Когда началось полномасштабное вторжение, руководители детдомов семейного типа не смогли бы спасти своих детей без помощи волонтеров и международных организаций
Великая Новоселка — подконтрольный Украине районный центр Волновахского района на западе Донетчины, на правом берегу реки Мокрые Ялы. В этом поселке, основанном еще греками-переселенцами в 1779 году, и застала война главу семейного детского дома мать восьмерых детей Елену Мехедько.
Елена — яркая решительная женщина в расцвете сил. Да еще и начальник местного рагса. Кажется, что неразрешимых задач для нее нет.
— Но такой беспомощности, как 24 февраля, я никогда не испытывала, — признается мать. — Нашу Великоновоселковскую администрацию как ветром сдуло. Все сотрудники местной службы по делам детей сбежали в первый же день, схватив родных детей, позабыв об эвакуации сирот. При том, что в нашем районе 4 детских дома семейного типа (ДДСТ). Мне бежать было некуда. Да и не на чем. Посадила детей в подвал. А сама пошла в рагс: выписывать акты гражданского состояния. Война войной, а работа по расписанию!
27 февраля объявилась Великоновоселковская администрация. На своем сайте ее сотрудники попросили не верить сообщениям в соцсетях: «Мы на месте, держим ситуацию под контролем». Вот только вывезти семейный детский дом Мехедько по-прежнему было не на чем…
- Я имею права, — говорит Елена. — Вожу все, что двигается. Даже БТР. Когда развалились отцовские «Жигули», много раз просила купить нам хоть какой-то транспорт для детского дома. Ведь от поселка далековато и до районной больницы, и до городов, куда можно свозить детей на премьеру или в парк. Да даже в магазин без машины никак. Мы ходили за продуктами со … строительной тачкой!
Обращалась и в Волновахскую райгосадминистрацию, которая нас создала как семейный детский дом, и в Великоновоселковский сельсовет, на чьей территории мы находимся. Тщетно. Вот и оказалась в тяжелый момент без колес. Свободного транспорта в поселке не было. Одни уехали, другие передали свои автомобили в тероборону, у третьих не было ни капли бензина… Да и одной машиной не обойдешься. Восемь детей.
— Да, кстати. Страшно не было, когда столько брали?
— Если бы сразу столько брала, то было бы, наверное! А так они поступали партиями… (Улыбается). Сначала, в 2010 году, на заседании комиссии по защите прав детей в сельсовете, членом которой я была много лет, узнала о тяжелой судьбе одного мальчика. Забрала пацана. Через год оказалось, что его брат и сестра Ксюша тоже горе мыкают. И они стали моими детьми. Ксюша все время просила сестричку. И в 2017 году я познакомилась на комиссии с тремя родными сестрами и братом. Четверых сразу никто не возьмет. А я могла…
Но мне их не дали… Может, характера моего побоялись, что рот закрывать не буду. Формально же объяснили, что у меня недостаточно жилплощади. «А если сделать ремонт в большой летней кухне, подойдет?» — спросила. «Подойдет». И вот когда вложила деньги, переоборудовала строение под игровые комнаты, мне сказали: «Нет. Не подходит. По закону, на одном участке может быть только одно домовладение. Остальное — сараи». И… четверо сирот остались в детском доме.
Мы продолжали их проведывать. Чиновникам было неважно, что они чувствовали. Для них имело значение только то, что в доме, о котором дети мечтали, не хватало квадратных метров, предусмотренных законом, хотя для каждого ребёнка у нас была своя кроватка, место для учёбы.
Но в 2018 году, когда никто не захотел взять этих детей и переехать в коммунальный, не особо пригодный для использования дом, купленный уже государством для проживания и воспитания детей-сирот, мне повезло! Детей отдали, приняв решение о создании семейного детского дома. На деньги, которые собирала наша семья много лет — а это более 30 тысяч долларов, сделали ремонт в предоставленном государством доме, купили мебель, бытовую технику, посуду. И в апреле 2019 года забрали, наконец, четверых сирот, которые уже давно называли меня мамой. Теперь у меня есть пятилетняя Саша, семилетняя Валерия, Снежана 12-ти лет, Оксана и Вероника, которым по 13 лет, Слава- ему 14, 16-летний Юра и Никита 24 лет. Никита мой биологический сын. Он инвалид детства.
— В середине февраля в Донецке — а там же у нас много знакомых, плюс мы ловим сигналы их телевышек, стали хватать тамошнюю молодежь, прямо с улиц, — вспоминает Елена. — На пушечное мясо. А телевидение ДНРляндии, как мы его тут называем, начало снимать странные сюжеты. Кто-то кричал: «Украина бомбит!», к домам подъезжали автобусы и машины. Жители под прицелом телекамер выбегали в тапочках и халатах, их грузили в транспорт и, отвезя за несколько километров от города… выпускали назад. Потом мы узнали: это снимали фейки, чтобы использовать их во время войны, которая должна была вот-вот начаться. А мы… Сидя на украинской территории, сами себя убеждали: «Война? Да ну, не может быть!»
Один из моих старших сыновей Юра должен был ехать после каникул в военный лицей. И вдруг появилось такое сильное предчувствие беды, что я сказала: «Ты никуда не поедешь!». И 24 февраля все мои дети были при мне. Мы перешли к моей 85-летней тете на край села. И именно то место оказалось ближе всего к линии фронта. Сидели не высовываясь. Младшие спрашивают: «Что это бахает?» А я им: «Да то игра такая!» Они бегают по подвалу. Смеются…
6 марта я разговаривала с мамой. Она живет в Красной Поляне Великоновоселковского района. На тот момент их оккупировали и дошли до Старомлыновки. Захватили три села. У нас начали взрывать мосты. Я решила, что наши отходят. У меня началась истерика. Пожалела, что не прислушалась к заповедям моей бабушки, которая пережила войну и голод: «Запасайся! Имей всегда что-то на черный день. Думай о мире, готовься к войне!»
Она всегда консервировала тушеное мясо, — продолжает рассказ Елена.- держала до ста кур и гусей, делала колбаску и заливала ее смальцем, закатывала сало, делала много выжарки. Тот ее маленький подвальчик из девяностых годов, заставленный банками с мясом и салом, сегодня смог бы прокормить полсела. А я войны не ждала. Поэтому у меня в закромах не было ни кусочка мяса. Зато 300 банок компотов и варенья. Хотя бабушка всегда говорила: «Воду не консервируем!» Она умерла в 2005 году…
— Я начала поднимать всех на ноги, — продолжает Елена Александровна. — Позвонила в Донецкую областную службу по делам детей (в 2014 году ее перенесли в Краматорск) и спросила у ее начальницы Натальи Николаевны Тимофеевой, что делать. Она предложила приехать в Краматорск, снять хостел, дождаться эвакуационного поезда. Но в поезде было всего 200 мест. Ехать в Краматорск четыре часа (это152 километра) было страшновато. Да и не на чем. Кроме того, не было людей для сопровождения. А если хостел снять не удастся? Я спрашиваю: «Вот мы приедем. А что дальше будет?» Мне ответили: «Я не знаю. Пытайтесь как-то попасть на поезд. Нас там нет. Мы все выехали».
Первый заместитель главы Волновахской райгосадминистрации Юрий Алексеевич Бакаев скинул мне телефон перевозчика, который мог привезти меня к Краматорску, к эвакуационным поездам. Водитель велел подойти к поселковому совету. Но оттуда до нас пять километров. А у меня из восьми детей двое маленьких плюс большой чемодан с документами и вещами малышей, лекарствами и собака чиа-хуашка. Да еще мне наши сказали, что придется идти по заминированном мосту. То ли взорвешься то ли сверху накроют…
Просила, чтобы водитель подъехал к дому, а в ответ: «Мы дорогу знаем только до вашего поселкового совета, что, вас никто подвезти не сможет? У нас нет возможности искать ваш дом, нам ещё в Бахмут после Краматорска!». Звоню Бакаеву, задаю вопросы: куда мы едем, кто встретит, кто поможет, кто подскажет. В конце-концов он сказал: «Да ты меня задолбала! Я не обязан заниматься твоей эвакуацией!»
— Это правда, что общение с Мехедько происходило в таком ключе? — спросила корреспондент «ФАКТОВ» Юрия Бакаева.
— Я не буду это комментировать. Мы предоставили ей транспорт с территории Великоновоселковской громады до территории эвакуационных поездов, подали автобус под порог, она отказалась.
— Елена говорит, что, если бы ей в свое время выделили хоть плохонький транспорт на семейный детский дом, эвакуация прошла бы намного легче. Почему не выделяли?
— Это ее точка зрения. Общайтесь с ней.
— Я продолжала искать варианты, — говорит Елена. — Бывший глава Великоновоселковского райсовета Кириллов Сергей Дмитриевич, который занимается благотворительностью, предложил свои личные средства, чтобы мы нашли машину до Львова. Я нашла такого частника. Это стоило 45 000 гривен. Но пришлось бы ехать в никуда. От безысходности даже просила в фейсбуке помощь в эвакуации. Обратилась к подруге Анастасии: «Помоги! Потому что нам тут конец! У меня есть варианты выезда, но они не очень надежные. А я детьми рисковать не хочу!» Она говорит: «Так есть же горячая линия от украинской мережі за права дитини! Они сотрудничают с ЮНИСЕФ».
Я позвонила на эту линию. (Горячая линия: 0 800 600 017, в голосовом меню цифра 2. Работает с 8. 00 до 20.00. — Авт.) Так я познакомилась с Ларисой Петушковой. Она специалист Международной благотворительной организации «Партнерство каждому ребенку», член «Української мережі за права дитини».
Лариса сказала: «Выезжаете 12 марта на Днепр. Транспорт подъедет к вашему дому».
-12 марта мы сидели на чемоданах. И тут стали взрывать мосты. В шесть утра первый. В шесть пятьдесят второй, по которому приехал за детьми автобус. Водитель помчался на Днепр. Ехали больше семи часов, ни разу не останавливаясь. В Днепре, на вокзале, увидели огромную очередь, которая вилась змейкой. Лариса Петушкова по телефону координировала, что делать, кого искать, куда идти. Нас отвели на перрон. Никто не знал, какой ожидать поезд и когда он подойдет.
Поезд прибыл, полиция провела нас в вагон. Многие сидели в проходах, на сумках. Когда проезжали Запорожскую область, ее начали бомбить… Было страшно. Единственное, что держало, — голос Ларисы в телефоне. Он был спокойный, уверенный.
Лариса связала меня с областной Тернопольской службой по делам детей, сотрудницей Майей. Майя постоянно с пяти утра звонила: «Вы где?» Ей в справочной говорили, что такого поезда нет. Передвижение эвакуационных поездов держали в таком секрете, что даже железнодорожники не владели до конца всей информацией.
На перроне наш семейный детский дом встречали представители местных администраций, служб по делам детей, представители ЮНИСЕФ, полиция. Позже подтянулись волонтеры. Нас привезли в огромный дом в Тернопольской области. 320 квадратных метров. Шесть спален. Он раньше принадлежал другому ДДСТ, но та семья уехала в Швейцарию.
— Здесь мы обрели покой, — говорит Елена. — Почти. Ведь моя 85-летняя мама до сих пор в оккупации в Красной Поляне. Ее невозможно эвакуировать: она не перенесет фильтрационные лагеря. Моя 85-летняя тетя, которая наотрез отказалась вместе с нами уезжать из Великой Новоселки, умерла. Тетя осталась присматривать за кошками и собаками. А я не настояла… Это моя боль… 17 апреля отключили свет, связь. А тетя очень зависела от моих звонков. Если бы была возможность дать ей хоть минуту меня услышать! Люди как-то умудрялись заряжать свои телефоны. Но бежать через пять улиц к тете под обстрелами, чтобы дать позвонить, никто не хотел. Тем более, соседи говорили: как только включается телефон, рашисты это отслеживают, и эту точку бомбят.
Умершую тетю прямо во дворе похоронил мой бывший муж, спасибо ему. Когда копал, над ним повисли два вражеских дрона. Быстро закончил работу. Едва успел забежать в дом. Через минуту ту сторону накрыли «Грады»…
— Вам есть куда возвращаться?
— Русские превратили Великую Новоселку в кладбище, — продолжает женщина.— В апреле-мае там шли бои. Власти организовывали эвакуацию. Но некоторые боялись оставить хозяйство. Потом, наконец, решались. Выгоняли на улицу кошек, собак, свиней, коров. Говорят, собаки, даже свиньи, не хотели уходить, бежали за своими хозяевами…
Сегодня голодные коровы с телятами бродят по улицам, мычат. Многие наелись люцерны, которую им категорически нельзя есть, и сдохли. Взрываются, лежат. На окраине села валяются убитые фашисты, в основном, буряты. Под завалами разлагаются тела мирных жителей. Их некому доставать и хоронить… А последние четыре недели стоит 32-градусная жара… Так рассказывают односельчане. Мы не оккупированы, но нас жестоко бомбят. И только благодаря ребятам из ЗСУ поселок держится.
Но даже если бы мне и было куда возвращаться, не очень хочется. Здесь, в Тернопольской области, почувствовала совсем другое, чем дома, отношение к семейным детским домам. Небо и земля. Власти делают все возможное для того, чтобы семьи с наименьшими потерями переживали эту войну. Продолжаем получать госвыплаты на детей. Областная Тернопольская госадминистрация, территориальная громада, фонды и волонтеры обеспечивают продуктами. Нам подарили планшеты. Сотрудники Дома творчества дважды в неделю дают нашим детям мастер-классы. Нас постоянно проведывает областная и местная служба по делам детей, представители ЮНИСЕФ. Дети говорят: «Мама, давай останемся тут!»
Здесь закладывают на содержание одного детского дома семейного типа по 250−300 тысяч гривен в год… (?). А дома за три года ни одной копейки не включили в бюджет на содержание нашего дома. Казалось бы, одна страна, одни законы. А отношение разное. Ибо все зависит от людей.
— Вы хотите сказать, что в Великой Новоселке вы были предоставлены сами себе?
— Да. И власти — сами себе. Как будто нас нет. Даже в официальный праздник, День защиты детей, никто не напрягался, чтобы как-то поздравить детей, пригласить в кафе на сок и кусочек тортика. За все время нам там только ящичек с карандашами подарили. Ни разу бесплатных билетов в театр или в цирк. На культурные развлечения, поездки, репетиторов и расширение кругозора детей я тратила не меньше, чем на еду. Все подчистую! Правда, удалось выбить котел в декабре 2021 года. Но он так и остался в коробке в нашем доме…
Но такое отношение можно было бы пережить, если бы не эвакуация. Мне кажется, ни у службы по делам детей Великоновоселковского сельсовета Волновахского района, ни у районной службы по делам детей Волновахской райадминистрации, ни у областной службы ни плана А, ни плана В, ни заранее подготовленных ресурсов, чтобы вытаскивать семьи во время войны, не было.
— Может, потому, что всем нам обещали «майские шашлыки»?
— Многие семьи остались в оккупации, многих вывезли в Донецк и в россию, — говорит Елена. — У нас в районе 4 ДДСТ. Одна такая семья сейчас во Франции: со своим и приемным ребенком. Остальные 6 их приемных детей на момент начала войны были в санатории в Мариуполе, рашисты их «отжали», они остались в Донецке. Второй ДДСТ, который власти довезли до Краматорска (дальше все сделали волонтеры) — в западной Украине. Третий ДДСТ, мама которого бежала, куда глаза глядят, попала в Италии с детьми в ужасную ситуацию, из которой ей удалось вырваться только благодаря международным организациям и волонтерам. И только мы выехали по-человечески: не в неизвестность, а четкой координацией с помощью «Української мережі за права дитини». В военное время они оказались наиболее организованными и мобильными.
«ФАКТЫ» позвонили начальнику службы по делам детей Донецкой ОГА Наталье Тимофеевой на вайбер.
— В области на 24 февраля функционировало 80 детских домов семейного типа (ДДСТ) и 166 приемных семей, — рассказала Наталья Тимофеева. - Максимально провели работу с их законными представителями по эвакуации в безопасные места. Были задействованы не только область, но специалисты и на местах тоже. Это командная работа. На сегодняшний день 62 ДДСТ и 107 приемных семей эвакуированы. Работа в этом направлении продолжается. Семье Елены Мехедько, как и остальным предоставлялась возможность бесплатно эвакуироваться на запад Украины и за границу.
На вопросы, на месте ли была областная служба 24 февраля, существовали ли планы эвакуации сирот в начале полномасштабного вторжения, сколько семей не дождалось помощи и эвакуировалось своим ходом, что делается для освобождения семей, которые не смогли выехать и остались в оккупированных зонах, и тех, кто был насильно вывезен в «ДНР» и россию, Наталья Николаевна пообещала ответить после официального запроса редакции в отведенные законом сроки
Между тем Елена Мехедько хоть и говорит, что из-за прохладного отношения к их детскому дому домой вряд ли вернется, сама продолжает помогать поселку.
— 11 июня благодаря небезразличным людям перевезла архив рагса из Великой Новоселки в Днепр, — говорит Елена Александровна. - А это полные два джипа и «Газель» документов, в которых вся жизнь района с 1936 года. Спасибо, Дубыковская Ирина Александровна помогла оплатить доставку. Помогали ребята- партизаны: вывозили в соседнее село, где девчонки из бывшего сельсовета сортировали и грузили архив.
— Чего бы вы не сделали ни за что, если бы знали, что начнется война?
— Не покупала бы домов. Не вкладывала бы в них все средства. Купила бы «газель», чтобы в любой момент можно было закинуть туда детей и умчаться. И держала бы деньги «под матрацем».
Я почти тридцать лет работала на госслужбе, надрывалась, чтобы иметь то, что у меня было в мои 48 лет. Построила три дома, беседку четыре на одиннадцать, чтобы дети с семьями и внуками могли жить и отдыхать, чтобы не были ущемлены ни в чем. Все пошло прахом. Поселок разрушен. Дома разграблены. И еще тридцати лет, чтобы это все заработать, у меня нет.
— Я слышу по телефону мужской голос…
— О да! Это мой муж с детьми разговаривает. Этот человек давно рядом. Но только здесь, в Тернополе, мы решили пожениться. Поняли, что нужно ценить каждую минуту. Теперь у моих детей есть не только мама, но и папа, — улыбается Елена.
Из досье «ФАКТОВ»
«ДИТИНІ ПОТРІБНА РОДИНА» — это совместный проект медийщиков Украины и «Української мережі за права дитини». Вместе мы рассказываем о приемных и опекунских семьях, семьях усыновителей, детских домах семейного типа (ДДСТ), интернатных учреждениях, которые с началом полномасштабной войны вынуждены были, спасаясь от обстрелов, бежать в Западную Украину и за границу, приспосабливаясь к условиям жизни в эвакуации. Эти истории помогут создать дорожную карту действий на ниве защиты прав ребенка и поддержки семьи в Украине после Победы.
Материал публикуется в рамках реализации проекта IСАР Єднання: «Розвиток адвокаційного потенціалу Громадської Спілки „Українська мережа за права дитини“ в формуванні державної політики в сфері захисту прав дитини і підтримки сім’ї».
Архив материалов медиакампании «ДИТИНІ ПОТРІБНА РОДИНА» здесь.
Фото из семейного альбома