Свое 90-летие руководитель Театра на Таганке отметил очередной премьерой — спектаклем «Горе от ума» Аккурат к 90-летию Юрия Любимова издательство «НЛО» презентовало книгу «Таганка: личное дело одного театра», рассказывающую, как явствует из названия, об истории легендарного коллектива, бессменным худруком которого был и остается Юрий Петрович (разумеется, за вычетом лет, пришедшихся на вынужденную эмиграцию Любимова из СССР). Юбиляр же в лучших традициях жанра преподнес себе подарок, выпустив 30 сентября очередную премьеру. На сей раз по грибоедовскому «Горю от ума».
- Много ли человеку надо, Юрий Петрович?
- Так называлась пьеса Александра Галича, которую я поставил в 1959 году на вахтанговской сцене, дебютировав в роли театрального режиссера. Что же касается существа вопроса, наверное, каждый хочет, чтобы ему не мешали жить и заниматься любимым делом. Я не исключение.
- Кажется, ваше желание не всегда совпадало с реальностью?
- И это нормально. Трудности, как известно, закаляют, позволяя острее почувствовать вкус победы. Мне грех жаловаться на судьбу. Все-таки давно землю топчу, успел кое-где наследить за это время: встречался с удивительными людьми, с иными водил дружбу, любил красивых женщин, объездил мир, постоянно работал, работал… Даже не думал, что в трезвом уме и относительно добром здравии дотяну до столь почтенных лет. Хотя у нас в роду встречались долгожители. Прабабушка в сто два года вышла в огород, чтобы сорвать свеженьких огурчиков с грядки и угостить гостей, прикорнула на корточках да так больше и не встала. А двоюродный брат забегал иногда ко мне в гости и с порога сетовал: «Плоховато стало, Юрка!» Я спрашивал: «С чем, Ваня?» И 96-летний Иван, прошедший гражданскую, финскую и Великую Отечественную войны, отвечал: «Понимаешь, раньше поллитровку выпивал за один присест, а теперь приходится растягивать». На этом фоне я со своим возрастом выгляжу малолеткой.
- Но у вас и без всяких войн выдавались периоды, когда год, как на фронте, шел за три.
- Верно, жизнь не раз испытывала на излом, проверяла на прочность. С Советской властью я постоянно был на ножах. Когда в 1984-м меня выбросили из страны, по сути, сослав в эмиграцию, не впал в депрессию, не запаниковал, поскольку понимал: нужно кормить Катю и Петю, жену и маленького сына. В наиболее трудный момент покойный ныне Слава Ростропович приютил нас в своем английском имении, мы прожили там месяц или два. Вместе с приставленной ко мне охраной. Тогда ведь всерьез курсировали слухи, что не исключен вариант моего похищения и насильственного возвращения в Москву. Старался не зацикливаться на подобном, много трудился, а не ностальгировал, вспоминая родные березки. Поставил на Западе тридцать опер, за что даже удостоился шутливого звания оперуполномоченного Советского Союза. Не случись эмиграции, вряд ли стал бы подолгу жить в разных странах, а так появилась возможность понять национальные особенности других народов, даже попытаться перенять их привычки. Ценю итальянцев за умение радоваться жизни, у англичан готов учиться верности традициям, у немцев — аккуратности и точности, у американцев — работоспособности, нацеленности на результат.
- А что русские могут предложить миру взамен?
- Россия берет масштабом. Все империи распались, а мы сохранились, уцелели. По крайней мере, территориально. Монголо-татарские орды погуляли здесь и отправились восвояси, потом были поляки с Самозванцем, шведы с Карлом ХII, французы с Наполеоном, немцы с Гитлером — все пытались удержаться, но никто не сумел. Значит, есть у этой земли какая-то скрытая особенная сила. И у народов, на ней проживающих. История нашего государства писалась огнем и мечом, в XX веке Россия хлебнула немало, как, впрочем, и остальная Европа, но наступившее столетие, подозреваю, будет еще сложнее и мрачнее.
- Вы пессимист?
- Реалист. Многое видевший и всему знающий цену. Повторяю, я давно живу… Помню даже похороны Ленина. Честно говоря, событие вряд ли отпечаталось бы в памяти, если бы не лютые холода, стоявшие в январе 1924-го в Москве. Я тогда крепко обморозил нос и щеки, пытаясь согреться у уличных костров. Давид, старший брат, комсомолец и одержимый сторонник новой власти, потащил меня, шестилетнего, к Дому Союзов, за что потом получил затрещину от отца. К Сталину в марте 1953-го я уже сам пошел: любопытно было взглянуть на деспота в гробу. Никогда не заблуждался на этот счет. Видел, как по приказу «отца народов» людей гнули, а тех, кто пытался сопротивляться, ломали. Знаю все не понаслышке, поскольку вырос в семье лишенцев, пораженных в гражданских правах. Ладно, мои дед с бабкой, простые ярославские крестьяне, записанные советской властью в кулаки, но ведь и куда более известные личности брали под козырек, не смея перечить режиму. Как-то на дипломатическом приеме я, не подумав, брякнул Константину Рокоссовскому: «А вы, в самом деле, теперь еще и маршал Польши?» Константин Константинович посмотрел на меня, чокнулся рюмкой коньяка и сказал: «Дорогой товарищ артист, Родина прикажет, негром станешь». Это, напомню, говорил не самый трусливый человек на свете, тогда уже дважды Герой Советского Союза, соавтор Великой Победы…
С тех пор нравы, на мой вкус, не слишком изменились. По-прежнему у власти есть правда для внутреннего пользования и идущая на вынос, для народа. Как говаривали в армии, когда я в ней служил, это разные разблюдовки. Скоро грядут очередные выборы, по телевизору уже потихоньку начинают агитировать электорат. Недавно деятель, чью фамилию называть не хочу, вещал с экрана, мол, средняя зарплата бюджетников в стране за последние годы выросла в три раза. Собравшиеся в студии встретили заявление смехом, словно оратор удачно пошутил. Наверное, у говорившего и у слушавших разнится представление о реальном уровне жизни. Политики, они ведь где-то там, наверху. Орлы! Парят высоко-высоко, высматривая жертву, а мы копошимся внизу, рефлекторно втягивая голову в плечи, когда падает чья-то тень…
- Значит, телевизор все-таки включаете, Юрий Петрович?
- Изредка. Чтобы понаблюдать за персонажами, появляющимися в ящике. Я же режиссер и пищу для размышлений нахожу в самых разных местах. Некоторых типов вижу на экране слишком часто, а другие исчезли из поля зрения, что тоже дает повод задуматься. Есть и те, кто остался в обойме, но изменился внешне и внутренне. Это еще огорчительнее. Впрочем, повторяю, на телевизор времени трачу немного. Там ведь информации почти не осталось, льется сплошная пропаганда вперемешку с попсой и гламуром. Теперь все опять слушают «Эхо Москвы» и ведут разговоры на кухнях под шум льющейся из крана воды…
- Этот опыт навеки с нами. И эзопов язык, думаю, многие не успели позабыть.
- Знаете, никогда не любил крутить фиги в кармане. Считал, это ниже моего достоинства. Володю Высоцкого, игравшего Галилея, просил убрать язвительный тон и ровным голосом произносить слова о том, что однажды наступят времена, когда любая домохозяйка сможет спокойно купить молока к завтраку. Сегодня бутылка молока, пожалуй, доступна всем. И буханка хлеба. А вот кусочек масла сверху… Не должно быть подобного дикого социального расслоения в нормальном обществе. Миллионы наших с вами сограждан с трудом выживают, сводя концы с концами, но многих ли из тех, кто сыт, обут и согрет, это по-настоящему беспокоит? Обремененные деньгами поглощены собственными заботами. Признаться, не завидую этим людям.
- Если не им, то кому?
- Пожалуй, нет таких. Зависть растет из комплексов, неуверенности в себе. Сейчас все куда-то торопятся, бегут, словно стараются сильнее раскрутить шарик под названием Земля. А она сама неплохо справляется, без посторонней помощи. Знай себе, вертится! Зато у многих бегунов голова давно пошла кругом. Закружились, бедняги, не могут очухаться. Заела мелочевка, засосал водоворот сиюминутности, не давая задуматься о по-настоящему большом и серьезном. Поэтому столько халтуры вокруг, фальши, дешевой подделки. Людям изменяет вкус и чувство меры. Стадность отвратительна тем, что убивает индивидуальность, способность мыслить самостоятельно. Меня в разных грехах можно обвинять, но не в погоне за конъюнктурой, попытках подладиться, подстроиться под время. Никогда не бежал, задрав штаны, за комсомолом. Карла Маркса, в СССР обожествляемого, ни в какую погоду не читал, перед вождями отродясь не лебезил. Помню, как всесильный главный чекист Юрий Андропов, к которому я обратился с просьбой не допустить смертоубийство на похоронах Володи Высоцкого, не превращать прощание с артистом в Ходынку, отвечал мне ледяным голосом: «Я пока разговариваю с вами как товарищ… » Акцент делался на слове «пока». В тот момент меня уже готовили к высылке… Так что всякое было в жизни — и речки, и пригорочки.
- Под ноги смотреть научились, чтобы не споткнуться?
- Поздновато меняться. Хотя падать, конечно, не хочется. Подниматься трудно. Да и сальто вперед-назад, как прежде, уже не получится. Приходится делать поправку на возраст, хотя это не значит, будто стал осторожнее. Мне не привыкать к риску. На сцене не боюсь ошибиться, готов экспериментировать. Если будет нечего сказать и показать артистам на репетиции, лучше сразу прикрою постановку.
- Надо полагать, для «Горя от ума» новые слова нашлись, раз премьера вышла в срок?
- Не скажу, будто абсолютно удовлетворен достигнутым результатом, но идеала ведь никогда не достичь, хотя к нему и надо стремиться. Спектакль продолжается 1 час 43 минуты, что, на мой взгляд, близко к максимально допустимому. Не понимаю тех, кто пытается самовыражаться, на пять и более часов приковывая зрителя к креслу. Немилосердно это. Кстати, полное название нашего спектакля «Горе от ума — Горе уму — Горе ума». Не я придумал, у Грибоедова так написано.
- И никаких параллелей с настоящим не проводите, Юрий Петрович?
- Говорю же, что стараюсь избегать буквальных ассоциаций, не гонюсь за злобой дня. Или прикажете реагировать на каждую смену правительства? У них — своя жизнь, у меня — своя.
- А на выборы пойдете?
- Ходил, пока в бюллетене оставалась графа «Против всех» или когда отыскивал в списке кандидатов симпатичного человека, вызывающего доверие. А нынче какой прок в этих походах? Что изменит мое частное мнение, если порог явки отменен? Еще товарищ Сталин учил: важно, не как голосуют, а кто считает. Словом, вряд ли стану терять время на участие в подобных играх. Много дел незавершенных.
- Например?
- Начал репетировать «Замок» Кафки. Хочу сыграть премьеру в этом году. В моем возрасте о планах лучше не распространяться, но, надеюсь, до конца сезона выпустить и спектакль по сказкам.
- Каким?
- Это будет коллаж из стандартного Андерсена и куда менее традиционных Чарлза Диккенса и Оскара Уайльда. Только так! Не имею права повторяться, воруя идеи, приемы и ходы даже у себя, тем более, у других.
- Скажут: Любимов впал в детство, доигрался до сказок.
- Пусть болтают, мне какое дело? Не сравниваю, но разве мало великих, на протяжении жизни регулярно обращавшихся к теме детства? Феллини, Бергман, Антониони… Молодым, конечно, везде дорога, но неплохо бы им сперва кое-чему поучиться у старшего поколения. Мы борозды не портим, поверьте. Вскоре после того, как Юрий Лужков отпраздновал собственное семидесятилетие, я пришел к нему на прием. Мэр выглядел расстроенным, поглощенным какими-то мыслями. Слушал он меня, слушал, а потом спросил: «Сколько вам лет?» Я ответил. Юрий Михайлович неожиданно оживился: «Так это же хорошо! Логично рассуждаете, прекрасно соображаете. Можете и дальше работать!»
- Неужели собирался уволить?
- Скорее, искал поддержку, желая удостовериться: ничего страшного в его возрасте нет. Видимо, и крупных руководителей посещают сомнения, им знакомо чувство неуверенности. А мне-то чего опасаться? Формально я уже тридцать лет, как на пенсии, трудовой стаж имею в три четверти века… Удивительнее другое: те, кто намного моложе, отличаются дикой расхлябанностью и безответственностью. Думаете, почему занимаю две должности? С удовольствием ушел бы из директоров театра, оставив за собой художественное руководство труппой, но кому передать это хозяйство, доверить решение организационных вопросов? Когда каждое распоряжение приходится повторять по пять раз, без конца контролируя исполнение, проще сделать самому. Все-таки раньше с дисциплинкой было получше…
- Распустился народ?
- Страх пропал. Не призываю никого запугивать, но без порядка кашу не сваришь. Артисты вовремя на репетиции не приходят, тексты ролей не учат. Люди вдруг решили, что у них взаправду, как сейчас модно говорить, есть свобода.
- А ее нет, Юрий Петрович?
- И быть не может. По определению. Все в той или иной степени зависят друг от друга. Главное — не задавить соседа, не помешать ему. Пусть каждый занимается тем, к чему лежит душа. Если разобраться, человеку не так уж много в жизни надо…