненый. Помогли ему залезть, вдвоем закрыли БТР, и я мигом руками вперед («щучкой») запрыгнул внутрь терминала.
Читайте также: «Гиркин — дурак, Россия его бросила»: Александр Сурков о том, почему ВСУ не дошли до границ РФ
— Бывало такое, что вы фотографировали кого-то из побратимов, и эта фотография становилась последней в его жизни?
— Да. Я был на войне гранатометчиком. Мой помощник в терминале Андрей Терещенко (позывной «Рэмбо») из Черкасс погиб в метре от меня — ему в голову попала пуля. Это произошло 3 декабря (на четвертый день нашего пребывания в аэропорту) во время ожесточенного боя, когда с обеих сторон одновременно стреляли десятки автоматов и пулеметов. Андрей служил водителем БТРа, поэтому не должен был идти с нами в терминал — у него другие задачи. Но вызвался. Он вообще был отчаянным, а еще спортсменом и человеком творческим: стихи писал, вышивал. Я фотографировал Андрея и в Песках. Эти фотографии сейчас на его памятнике.
— Андрей предчувствовал свою гибель?
— Нет. А вот мой штатный помощник киевлянин Евгений Яцына (позывной «Беня») предчувствовал. Собственно, ехать с нами в терминал должен был Женя. Но за несколько дней до выезда он заболел воспалением легких, его положили в больницу.
— Женя Яцына из интеллигентной еврейской семьи, был человеком одаренным, остроумным, — вспоминает Руслан. — В студенческие годы (окончил в Киеве Институт международных отношений) играл в команде КВН. Полжизни прожил в Израиле. Рассказывал, что когда получил повестку из военкомата, родные купили ему билет в Израиль. Но Евгений сказал, что уклоняться от призыва не будет.
После того как я с ребятами вернулся из аэропорта, накануне Нового года волонтеры привезли гору продуктов, в том числе шоколада, конфет. Нам этого было много. Женя говорит: «В Константиновке должны быть интернаты, детский дом. Поздравим малышей с праздником». Он даже написал сценарий детского праздника. Мы взяли сладости, огромного игрушечного Деда Мороза, которого нашли во дворе «Дома солнца» в Песках, скинулись деньгами, купили еще гостинцев и поехали в школу-интернат. Евгений был в костюме святого Николая. Он сразу нашел общий язык с детьми, шутил с ними.
В новогоднюю ночь мы с Жекой были в патруле на территории нашего батальона в Константиновке. Я имел при себе камеру. Только начало светать, сфотографировал Евгения в тот момент, когда он стоял задумчивый, смотрел вдаль — будто увидел свое будущее. На всех фото (детских, студенческих, на войне) он улыбающийся, веселый. И только на этой — серьезный, сосредоточенный.
Через 16 дней после того, как я сделал это фото, меня ранило в ногу. Поэтому я не попал с нашими ребятами в следующий выезд в аэропорт. Они рассказывали, что Жека явно не хотел ехать — словно предчувствовал, что не вернется живым. Он мог отказаться, но пересилил себя и все же поехал. Сначала его ранило, а когда враг подорвал опоры здания нового терминала, Жене придавило ноги обломками строительных конструкций. Сознания он не потерял, превозмогая сильнейшую боль, просил ребят, чтобы застрелили его. Но они надеялись, что к ним пробьется подмога и всех удастся спасти…
— При каких обстоятельствах вас ранило?
— Пуля попала мне в бедро во время проведения боевой операции. Новый терминал, который оставался под украинским контролем, фактически находился в окружении врага. Надо было укрепить здание, в частности завезти туда больше мешков с песком для баррикад, усилить оборону. Для этого командование решило отбить у российских наемников монастырь с церковью, находившиеся рядом, чтобы отвлечь часть сил врага от нового терминала. Задействовали, кроме нас, десантников, два танка, четыре БМП и два тягача. Ночью мы отправились на операцию. Но экипажи танка не сориентировались на местности и заехали не туда, куда следует. А скорострельная пушка работала только на одном из БМП. Без дееспособного оружия три другие бронемашины представляли собой просто транспортные средства. Однако проблемы с техникой стали не самой большой проблемой. Оказалось, что враг прослушивал наши радиопереговоры, поэтому знал об операции и организовал засаду.
Читайте также: «Весной 2014-го мы были готовы полностью зачистить Донецк»
— Как так случилось, что противник получил возможность подслушивать?
- Помните, во время перемирия украинские военные ездили на ротации в Донецкий аэропорт через сепарськие блокпосты и их там обыскивали. Тогда и исчезла рация. То ли об этом вовремя не доложили руководству, то ли не предали данному факту должного внимания, но частоту, на которой работали военные рации, не изменили. Поэтому противник слушал нас.
Засаду он организовал так, чтобы расстрелять нас на открытом месте. По нам били из пулеметов, автоматов, минометов. Мы были вынуждены отказаться от штурма монастыря и отступить. Когда это произошло, я и еще часть ребят спрыгнули с брони на землю. А БМП помчались за холм, чтобы укрыться. Мы побежали за ними. Раздробило ногу одному из побратимов, мне пришлось помогать ему идти. Сначала, когда разрывались мины, мы с ним падали, а потом уже не обращали на взрывы внимание, непрерывно бежали (если это можно назвать бегом) до холма, куда отступили наши БМП. Нам навстречу спешили ребята, чтобы помочь.
Наконец передали на одну из бронемашин раненого. Я хотел тоже забраться в БМП, однако там не было места. Побежал к другому, потом — к третьему. Все они были заполнены бойцами. Решил залезть на броню. В этот момент пулеметная очередь ударила рядом со мной, и одна из пуль попала в ногу. Сильно запекло, а потом нога начала неметь. Командир БМП протянул руку, я ухватился за нее, чтобы взобраться на броню. Но моя перчатка оказалась скользкой, и я упал на землю. Сорвал перчатку, полез снова, зажимая рану одной рукой. Наконец тронулись. БМП ехали какими-то оврагами, очень сильно наклонялись, поэтому мне приходилось изо всех сил держаться, чтобы не упасть на землю. В конце концов добрались до поселка Опытное. Там будущий Герой Украины Игорь Брановицкий помог мне слезть и передал волонтерам. Напомню, Игорь впоследствии попал в плен. Его после пыток застрелил боевик «Моторола».
— На машине скорой меня доставили в больницу города Селидово, обработали рану зеленкой, — вспоминает Руслан. — На следующий день — мазью Вишневского. И все. В медучреждении даже обезболивающих не было. Ногу из-за внутреннего кровотечения разнесло, как бревно. Понимал, если в ближайшее время не попаду в нормальную больницу, досижусь до гангрены и ногу придется ампутировать.
К тому же информации о том, что делается вокруг, в больницу поступало крайне мало. Я не знал, Селидово еще наше или захвачено российскими наемниками. Поэтому держал при себе гранаты. В больницу привезли побратима, которого ранило в диспетчерской башне аэропорта. Мы с ним стали искать возможности выбраться в другой город. Вскоре волонтеры привезли еще «300-х». Мы с побратимом, написав на имя главного врача отказ от пребывания в больнице, поехали с волонтерами в Константиновку, где находится база нашего батальона.
Жена сбросила мне на карточку деньги. Попросил ребят купить билет на скоростной поезд «Интерсити». Днем меня посадили на него, а вечером я был в Киеве. На вокзале встретили жена и друзья. Утром мы поехали на такси в Центральный военный госпиталь. Там сказали, что врач на операции. Сижу с женой и дочкой Софией, жду. Вдруг звонок от нашего заместителя командира взвода, который находился тогда в новом терминале. У них как раз было небольшое затишье. Я узнал, что с одним, другим, третьим побратимом. А потом спрашиваю: «Что с моим „Беней“?» — «Плохо, скорее всего, не выживет». Когда услышал это, не выдержал, заплакал. Представьте, на одеяльце спит дочь, положив головку мне на ногу. Рядом жена, а у меня текут слезы.
Еще когда я находился в Константиновке, ко мне дозвонился из нового терминала командир моего отделения. «Где ты?» — спрашивает. «На нашей базе в Константиновке», — отвечаю. «Собирай всех, нас здесь срывают». И связь прервалась. Я уже имел билет на поезд в Киев, но попрыгал на одной ноге к заместителю командира батальона по воспитательной работе, потому что он остался за старшего, и говорю: «Товарищ майор, собираем всех. Ребят в терминале надо выручать. Я не могу ходить, но могу стрелять. Только меня надо посадить на позицию». Майор махнул рукой: «Нет никого — остались санинструктор, три калеки и наряд по батальону».
Тогда в нашем батальоне на передовую отправили почти всех солдат и офицеров тыловых служб, даже главного повара. У него проблемы с ногами, но его временно включили в подразделение минометчиков — подносил мины. Когда его тяжело ранило, в госпитале удивлялись, как это могло произойти, что главный повар воевал на переднем крае.
Ситуация у ребят, которые защищали в это время новый терминал, постоянно ухудшалась. Враг захватил паркованку (самый низкий, нулевой этаж), верхние этажи и частично первый и второй. В итоге под контролем наших остался клочок, который примыкал к тому месту, куда подъезжали БТРы. Однако теперь российские наемники с верхних этажей расстреливали эти бронемашины из ручных противотанковых гранатометов. На помощь ребятам пытался прорваться командир нашего батальона с разведвзводом. Но на взлетной полосе они нарвались на засаду. Комбат попал в плен.
Как я уже говорил, в конце концов в нашем батальоне не осталось бойцов, чтобы направить на выручку «киборгам». В командовании ВСУ также резервов не было. Об этом позже рассказывал тогдашний начальник Генерального штаба Виктор Муженко. «Киборги» остались почти без боеприпасов, воды и пищи. Ситуация стала катастрофической, когда враг, подорвав опорные конструкции, фактически разрушил терминал. Кто уцелел, пытались выйти к своим, пользуясь тем, что над взлетной полосой висел туман.
В конце 2014-го — начале 2015 года погибли почти 50 человек из нашего батальона, еще больше получили ранения. Это очень крупные потери.
— В госпитале вам извлекли из ноги пулю?
— Да, хотя были сомнения, делать это или нет. Врач объяснил, что в том месте, где застряла пуля, проходит очень много сосудов и нервных узлов. Поэтому он сомневался, следует ли ее вытаскивать. Я предложил: доберитесь до пули, посмотрите, если опасно ее трогать, пусть остается. Когда я проснулся после операции, интерн принес мне проклятую пулю.
— Ногу полностью вылечили?
— Нет, к сожалению. С ногой время от времени случается такое, что самостоятельно не могу добраться домой. Тем не менее тренируюсь, лечусь и участвую в соревнованиях ветеранов. В 2019 году в Словакии в городе Кошице я пробежал марафон (42 км 195 метров). Результат — 4 часа 15 минут. Не так давно участвовал в забеге ко Дню защитников и защитниц Украины, одолел 10 километров.
Ранее «ФАКТЫ» рассказывали о ветеране АТО Дмитрие Вербиче, который участвовал в обороне Донецкого аэропорта. Вернувшись с войны, он организовал собственный бизнес и сейчас водит туристические походы, в том числе боевых побратимов, в горы.
Фото из архива Руслана Боровика