Известная телеведущая канала «1+1» Валентина Хамайко сразу решила, что никуда не уедет из родного дома. Когда началась война, она вместе с мужем и четырьмя детьми решила остаться в селе под Киевом, недалеко от места боевых действий. Над их домом летали ракеты, рядом шли бои и даже выпал черный снег. Несмотря на все, Валентина продолжала работать в «Сніданку», выходя в эфир каналов «2+2» и ТЕТ вместе со своим коллегой Александром Поповым.
В эксклюзивном интервью «ФАКТАМ» Валентина рассказала о своей самой страшной ночи и сложном решении, которое пришлось принять.
— Валя, что вы чувствуете сейчас?
— Недавно поймала себя на мысли, что моя нервная система стала совершенно не стабильна. Я могу расплакаться, сорваться по любому поводу. Если раньше я была внутренне стабильным человеком, то сейчас этой стабильности нет. Мне немного стало легче, когда домой вернулись дети и над головой не летают ракеты, в нас не стреляет артиллерия и ночью я могу спать. Но когда недавно была гроза, я поняла, что до сих пор не стабильна. От грома и молнии я начала снова кричать, что по нам стреляют. Это было повторение ужасов марта. Поэтому сейчас я просто утратила чувство уверенности.
— Известно, что вы давно с семьей живете под Киевом.
— Да, между Бояркой и Белогородкой. Когда была уже острая ситуация в Ирпене, российские военные зашли в соседнее село Княжичи. Там появилась их техника. Один период наше село было невъездным. Нам привозили гуманитарную помощь, потому что магазины закрылись. Все блокпосты работали на то, чтобы никто не проник. Двоих диверсантов поймали в нашем селе, когда они ночью пускали сигнальные ракеты.
Читайте также: «Из асфальта у нашего дома торчала ракета, а по обочинам лежали трупы»: Анатолий Анатолич о жизни в эпицентре боев под Киевом
Критическими для нас стали 7 и 8 марта, когда мы приняли решение отправить двоих старших детей — это был их шанс на спасение. Помню, ночью накануне я в уме проиграла абсолютно все ситуации. Мы знали, что происходит в Ирпене. Семьям, которые у нас жили, сказали, что не можем гарантировать им безопасность — каждый должен самостоятельно принимать решения. Уехать самой мне очень не хотелось, я постоянно откладывала этот момент. Если бы случилось самое страшное, то у меня оставался один процент на спасение — я решила, что мы пойдем через лес в сторону трассы — я знаю все тропы.
— Но у вас четверо детей! Почему вы сразу не уехали вместе с ними?
— Я чувствовала свою ответственность перед страной, не хотела ее покидать. Я медик, лейтенант запаса, и сейчас, кстати, восстанавливаю свой военный билет. Я верила и верю в силу ВСУ. Я была среди тех, кто понимал, что россия способна на все, но даже у меня в голове не возникало мыслей, что они начнут сравнивать наши города с землей. Россияне воюют не с военными, а с населением, просто уничтожая людей. Это геноцид, и этого я не ожидала! Почему не уехала?
Я не привыкла убегать от ситуаций, а пытаюсь их разрешать. У меня была и ответственность перед коллегами на работе — я не могла просто развернуться и убежать. Поэтому старалась быть полезной на работе и сохранять покой.
— Что вы объясняли детям?
— Что россия напала на Украину. Идет война. Это не игра, не спецоперация. Ранним утром 24 февраля они все проснулись от взрывов, видели вертолеты. Мы с мужем рассказали, что они должны делать — собрать основные вещи, надеть теплую спортивную одежду и спать в ней.
Помню, тогда еще не было пяти часов утра, как раздался первый взрыв. Все проснулись, понимая, что произошло, потому что последний месяц все жили в ожидании войны. Я созвонилась с несколькими знакомыми, они тоже слышали взрывы. Потом информация официально подтвердилась. Мы решили, что все остаются дома, рядом друг с другом.
Читайте также: «Я послала путина вслед за русским кораблем»: Мария Бурмака о войне и смерти друга
— Через некоторое время вы приняли решение отправить двоих детей в более безопасное место.
— Да, это случилось, когда мы получили информацию о том, что происходит в Ирпене. Помню, что тогда мы отнесли спальные мешки и воду на крышу и в подвал для того, чтобы в критической ситуации иметь хотя бы воду и теплые вещи. А детей отправили в Вену, где живет моя сестра. Они уехали с нашей знакомой во Львов, где их встретили родственники, и добирались в Вену в течение пяти суток.
— А вы остались с младшими детьми…
— Первые недели я проводила много времени на кухне, занималась питанием. У нас в доме жили 11 человек. Я готовила для всех и еще завтраки для ребят из ТРО. Продуктов было достаточно — у нас своя ферма, есть сыр и молоко. Еще до первого июня обеденное молоко мы вывозили в село и раздавали тем, кому оно нужна. Муж помогал военным, которых у нас было достаточно по периметру — задачи для него были всегда. Тогда он чаще пользовался мотоциклом, а не машиной.
— Первые дни войны вы продолжали выходить в эфир.
— Да, 24 и 25 февраля. Я не выезжала из села только тогда, когда оно было максимально закрыто — где-то две недели. Тогда было опасно в районе Житомирской трассы.
— Что вы чувствовали в те дни?
— Было ужасно страшно! Случалось, что ночью я не могла уснуть и ходила по комнате от стены к стене. Был момент, когда мне захотелось написать родным людям, поблагодарить их за все, потому что не знала, смогу ли это сделать завтра. Было опасно и ты не понимаешь, что происходит вокруг. Когда заходило солнце, начиналась стрельба, взрывы, вспышки. Все гремело, окна звенели, и меня просто трясло.
Читайте также: «Я боялась, что нас расстреляют»: Анна Панова о встрече с российскими солдатами
Затем начались пожары, которые были видны с нашего балкона. Помню утро, когда дети вышли на улицу, потом вернулись и говорят: «Мама, там идет черный снег». Говорю: «Какой еще снег?!» Тогда я была в таком напряженном состоянии, что у меня буквально сводило челюсти — загружала себя максимально бытовыми вещами: чтобы оторваться от новостной ленты. Сначала я не поверила детям, но вышла на улицу и увидела, что с неба сыпется черный пепел и снег. Когда через месяц я попала на Житомирскую трассу, то поняла, что это горели склады и ветер шел в нашу сторону. У нас в саже было все. Грязь смылась с деревьев только через месяц. Но запах дыма, пожара был постоянно в воздухе до конца марта.
— Это был самый страшный месяц!
— Наверное, да. Легче стало в апреле, когда освободили Ирпень. Мы слышали, как это происходило. Понимали тактику, которой придерживались воины. Помню день, когда утром сказали, что Ирпень освободили. Муж сразу туда поехал помогать и рассказывал, что видел много лежавших на улице трупов. Тогда меня испугало, что эмоционально это совершенно не коснулось моего мужа. У него была только агрессия. А мне от количества смертей рядом становилось тошно и страшно, потому что я понимала, как рисковали мои дети от того, что мы остались. Но это было мое решение, я взяла на себя ответственность.
— Известно, что вы приютите оставшихся без домов животных.
— Была забавная история. Когда муж впервые заехал в Бучу, у нас появились собаки. Он оставил дверь машины открытой, зашел в пустой дом, а когда вернулся, на сиденье рядом уже были лабрадор и овчарка. Они жили у нас, пока не нашелся их хозяин. А с нами остался Хьюго — венгерская выжла — щенок, спасенный из Ирпенского питомника. Когда он появился у нас дома, это был для меня переломный момент. Я стала больше говорить — пес снимал напряжение, которое у меня возникло внутри. Я клала его на себя и могла так просто лежать два часа — мне становилось теплее и комфортнее.
Читайте также: «Меня окружили вооруженные до зубов кадыровцы»: Юлия Панкова о жизни в оккупированном Гостомеле
— Думаю, не одно поколение украинцев еще будет испытывать ненависть к россии.
— Знаете, эта ненависть была еще у моего дедушки. Одно время его сняли с должности директора школы за то, что он рассказывал детям настоящую историю Украины. На дедушку донесли. Он откровенно ненавидел россию, а я как ребенок часто его не понимала. Но потом я почувствовала, что дедушка имел в виду. Когда я снималась в кино рядом с русскими актерами, то они всегда получали гораздо большую зарплату, чем мы. Даже питание у них было лучше. Помню, я прошла на главную роль в кино, а за неделю до начала съемки меня предупредили, что взяли другую актрису. Из россии. Это было очень обидно.
Я считаю, что война — это прививка для всех нас, нашего поколения, детей — от искусственной любви ко всему российскому. Это тяжелая, болезненная вакцинация. Но мы ее пройдем и пойдемте дальше. Я готовлю своих детей к тому, что все они, как в Израиле, будут служить в армии и научатся владеть оружием. Мы должны не бояться, а быть готовыми. Всегда…
Читайте также: «Украина должна стать центром Европы!»: Алексей Суханов защищает страну в теробороне
Фото предоставлены Валентиной Хамайко