Ровно тридцать лет назад, 6 декабря 1991 года, Верховная Рада приняла Закон «О Вооруженных Силах Украины». Именно в этот день мы поздравляем наших защитников с праздником, который для каждого патриота сакральный.
Говорят, когда начинается война, люди надеются на Бога и на военных. Наши мужественные, несломленные воины в 2014—2015 годах доказали, что способны держать удар и защищать украинскую землю до последней капли крови. И это, к сожалению, не фигура речи.
Какие этапы прошла наша армия за три десятилетия? Готовы ли ВСУ к масштабной агрессии? Как они переходят на стандарты НАТО? Эти и другие вопросы «ФАКТЫ» задали начальнику Генерального штаба — главнокомандующему Вооруженными Силами Украины (в 2014—2019 годах) генералу Виктору Муженко.
— Виктор Николаевич, вы отдали армии всю жизнь. Два с половиной года назад, 21 мая 2019-го, президент Зеленский уволил вас с должности, а 2 сентября — и с военной службы. Уже привыкли к спокойному режиму? Скучаете по полигонам, учениям, бесконечным командировкам?
— Только недавно понял, что немного адаптировался к гражданской жизни. Постоянно чего-то не хватало. Ровно сорок из своих шестидесяти лет, прожитых на этом свете, прослужил в Вооруженных Силах.
Понятно, что внимательно слежу за всеми процессами в армии. Информацию получаю из СМИ, плюс много общаюсь с военнослужащими — от солдата, матроса, сержанта, офицера низового звена до генералов в верхних ступенях руководства.
— Что сейчас происходит в нашей армии?
— События 2014 года действительно дали возможность не то что критически оценить состояние Вооруженных Сил, а вообще понять, какие возможности ВСУ и какие проблемы возникли. А их было очень много, причем по всем направлениям — и в вопросах обеспечения, и в вопросах статусности Вооруженных Сил в общей системе государственной иерархии и так далее.
В 1991 году Украине в наследство досталось мощное военное формирование. Численность личного состава — порядка миллиона, десятки тысяч образцов боевой техники: бронетанковая техника, стрелковое оружие, летательные аппараты, системы противовоздушной обороны
С 1991-го по 2014 год были разработаны многочисленные программы модернизации. Это называлось развитием, стабилизацией, формированием — на разных этапах по-разному. Но до войны армия как государственный институт была вне зоны внимания государственного руководства и общества. А вот когда уже возникла неотложная потребность в применении Вооруженных Сил, все увидели, что единственной государственной структурой, которая смогла бы мобилизоваться и защитить страну, была именно армия, несмотря на свои минимальные возможности. Я так считал, считаю и буду считать.
— Во время горячей фазы войны была крайне тяжелая ситуация с техникой, вооружением и прочим. Снабжение — буквально с колес, ремонты делали прямо на фронте. А как эту проблему решали позже? Государство какие-то выводы сделало?
— После активной фазы, в ноябре-октябре 2014 года, когда мы стали заниматься вопросом именно наращивания возможностей Вооруженных Сил и изменили организацию планирования в системе управления, появилось понимание минимальных потребностей. Мы начали с этим разбираться и поняли, что нужно увеличить количество соответствующего вооружения и техники, необходимого для формирования новых воинских частей, чтобы создать группировки, которые могли бы реагировать на угрозы.
Читайте также: Вице-адмирал Гайдук: «Преподаватель Академии Генштаба в 2008-м сказал: «Украине нужна маленькая война. Чтобы понять, кто мы такие»
Наш замысел стал, кстати, первым этапом государственной программы развития ВСУ на период с 2015 по 2020 год. В начале мы все пункты реализовали по плану. Но, к сожалению, до конца 2020 года все, что было в программе, реализовать не смогли в силу разных причин. Были и некоторые моменты субъективного характера в вопросах подготовки качественного резерва. Хотя в основном цель этой государственной программы была достигнута. Но осталось еще очень много проблем, которые нужно решать.
— Например?
— Например, комплектование Вооруженных Сил. Эти проблемы у нас существовали с 2016 года, потому что как раз тогда мы уволили крайний призыв, так называемую волну мобилизованных, и в армии остались только военнослужащие-контрактники. Уже с того момента начал падать уровень укомплектованности личным составом частей и подразделений. Это первое.
А второй вопрос — техника. Мы так и не получили то количество, которое нам было нужно для обеспечения всех воинских частей. При том, что в разы увеличили финансирование Вооруженных Сил, все равно его не хватало. К тому же возможности нашего оборонного комплекса ограничены. Он не смог нам дать то количество вооружения и военной техники, которое нам было нужно. К примеру, в конце 2014 года мы сформировали на 2015−2017 годы проект государственного оборонного заказа. Исходя из этого проекта, мы должны уже иметь как минимум две бригады, которые были бы укомплектованы БТР-4. В реальности мы не достигли показателей, которые планировались на конец 2017 года. Это только по одному виду вооружения. Я уже не говорю о ракетных системах, высокоточных боеприпасах, средствах радиоэлектронной борьбы, беспилотных летательных комплексах.
— 26 октября этого года некоторые эксперты назвали историческим днем. Наши военные впервые применили ударный беспилотник турецкого производства Bayraktar, уничтоживший ракетным ударом артиллерийскую пушку противника.
— Ну, один-два Bayraktar принципиально проблему не решили. У нас еще есть на вооружении ряд комплексов отечественного производства — «Фурія», «Лелека», PD и другие. Но их недостаточно с учетом возможных потерь и возможного доукомплектования в том числе. Есть и такая проблема. Однако первое применение ударного БПЛА вызвало панику у противника. Недавно Путин даже пожаловался об этом президенту Турции Эрдогану. Значит, решение было правильным, эффект от него положительный.
Теперь о системе противовоздушной обороны. Мы существенно нарастили ее возможности, но, к сожалению, тоже нет того, что планировали. Например, когда мы проводили крайние стрельбы на полигоне Ягорлык в феврале 2019-го, прошло совещание с руководителями соответствующих оборонных предприятий именно по направлениям противовоздушной обороны, и мы планировали уже тогда удвоить до конца 2021-го количество дивизионов в составе частей и подразделений противовоздушной обороны ВСУ. К сожалению, сегодня это тоже не реализовано. Опять же недостаточное финансирование, ограниченные возможности, устаревшее технологическое оборудование.
Есть еще один проблемный вопрос, касающийся вооружения и военной техники в целом. Это импортозамещение. Состояние улучшается, но до конца этот вопрос не решен. Знаю на сто процентов.
Восьмой год войны, но вот такая ситуация. Хотя есть и положительный пример — самолет Ан-178, который должен проводить испытательные полеты, полностью собран из комплектующих без участия Российской Федерации. Это большой плюс.
Понимаете, есть вооружение, которое в 1990-х было современным, но элементная база сейчас уже цифровая. Возможно, это и не функция Вооруженных Сил и Генерального штаба, а скорее других органов государственной власти, но в силу тех или иных причин мне пришлось в период с 2015-го по 2019 год объездить практически все оборонные предприятия, занимавшиеся производством, модернизацией и ремонтом вооружения и военной техники. Мы видели, что есть положительные изменения, что появились новое оборудование и новые технологии, но это было минимум от того, что нам нужно. Технологическое оборудование устаревшее. Фонды вообще разрушены. Они частично восстанавливаются, но этот процесс не завершился сегодня. Я так понимаю, что даже нет конечных решений проблем обновления технологий и создания соответствующих мощных фондов для предприятий оборонной промышленности. Сейчас нам об этом не говорят.
Что касается квалифицированных кадров на предприятиях, там тоже проблема. Отток специалистов это одно, а старение кадров? Практически нет тех, кто знал, что и как делать. И обучение новых людей, готовых работать на этом новом оборудовании по новым технологиям, тоже проблема.
Если бы мы с 1990-х вели правильную государственную политику в вопросах оборонного комплекса, то наши Вооруженные Силы были бы одними из самых современных не только в Европе, но, пожалуй, и во всем мире. Ибо потенциал оборонного комплекса был очень серьезным. Но в связи с тем, что, как считали, Будапештский меморандум нам гарантировал безопасность, территориальную целостность и неприкосновенность, значит, армия, по мнению политиков, как таковая была не нужна. До начала 2000-х считалось, что с Востока нет никакой угрозы.
— На востоке страны были только тюрьмы, а воинских частей почти не было.
— А те, которые были, — расформированы. По состоянию на 2014 год практически на всей Левобережной Украине не осталось воинских частей, которые могли бы выполнять задачи по сдерживанию агрессии и адекватному реагированию. Все они были размещены на западе и частично в центре.
Читайте также: Валентин Наливайченко: «Боевое оружие „Альфы“ вывезли в Донецк еще в феврале 2014-го, а оперативные материалы СБУ — в Симферополь»
— Россия постоянно демонстрирует полную готовность к агрессивным наступательным действиям. Уровень угрозы эскалации на Донбассе очень высок. Недавно западные издания, опираясь на данные разведки, сообщили об очередном перебросе российских войск к украинской границе. США предупредили руководство Евросоюза о высоком риске полномасштабного вторжения России в Украину зимой. Предполагаемым временем вторжения названо начало следующего года. Во вторжении, как предполагается, примут участие 100 батальонно-тактических групп численностью 100 тысяч человек, половина которых уже заняла свои позиции. Удар будет нанесен с трех сторон: из континентальной России, Крыма и Беларуси. Одни эксперты полагают, что этого не будет никогда, другие — что вот-вот это произойдет. Ваше мнение о нынешней ситуации?
— Угроза у нас существует постоянно, и для реагирования на нее не должны быть какие-либо ситуативные меры реагирования. Нужна плановая система подготовки государства к обороне. Только наличие сильной армии и организованной мощной обороны являются сдерживающим фактором для любого агрессора. Так должно быть.
Мы уже давно понимаем, кто у нас сосед, и какую агрессивную политику он ведет. Вся история Российской империи показывает, что она постоянно поддерживала внутреннюю стабильность за счет внешнего расширения. Есть данные, что, начиная со времен Ивана III, Российская империя расширялась на 20 квадратных километров в день. Путин выступает как собиратель русских земель, причем в границах Российской империи конца XVIII столетия. Это реальная угроза Украине.
Мы видели в 2014 году реализацию этого замысла — аннексия Крыма, затем Донбасс. Нам удалось остановить проект «Новороссия», и до сих пор мы его сдерживаем. В Кремле поняли, что наскоком и с минимальными силами, как они планировали сделать, надеясь, что у них будет большая поддержка внутри украинского общества, этого уже не реализовать. Поэтому прошли учения «Кавказ», «Запад» и другие с отработкой соответствующих планов и демонстрацией намерений, чтобы показать свое преимущество и запугать и Украину, и наших партнеров своей мощью. Глобальная цель, которую россияне перед собой поставили на этом этапе, это, как минимум, контроль над Украиной.
— Сейчас в Европе очевидно существенно меняется конфигурация безопасной составляющей. На ваш взгляд, какое сегодня место Украины в региональной и глобальной системе безопасности?
— Хотелось бы понять место Украины в этих геополитических раскладах, потому что мы, к сожалению, сейчас не являемся субъектом геополитики. Кто бы что ни заявлял. На сегодняшний день Украина не то что не может, а, по-видимому, основными игроками и не рассматривается как фактор, который может существенно повлиять на процессы глобальной безопасности. Хотя у нас есть все возможности, чтобы действительно показать свою субъектность. То есть само постоянство Украины как государства, его способность себя защитить влияют на расклады, которые существуют у кого-то в голове. Возможно, не только в голове, а уже и в соответствующих планах по изменению конфигурации глобальной безопасности.
Мы видели в прошлом году учения «Кавказ-2020», прошедшие на юго-западе Российской Федерации. На этом направлении Россия отрабатывала соответствующие планы, в том числе возможной агрессии в отношении Украины. В апреле-мае текущего года они внесли соответствующие коррективы в те планы и продемонстрировали свою мощь и возможности на южном направлении, прежде всего нарастив определенные группировки вообще по всей украинско-российской границе. И добились цели — Путин встретился с Байденом. Опасность, о которой все говорили, была отодвинута как минимум на полгода.
Читайте также: Марк Фейгин: «Мне кажется, Украине стоит действовать, исходя из того, что вторжение России точно будет»
Прошло полгода, после учений «Запад-2021» на территории Беларуси начался новый этап, который мы сейчас наблюдаем. Планы были отработаны, были сняты соответствующие оценочные показатели и внесены коррективы. И вот в ноябре Россия начала сосредоточение своих группировок на украинских границах. В том числе, демонстрируя такую возможность и со стороны Беларуси. Учитывая позицию белорусского руководства и заявлений «президента» Лукашенко, мы понимаем, что у нас на севере появился еще один мощный потенциальный участок фронта протяженностью 1100 километров.
Расскажу одну историю. В 2018 году в Гомеле прошел экономический региональный форум. Туда пригласили глав областей, предпринимателей, был наш вице-премьер. Делегацию возглавлял президент Порошенко. Я был включен в ее состав. Когда встретился с министром обороны Беларуси Равковым (его корни, кстати, из Луганской области), спросил его: «Как вы оцениваете ситуацию, поскольку у нас на Донбассе воюют россияне?» Он не верил, что там есть россияне.
— Вот как такое комментировать? Цинизм высочайшего сорта.
— Он мне говорил: «У нас нет такой информации. Это ваши внутренние проблемы».
Но самое интересное, что в какой-то момент Петр Алексеевич представил меня президенту Лукашенко. И тот мне говорит: «Я вам хочу довести лично, чтобы вы четко понимали и довели своим подчиненным, что Беларусь никогда не будет воевать с Украиной». Это буквально прямая цитата. Ответил ему в том же духе: «Я верю, что Беларусь никогда не будет воевать с Украиной».
Почему это произошло? Потому что до этого, зимой 2018-го, появилась информация, что в Беларуси хотят сформировать южное оперативное командование. И вот в феврале прошла встреча военных атташе всех стран НАТО, аккредитованных в Киеве, на нее впервые был допущен военный атташе Беларуси. Я его спросил: «А что, Беларусь изъявила желание сформировать южное оперативное командование? Это как? Против Украины?» Ответа я не получил. Но так понимаю, что мой вопрос дошел до военно-политического руководства Беларуси (атташе после встречи всегда отправляет докладную о содержании разговоров) и, наверное, эти фразы Лукашенко были адресованы мне. Вот такая ситуация имела место.
Но сейчас возникла новая проблема. Беларусь или Россия через Беларусь атаковали (сейчас вроде бы пошло на убыль) границы Евросоюза — Польшу, Литву и демонстрировали готовность пойти на другие балтийские страны.
— Это такой иезуистский шантаж…
— Да. Было выбрано интересное место — так называемый сувалковский коридор, то есть прямой выход на Калининградскую область, там буквально сотня километров. То есть готовность такая: возможно, будут какие-то «заварушки», а уже в тылу развернуты российские танковые части, перекинутые из Центрального военного округа (есть фото со спутников о скоплении военной техники в районе Ельни).
Смотрите — атака мигрантами. Лукашенко говорит: «Я не могу их не принять, люди хотят попасть в Евросоюз». Хотя информация была разная, кто это обеспечил и кто организовал. Куда девать мигрантов? Обратно в Ирак, так как нет возможности прорвать польскую границу.
Но акцентирую, что в это время растет активность на южном Кавказе — снова конфликт Азербайджана и Армении, практически эпизодический временный. Затем появляется информация, что российские ВКС нанесли удар в Сирии, в том числе по колонне турецких войск. Далее — информация о том, что турки сбили российские самолеты. Локально разгорается там, там, там. Не является ли это той канвой, то есть очерчиванием какого-нибудь глобального замысла? Война гибридная, то есть ситуация регулируется такими точечными моментами. И никто не знает, как все это связано. Надо понимать, какие существуют глобальные планы и кто эти глобальные игроки, что делается для достижения целей, а что — для отвлечения внимания?
К тому же появляется скопление техники, подтверждаемое разведкой, в районе Курска и Воронежа. Причем это части 1-й танковой армии из Подмосковья. Под Ельней — части Центрального военного округа, из Чебаркуля. И количество этих войск и техники растет. То есть процесс наращивания не прекратился, он идет.
Сейчас возникает вопрос: где же здесь может возникнуть саsus belli (повод для войны. - Авт.)? Для этого должны быть определенные условия. Какие? Сейчас вроде бы готовится встреча Путина и Байдена (обещают в этом месяце). Как они договорятся? Эта эскалация будет уменьшена? Сойдет к нулю? Хотя у нас не может быть до нуля, потому что постоянно останется угроза эскалации, в том числе возможного широкомасштабного наступления.
Читайте также: Роман Безсмертный: «При сохранении нынешнего позиционирования сил и государств война в Европе — это вопрос времени»
— Украина может стать разменной картой в этих разговорах?
— Да. Где место Украины в этой глобальной игре, мы пока не понимаем. Но понимаем, что на этом этапе первоочередной целью России является контроль над Украиной. Хотя Путин недавно заявил о возможности интеграции так называемых «ДНР» и «ЛНР» в состав Российской Федерации. Это реально? Эти заявления нужно учитывать как украинскому обществу, так и нашим западным партнерам.
— Некоторые эксперты считают, что, если бы операция с задержкой «вагнеровцев» была реализована, это могло бы стать для Кремля поводом для масштабного наступления, и вообще Украина оказалась бы в международной изоляции. Разделяете такое мнение?
— О «вагнеровцах» могу сказать только одно. Сейчас идет дискуссия, была ли эта операция. Есть соответствующие заявления, игра на эмоциях одной и другой стороны. Я хотел здесь акцентировать внимание на двух моментах, на которых почему-то не акцентировалось внимание.
Первый. Если такая операция разрабатывается, должен быть некий общий замысел. Обычно операции такого масштаба, тем более с выходом на внешнеполитическую арену, утверждают определенные должностные лица — министр обороны и президент. Если эта операция планировалась еще в 2018 году, как говорят, должна быть подпись пятого президента. Через некоторое время, причем небольшое, после выборов новому президенту обязаны были представить этот замысел для переутверждения, тогда эта операция продолжается. Есть ли такие подписи? Возможно, было устное одобрение, а никакой фиксации нет. Это уже говорит о том, что политики прячутся за спину непосредственных исполнителей, то есть военных.
Такой прецедент очень опасен для государства, в том числе в условиях возможного широкомасштабного наступления. Кто будет принимать решение? Каким образом оно будет оформлено? Кто будет отвечать за это? Мы это проходили в 2014 году.
Второй момент. Заявление о том, что глава Офиса президента якобы передал по поручению президента просьбу приостановить операцию. Здесь возникает вопрос другого характера — к военным. Вы ведь понимаете, кто руководит и кто дает указания и кто несет ответственность? Почему вы позволили, что вам передают указания чиновники, у которых нет таких полномочий и обязанностей?
Если это операция по поручению президента, то должно быть так. Ермак принес Бурбе запечатанный пакет: «Вот открой, там есть решение президента». Ознакомился, расписался, запечатал. Это все фиксируется. Есть целая процедура: время, место, кто присутствовал. Отсутствие этих базовых моментов дает возможность для манипуляций с обеих сторон. Они не оперируют документами. Все остальное, я считаю, это игра на эмоциях. Кто-то сказал из великих: «Как только игра на эмоциях, значит это ложь».
Эта история важна и для политиков, и для военных, потому что в критической ситуации возникнут проблемы с принятием решений и отдачей распоряжений.
Я это понял по 2014 году, когда в ночь с 25 на 26 мая принималось решение по разблокированию Донецкого аэропорта, где засели кадыровцы. Крайняя фраза, которую я услышал: «Действовать согласно обстановке». Я запросил документ, подтверждающий, что нам делать. Потому что мы понимали, что это не просто уничтожение, это совсем другой формат операции — активные действия и наступление повлекут потери и разрушения определенных объектов. Так кто будет принимать решение? Затем были сплетни, что кто-то дал команду нанести ракетный удар. Такой команды не было, заявляю стопроцентно.
Читайте также: «Весной 2014-го мы были готовы полностью зачистить Донецк»
Пришел документ от главы СБУ (тогда он через штаб АТЦ командовал антитеррористическими операциями): «Согласен». С чем согласен, непонятно. В армии как? Утверждаю, согласовываю. Ну ладно, согласен. Я отправил копии своих решений в пять адресов — исполняющему обязанности президента, в Верховную Раду, в Совет национальной безопасности, главе СБУ, в Министерство обороны и в Генеральный штаб. В течение шести часов. В ответ — тишина. Нам, военным, самим пришлось принимать решение и переходить к активным действиям.
— Тогда был такой хаос…
— А теперь разве не так? Основное условие начала активных действий со стороны россиян — создание хаоса в Украине. Признаки паралича власти, активизация каких-либо политических процессов или провоцирование своими заявлениями, действиями и решениями общественных протестов, выборы, перевыборы — именно этого и ожидают. И кто бы ни расшатывал, кто бы ни был на какой-то стороне, под каким бы лозунгом все ни проходило, но должна быть стабильность и стойкая позиция в решениях об обороне Украины. Это самое главное. А этого понимания у власти и украинского общества пока нет, к сожалению.
Когда страна полностью управляема, когда четко определены должностные лица, которые должны принимать решения, когда общество знает их и считает компетентными, когда есть соответствующая вертикаль, тогда россиянам понятно, что идти напролом чревато большими проблемами, в первую очередь большими потерями и большой кровью. А если хаос… Помните, как россияне это реализовали на Донбассе? «Народные мэры», митинги, манифестации, захват админзданий, «референдумы», и пошло-поехало.
— Отлично помню.
— Сейчас создаются такие же условия — разделяют функции, дублируют соответствующие структуры, создают какие-то региональные и межрегиональные ассоциации. Может, это работа на перспективу. Может, у кого-то в планах заменить парламент этими народными вече и референдумами. Это может являться одним из этапов этой операции. Если он будет реализован, следующим этапом станет широкомасштабное вторжение. Какими силами, на каких направлениях, в каких объемах — это уже другой вопрос, но для этого должны создать условия. А людям, принимающим решение, достаточно не принимать их сутки-две — и все, поздно. Поражение…
Закон Украины возлагает на Верховного главнокомандующего обязанность принять решение о введении военного положения, которое затем утверждает Верховная Рада. И тогда уже идет процесс по вертикали государственного управления.
На днях первый вице-спикер парламента Корниенко сказал, что в случае российской агрессии Рада соберется в течение нескольких часов, чтобы ввести военное положение. Вопросов нет. Верховная Рада собралась, проголосовала за военное положение на определенный срок (сейчас 60 суток — это максимально). А кто будет реализовывать? Какие государственные должностные лица? Это всем понятно? Есть ли понимание реализации правового режима военного положения? Когда 28 ноября 2018 года было введено военное положение в 10 областях, я видел ступор у многих руководителей центральных органов власти — что же делать в этой ситуации, какие у нас обязанности, как это реализовывать? Тогда из 28 пунктов положения о правовом режиме военного положения было введено всего 7 или 8, и не смогли все полностью реализовать.
Единственными докладами на СНБО по итогам военного положения был мой и еще кого-то из силовиков о том, что сделано. А где мобилизация экономики, где решение о создании или несоздании военно-гражданских администраций, есть ли кадровый потенциал для их создания? Вот, например, в каком-то регионе не смог собраться областной совет, тогда вводится военно-гражданская администрация. А кто войдет в ее состав? Есть ли подобранные кадры, способные управлять этим регионом? Или это сделают россияне за вас?
Россия отработала все вопросы: переброску войск, создание группировок в минимально короткие сроки. Сейчас техника стоит, людей нет, через сутки-двое они будут там. Пока первый эшелон будет заходить, уже будут наращиваться из резервных частей (стратегический резерв). Вопросы мобилизации людей, мобилизации экономики, работы финансовой системы в условиях военного времени у них отработаны.
У нас это сделано? Нет. Возникает вопрос: способны ли мы весь этот комплекс осуществить в кратчайшие сроки? Сейчас пишут, что нам для перевода экономики на военное положение нужно некоторое время. А уложимся ли мы в этот срок, если эта операция (какая-то локальная на каком-то отдельном направлении) будет быстротечна и рассчитана на 20 дней или в месяц? Будет ли у нас такое время? Вот в этом, я считаю, есть опасность.
Иногда меня упрекают, что я якобы критикую власть. У некоторых создается впечатление, мол, я обижен, поэтому критикую. Нет. Поймите, что нас будут принимать только через призму нашего сопротивления. Если мы сможем себя защитить. Даже наш враг это учитывает.
— От Соединенных Штатов Америки, Евросоюза и НАТО четко прозвучал месседж: такого, как в 2014 году, когда никто не реагировал на угрозы Украине, не будет. Но мы понимаем, что ни европейские страны, ни США не готовы силовым способом отстаивать наши границы.
— Мы не должны рассчитывать, что кто-то (войска государств НАТО, Великобритании, Соединенных Штатов или Германии — кто угодно) будет нас оборонять, а мы в это время будем готовиться вместе с ними вести боевые действия. Вопрос в том, чтобы нам оказали помощь, потому что мы понимаем соотношение ресурсной базы Российской Федерации и Украины. Насколько мы сможем обеспечить наши Вооруженные Силы, и не только их? Потому что по большому счету всегда воюет государство в целом.
Меня немного настораживают эти бравурные лозунги: «наша армия сильная», «это не армия 2014 года», «мы выстоим». Армия выстоит, вопросов нет, но армии нужна поддержка и опора. А первая опора — это стабильный тыл, снабжение и обеспечение. Нам помогут партнеры?
Мы понимаем технологическое преимущество россиян в вопросах вооружения и военной техники — крылатые ракеты, высокоточное оружие, которые наносят удары практически на всю глубину украинской территории без риска получить адекватный ответ. Достаточно ли будет у кого-то политической воли, даже если у нас появятся какие-то средства для эффективного ответного удара, нанести этот удар по российской территории? Вот о чем идет речь.
У нас наблюдается, думаю, желание некоторых политиков и приближенных к ним СМИ сбросить все проблемы власти на армию. Если что-то пойдет не так, это армия виновата. «Мы ей все дали, а они почему-то не справились». Хотя все далеко не так…
Вторую часть интервью с генералом Муженко читайте здесь.
Фото Владимира Вовкогона