считает офицер полиции из Нью-Йорка, уроженка Украины Ирэн Дэмино
О том, что американская полицейская украинского происхождения проводит свой отпуск в Херсоне, «ФАКТЫ» узнали случайно — от местных коллег очаровательной блондинки Ирэн Дэмино. Оказалось, что она приезжает в свой родной город вот уже третий год подряд. Офицер из Нью-Йорка согласилась рассказать о своей работе, отпуске в Украине и многом другом.
Ирэн эмигрировала в Америку 30 лет назад, сразу после окончания школы. Ее семья (мама — парикмахер и папа — маляр-штукатур одного из городских жэков) была второй в Херсоне, добившейся официального разрешения на выезд из СССР.
- Вы помните свой отъезд? — спрашиваю у Ирэн.
- Конечно. Нам открыли визу в Израиль. Мой отец, инвалид, сидел уже на перроне вокзала в Чопе, когда на него обратили внимание две грузинки, тоже покидавшие страну. У папы были длинные черные усы, и его приняли за грузина. «Какой Израиль? — замахали руками женщины. — Туда успеете! Попробуем прорваться в Америку».
В Вене на вокзале наш эмигрантский поезд оцепила полиция с овчарками. Собачий лай вместе с немецкой речью напомнили папе еврейское гетто времен Второй мировой войны: там погибли его сестра и братья, отцу же чудом удалось бежать. Он так разволновался, что сердце подвело, и на следующий день папу сняли с самолета (лайнер совершил для этого вынужденную посадку во Франции), а мы полетели дальше. Еще полгода наша семья ничего о нем не знала — думали, умер. Но папа нашелся и прожил в Америке еще почти 30 лет.
- Почему вы выбрали такую неженскую профессию полицейского?
- Это произошло случайно. В Нью-Йорке, куда мы попали, я пыталась основать свое дело. Мама была в Херсоне очень хорошим парикмахером, от клиенток отбоя не было, вот и я, окончив в Америке бизнес-колледж, взялась за ножницы. Считала, что вдвоем покорим своим мастерством если не весь город, то хотя бы его русские районы. Увы, бывшие соотечественники предпочитали стричься у французов, к нам же ходили одни старушки.
Вскоре я вышла замуж за итальянца, родила двух сыновей. Обычно итальянцы на русских не женятся, мы для них — второй сорт: я испытала это на своей шкуре. Семья мужа занималась рыбным бизнесом, и на меня свалили самую грязную работу: стирать одежду, мыть емкости, убирать. Когда мы с супругом скандалили, взаимные упреки слышали обитатели как минимум трех ближайших улиц. Шум, крики, как в цыганском таборе, — к такому трудно привыкнуть. Денег мне не давали, за каждую копейку шла война.
Промучившись шесть лет, я забрала детей и ушла от мужа. Устроилась в бар, стала прилично зарабатывать, но была одна проблема — не с кем оставить сыновей, ведь мои родители тоже работали. В Америке такие законы, что, если закроешь детей одних в квартире, их у тебя завтра заберут. К тому же мой младший сын родился с выкрученной в бедре ножкой — носок ступни «смотрел» в другую сторону, и его нужно было все время носить на руках.
Как-то я познакомилась с эмигрантом из Симферополя, находившемся в схожей с моей ситуации: он был без денег, гражданства, с больной шестилетней дочкой на руках. Договорились, что я пущу его жить к себе, а он станет за это присматривать за ребятней.
Зарабатываемых мной денег на лечение сына не хватало. Бесплатная медицинская страховка на всю семью в Америке полагается только пожарным (женщин на такую работу практически не берут), персоналу «скорой помощи» (для этого необходимо хорошее медицинское образование) и полицейским. «Это твой шанс», — принес однажды объявление о наборе в полицейский колледж мой постоялец. Я заполнила форму, отослала и забыла об этом: считала, что шансов у меня нет. Тем не менее, мне позвонили. Так в 27 лет я начала осваивать новую профессию: колледж, затем академия. Девушек там было немало, к тому же мы, слабый пол, старались не уступать парням в физической подготовке. Учеба давалась трудно, но профессию я таки получила. Меня направили на работу в русский район, в отряд полиции при госпитале — есть в США такое подразделение.
- Чем вам пришлось заниматься?
- Госпиталь, где я работаю, единственный в Нью-Йорке оказывает экстренную помощь, невзирая на наличие у пациента страховки. Поэтому туда доставляют людей с улиц: наркоманов, бомжей, раненых во время ареста, изнасилованных женщин, а мы обязаны обеспечивать безопасность медперсонала. Если привозят участников каких-нибудь криминальных разборок, берем у них первые показания. В каждой смене дежурят 11 полицейских. Со мной было 10 плечистых высоченных афроамериканцев, но на вызов я обычно прибегала первой (смеется).
- Часто случаются неприятные ситуации?
- Бывает. Вот, например, вызов в отделение, где содержатся душевнобольные. Когда между ними начинается драка, персонал закрывается в специальных кабинках и зовет полицию: «Они — ваши!» Если усмирять больную белокожую даму возьмется черный полицейский-мужчина, судебных разбирательств не избежать. Успокаивает женщину только женщина, надевает на нее смирительную рубашку. Там я впервые поняла, что самое страшное холодное оружие — это дамские ногти. Понимаете, когда сумасшедший находится под воздействием лекарств, в нем появляется дикая сила. Бунт этих людей страшен — в аквариуме с акулами, наверное, проще выжить. Однажды я первой влетела в отделение. Пока подоспели коллеги, меня за грудки схватил верзила и швырнул о землю так, что я стерла кожу на ладонях до мяса, разбила колени и повредила позвоночник. Три месяца потом восстанавливалась.
- Ну и работа у вас!
- Я говорю себе то же самое каждый день. Эту работу нельзя полюбить, можно только привыкнуть. Вызывают, например, к больному, который, находясь под капельницей, затянул провод вокруг шеи, пытаясь удушить себя. Даже через перчатки чувствую: у мужчины сильный жар. Связала его, обезопасила, поворачиваюсь к выходу, а перед глазами табличка: «Изолятор». Оказалось, усмиряла больного с менингитом. Поэтому через полчаса сама оказалась в изоляторе и получила полный курс профилактики — 21 укол в ягодицы.
Или другой случай: поступил звонок, что из отделения сбежала
90-летняя итальянка в маразме. Мы с напарником догнали «божьего одуванчика», вернули в палату — и вдруг она кусает моего коллегу за руку, а меня — за грудь. Кровь фонтаном! Хоть у старушки всего четыре зуба, но этого хватило. Нас тотчас госпитализировали, а меня еще долго проверяли на предмет рака груди. Слава богу, обошлось. И таких историй не счесть. Как-то пациенты госпиталя сломали мне нос, а однажды нанесли ножевое ранение в ногу. У нас даже собран огромный ящик всевозможных ножей и заточек, изъятых у больных.
Вот последнее приключение: у меня уже было забронировано место в самолете, чтобы лететь в Украину, когда «скорая» доставила в госпиталь проститутку с передозировкой. Усмиряли ее восемь человек, я держала за руки. Вырываясь, та тоже умудрилась меня укусить. А назавтра сообщают: у пациентки СПИД. Я сдала все анализы и полетела. Можете представить мое настроение? Когда уже была в Херсоне, позвонили и успокоили: все в порядке, анализы хорошие.
- Сколько же платят в Америке за работу, состоящую из ежедневного травматизма?
- В последнее время я получала около 50 тысяч долларов в год. Несколько недель назад вышла на пенсию, она у меня небольшая — всего две с половиной тысячи в месяц. Для США это более чем скромная сумма, да и получать деньги буду только по исполнении 57 лет. Я могу еще на пять лет продлить контракт — тогда, конечно, пенсия будет выше. Но главное преимущество работы в полиции — медицинская страховка для всей семьи. Я смогла оплатить папе операцию на сердце (а это огромные деньги — 150 тысяч долларов), вылечить своего ребенка. К каким только профессорам его не возила! И не зря — сын давно забыл о проблеме с ногой, занимается спортом, имеет пояс по каратэ. Да и вообще, он такой красивый парень!
- Знаю, что ваш старший сын два года воевал в Ираке, был там ранен.
- Джеси еще в 16 лет записался в американскую армию, соблазнившись льготами, которые дает эта служба: бесплатное образование, лечение, обеспечение жильем и прочее. Он никогда не любил отмечать день рождения, но в 18 лет попросил меня: «Накрой стол — хочу собрать друзей». Не подозревая, что за этим стоит, я устроила праздник. Оказалось, он хотел со всеми попрощаться, потому что на следующий день уезжал в Ирак. О службе сын мне ни слова не говорит. «Мама, ты сама солдат и должна все понимать», — вот и все объяснения. Знаю только, что служил в танковых войсках, выполнял спецзадания — Джеси хорошо знает арабский.
Однажды в своем госпитале иду по коридору, а навстречу двое ребят-наемников — их по форме издалека видно, не спутаешь: она бело-серая, под цвет пустыни. Солдаты хотели спросить, как найти службу «скорой помощи», и увидели у меня на груди бэйджик. Прочитав на нем фамилию, мальчишки запричитали: «Офицер Дэмино… » Дальше я уже ничего не слышала. Почему-то решила, что принесли мне трагическую весть. О том, что у сына поломаны руки-ноги и поврежден позвоночник, узнала последней. Его вывезли через Кувейт в госпиталь в Германию на лечение.
Я вхожу в комитет солдатских матерей, и мы обычно встречаем своих детей в аэропорту. Видели бы вы этих мальчиков! Они прилетают седыми… Джеси не встречал никто. Из госпитальной дежурной комнаты по радио меня однажды вызвали к руководству. Думала, на ковер, и ломала голову — из-за чего? А когда зашла, в кабинете столько цветов и — сын! Видели бы вы его! Весь в орденах! Коллеги-полицейские, медицинский персонал — все целуют нас, поздравляют. Джеси как самый молодой сержант в американской армии был на приеме у президента Буша. Не каждый, кто воевал в Ираке, обедает с президентом, правда?
- Как он себя чувствует сейчас?
- Сына ждет сложная операция на позвоночнике, но мы пока с этим не торопимся. В сентябре и Джеси, и мой младший сын, 19-летний Джонатан, женятся. Я очень за них рада!
- Своих мальчишек вы в Украину не привозили?
- Еще нет, но они хотят здесь побывать. Знаете, я и сама давно чувствую себя американкой, даже думаю по-английски, и все же стараюсь приезжать в Херсон, когда здесь зацветают каштаны. Этот нежный запах детства, эти свечки! В Америке нет каштанов… Или вот прихожу в любимый кинотеатр, гаснет свет, и мне кажется, что я никуда не уезжала.
- Ваша личная жизнь сложилась удачно?
- Я связала свою судьбу с тем самым мужчиной из Симферополя, который стал нянькой для моих мальчиков. Для меня мужчина-славянин более понятен, а это важно для счастья.
- Вы наверняка сравниваете западный образ жизни с нашим. В чем между ними разница?
- Это глобальный вопрос! Отвечу так: к каким-то вещам мне в Америке трудно было привыкнуть. До сих пор не совсем понимаю тамошний юмор. А вот рационализм американцев мне по душе: старики, умирая, все нажитое частенько оставляют не детям, а церкви. Сперва это казалось абсурдным, но сейчас я изменила мнение. У славян считается, что нужно обязательно жить для детей, в Америке же принято жить сегодняшним днем и для себя. Мне кажется, что и детям от этого лучше: никто на родителей не рассчитывает, каждый сам работает на свое будущее. Нужно уважать Божий дар, именуемый жизнью, поэтому я — за эгоизм.
Еще в Америке меня с первых дней поразило то, что на работе, в учебных заведениях женщины не красятся: макияж — только для вечера. Но это правило я так и не переняла по простой причине: из-за специфики работы синяки практически не сходят с моего лица. Их надо маскировать, и в ход идет косметика. Но даже из-под грима синяки порой выглядывают. «Ай-ай-ай», — с сожалением смотрят на меня пассажиры в автобусе или метро: такая молодая, а терпит насилие! Там это осуждается.
- Вы — глава херсонского землячества в США, помогаете многим бывшим соотечественникам.
- Это получилось само собой. Если у кого-то из херсонцев, бывших или нынешних, в Америке возникали проблемы, его направляли ко мне — я хорошо знаю американские законы. И пошло-поехало. Много лет уже сотрудничаю с телепрограммой «Жди меня».
Свой нынешний отпуск посвятила упорядочению территории вокруг памятника погибшим евреям в Великоалександровском районе (Херсонская область. — Авт. ), где в Великую Отечественную войну в противотанковой траншее фашисты живьем засыпали землей 1895 детей и взрослых. Раньше место захоронения было обнесено забором, но его срезали и сдали в металлолом — теперь там пасутся коровы. Я дала местному раввину слово, что соберу средства на восстановление 500-метрового ограждения, а само скорбное поле мы уже в следующем году засадим тюльпанами. И люди сразу начали сдавать пожертвования: у кого нет денег, приносят луковички цветов, а ведь это тоже помощь.
- Что в Украине вас удивляет после стольких лет разлуки?
- Я стала ездить в Херсон не так давно. Помню, первый раз зашла в парикмахерскую на улице Карла Маркса, где когда-то работала мама, и — немая сцена! Там еще остались женщины, хорошо знавшие нас. Их изумление объяснялось тем, что сразу после нашего отъезда в 1979 году газета «Комсомольская правда» опубликовала материал, где сообщалось, что мы с сестрой в Нью-Йорке стали проститутками, мама с горя спилась, а отец повесился. И вот эта проститутка приехала через столько лет!
Я открывала для себя Украину заново. Все знакомое — и все другое. Была в шоке, узнав, что один из заместителей начальника областного управления внутренних дел по национальности еврей, ведь в советское время такое вряд ли было возможно. В Херсоне я быстро нашла одноклассников, старых друзей, первую любовь. Ведь общение на моей новой родине, действительно, большая роскошь. Хорошо, что каждый год я могу прилетать в Украину…