Предметы искусства, собранные знаменитой супружеской парой, вернулись на родину. Коллекция, купленная российским бизнесменом, будет выставлена в Константиновском дворце в Санкт-Петербурге
Судьба коллекции Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, купленной бизнесменом Алишером Усмановым, решилась. Все 450 предметов, которые в середине сентября планировалось продать на аукционе «Сотбис» в Лондоне, к Рождеству должны быть выставлены в Константиновском дворце Санкт-Петербурга.
- Искусство опять принадлежит народу, Галина Павловна?
- Его никто не отнимал. Если речь о нашем со Славой собрании живописи и антиквариата, сейчас оно перешло от одних народных представителей к другим. Конкретно к господину Усманову. Только и всего.
- А с чего начиналась коллекция?
- Мы не занимались целенаправленным подбором. Покупали, что нравилось, приобретая вещи за рубежом. Нам ничего в жизни не досталось даром, за все приходилось платить полновесной монетой. Оба работали с пятнадцати лет. Я пережила блокаду Ленинграда, переболела туберкулезом, в семнадцать уже пела в оперетте. Советская власть отблагодарила нас сполна, выставив в 1974 году без копейки из страны. Сначала уехал Слава, через два месяца во Францию улетела я с дочками. Одной девке было 16 лет, второй — 18. Не дали вывезти ничего, вынудив оставить все, вплоть до нательного креста. Спросили: «Золотой? Запрещено! Снять!» У меня не оказалось денег даже на такси, чтобы доехать из аэропорта до Парижа. Ростропович только подписывал контракты на будущие сезоны, мой сольный концерт перед Грейс Келли и принцем Монако Ренье был запланирован через месяц. Предстояло прожить это время, прокормить детей. Представляете, каково в сорок с лишним лет начинать с нуля? Официально нам разрешили выехать на два года. Думала, поживем в Европе, пока страсти улягутся, и вернемся. Оставаться на Западе не собирались. А потом, словно гром средь ясного неба, указ 1978 года о лишении советского гражданства. Снимали со Славой квартиру в Париже, пока не поняли: дорога в Россию отрезана. После этого выкупили этаж в доме неподалеку от площади Трокадеро, и я решила обустроить жилье так, чтобы внешне оно напоминало мой родной Петербург. Первым приобретением стал портрет Николая Второго кисти Валентина Серова. Картину продал нам Лев Гринберг, известный коллекционер. Он же научил разбираться в живописи. Поначалу ведь ни я, ни Слава ничего в этом не понимали. Между тем риск нарваться на жуликов, пользующихся неопытностью покупателей, был велик.
- В Москве вы что-нибудь собирали?
- Последние пару лет перед отъездом. Когда Ростроповичу запретили работать, не давая выступать на главных сценах, от безделья он стал скупать какие-то фарфоровые чашечки да тарелочки. Заразился от Александра Огнивцева, солиста Большого театра, страстного коллекционера. Возил домой черепки, склеивал их, сдувал пылинки. Поначалу я смотрела на это занятие снисходительно: пусть лучше так забавляется, чем со скуки глушит водку в компаниях. А потом сама увлеклась. Когда осели в Париже, Слава постоянно гастролировал, мотался по миру. Я ездила меньше, взяв на себя дом. Занялась меблировкой, оформлением интерьеров: комнат-то пустых сколько! Постепенно стали появляться картины, посуда, другие антикварные вещи.
- Наверняка были предметы, которые хотелось заполучить?
- Так, чтобы с ума сходить от желания, пожалуй, нет. Скажем, знала об орловском сервизе, подаренном Екатериной Второй фавориту. Когда, кажется, на аукционе «Кристи» появилась табакерка Григория Орлова, решили купить. С нами за нее торговался Эрмитаж. У директора Эрмитажа Бориса Пиотровского денег не хватило, до сих пор тот случай вспоминает. Сумма, действительно, набежала приличная, более ста тысяч долларов. По тем временам весьма немало. Может, я и уступила бы, пожадничала, но Ростропович стоял до последнего. Уперся и все!
- А «Лики России» Бориса Григорьева?
- Очень люблю этого художника, считаю русским Ван Гогом. Артист Бакшеев в роли Васьки Пепла замечательный у него получился! У нас было несколько картин Григорьева. «Лики» я купила на аукционе «Сотбис» в Лондоне. Полотно масштабное, по-моему, метра три с половиной на три. В 30-е годы художник самолично разрезал его на четыре части, чтобы возить по выставкам. Разворачивал, как ширму, и показывал. Сразу после аукциона я отдала «Лики» английским реставраторам, они сделали все замечательно, даже швов теперь не найдешь. И «Сокровище ангелов» Рериха мы приобрели в Лондоне. У этой картины размеры еще больше — только в высоту метра четыре. Ее даже сразу не смогли втащить в дверь нашей квартиры, я думала, придется стены рубить. В итоге прорезали щель во фрамуге: в одной из комнат оставался свободный простенок, и «Сокровище» идеально вписалось — от потолка до пола, словно специально было нарисовано.
- На императорском фарфоре едали когда-нибудь, Галина Павловна?
- Как можно? Это же варварство! Столько поколений сохранило красоту без единой царапины, а я, значит, буду стучать ложкой по тарелке? Все стояло в горке, никому не давала притрагиваться, сама мыла екатерининский сервиз, пыль вытирала. Домработница Лана, много лет помогающая мне по хозяйству, долго обижалась: «Почему не доверяете?» А я не хотела ни на кого перекладывать ответственность. Если бы что-то разбили или испортили, не простила бы. У меня висели белые батистовые занавески с российскими орлами, когда-то украшавшие Зимний дворец, так я их сама осторожненько стирала. В ванне, по одной штуке, руками, внаклонку. Потом сушила на полу, гладила на столе… Если бы Лана запихнула занавески в машинку, обратно получила бы нарезанную лапшу. Кого мне потом винить? Нет, я прекрасно понимала, какие ценности храню, предельно бережно к ним относилась, никто не может упрекнуть меня в халатности.
- Об этом разговор никогда и не шел. Шумиха-то из-за чего поднялась? Мол, не успел Мстислав Леопольдович отойти в мир иной, как вдова принялась торговать коллекцией.
- Не мною сказано: злые языки страшнее пистолета. Но я их не боюсь. Чтобы стало понятно: все решения мы со Славой принимали вдвоем. В том числе, и о судьбе собрания. Еще летом 2005 года продали часть вещей на аукционе в Стокгольме. Стараюсь не иметь дел с частными лицами, чтобы избежать лишних проблем. Вот и в Швеции выставила императорский фарфор, пейзаж Саврасова, напоминающий его знаменитых «Грачей». Картина, к слову, ушла в Россию. Тогда это ажиотажа не вызвало, почему сейчас все так возбудились? Мы же не делали секрета, что в последние годы продали квартиру в Вашингтоне, дом на четырехстах гектарах севернее Нью-Йорка, поместье в Англии. Зачем держать недвижимость, которой не пользуешься? От парижского и лондонского жилья тоже собирались в будущем отказаться, поскольку большую часть времени проводили в Москве. А потом Слава заболел… Все случилось неожиданно. Нет, изредка он жаловался на недомогание и проблемы с памятью, но мне казалось, Ростропович никогда не умрет. Даже мысли не допускала. Полвека вместе, шутка ли? И вдруг врачи в Париже объявили, что у него осталась неделя. Я лишь спросила: «Полет разрешаете?» Жить можно, где хочется, а умирать надо дома. 5 февраля мы были в Москве, на следующий день Славу прооперировал хирург Давыдов и подарил еще три месяца… До сих пор не верю, что мужа нет. Уехал на длительные гастроли, как много раз бывало, и через пару месяцев обязательно вернется.
- Значит, вдовой себя не ощущаете?
- Боже упаси! С удивлением смотрю на кладбищенский холм, крест над ним, читаю надпись на табличке. Бывает, даже прохожу мимо. Знаю, некоторые идут, чтобы поговорить с покойным. А я не могу. Душа Славы бессмертна, она на небесах, а в могиле никого нет. Ни-ко-го! Тлен! Чужое место, внутри меня ни одна струна не отзывается. Наверное, странно звучит, но я так чувствую. Поэтому и бываю там нечасто.
- А мне рассказывали, регулярно встречаетесь на Новодевичьем с Наиной Ельциной.
- Мужья лежат по соседству, они ведь ушли с интервалом в четыре дня… Наина Иосифовна постоянно ходит к Борису Николаевичу. Видимо, иначе ко всему относится, не может смириться с потерей. Да, я тоже обездолена, но для меня Слава не умер. Последние десять дней он провел без сознания, лежал со спокойным лицом и словно спал. Постепенно отдалялся от нас, а потом отлетел, словно эльф… Он был великим человеком.
- Памятник уже заказали?
- Саша Рукавишников, с чьей мамой я дружила и которого помню маленьким мальчиком, обещал познакомить с хорошим архитектором. Идея постамента у меня есть, зять нарисовал эскиз. Это будет крест… Вдруг поняла: все ходим под Богом, никто не вечен. Когда Слава ушел, задумалась: а если со мной внезапно случится беда? Это же огромная ответственность — обладать такими ценностями. Дети мои ведут совершенно иную жизнь, в конце концов, у них другие масштабы. Ясно, что коллекцию в любом случае пришлось бы продавать. Хуже нет, чем делить наследство, чашки и тарелки, оставшиеся от родителей! Словом, решила, что должна сама, пока пребываю в трезвом уме, привести дела в порядок, и обратилась в «Сотбис».
- С Усмановым вели предварительные переговоры?
- До сих пор с ним не знакома. Мне позвонили буквально дня за три до торгов и озвучили предложение. Аукционный дом пошел на беспрецедентный шаг, сняв лоты. Это даже вызвало скандал в кругах коллекционеров. Люди ведь специально летели в Лондон.
- Вы тоже собирались?
- И не планировала.
- Но условия покупателю ставили?
- Зачем? Человек заплатил деньги, волен распоряжаться собственностью по своему усмотрению. Господин Усманов заявил, что передает все приобретенное государству. Имеет полное право.
- Константиновский дворец в качестве места постоянной экспозиции вас устраивает?
- Главное, что собрание не разорвут на части, оно будет представлено целиком. Если понадобится, готова подсказать, как располагались вещи в наших квартирах. Там ведь одно дополняет другое, можно расставить все, словно в жилом помещении, чтобы инвентарные номера не лезли в глаза.
- Для вас важно сохранение имен создателей коллекции?
- Я же продала, а не подарила, не могу ничего требовать. Сочтут нужным отметить — спасибо, нет — тоже не обижусь.
- Какие-то предметы оставили на память? Что называется, для души?
- У нас не было случайных вещей, любая мелочь имела историю. Поэтому следовало оставлять все или не жалеть ничего. Как говорится, с глаз долой… Лишь икону Николая Чудотворца в серебряном окладе сохранила.
- Любимая русская забава — считать деньги в чужом кармане. Не спрашиваю, сколько выручили на продаже коллекции…
- А хоть бы и спросили, не сказала бы. По условиям контракта не вправе разглашать цифру.
- Собственно, я о другом, Галина Павловна. О том, что нужно уметь не только зарабатывать, но и тратить.
- Материальные богатства в могилу не унесешь. Обеспеченным людям необходимо научиться делиться с нуждающимися. Ростроповича с нами нет, но остались семейный и благотворительные фонды, им основанные и носящие его имя. На днях вернулась из Закавказья, где инспектировала, как идет работа по профилактике опасных инфекций у детей и подростков. Только в Грузии благодаря фонду Вишневской-Ростроповича за три года было сделано более полумиллиона прививок против кори, краснухи и эпидемического паротита, охват вакцинацией малышей до пяти лет достиг 92 процентов. Замечу, это лишь одна из наших программ.
- Почему помогаете закавказским республикам, а не России?
- Вы плохо информированы. При содействии фонда «Во имя здоровья и будущего детей» были сделаны прививки от гепатита В двум с лишним миллионам юных россиян. Но тут вот какая проблема… Мы идем туда, где нас ждут и готовы принять помощь. Помните, сколько случаев укусов людей клещами зафиксировали минувшим летом? Это грозило вспышкой энцефалита. Едва в прессе появились публикации о пострадавших, мы предложили бесплатно поставить в Россию из США вакцину, сводящую к минимуму риск тяжелых осложнений у заболевших, но в ответ услышали вежливый отказ: «Спасибо, не надо. Обойдемся своими силами». Ради Бога, навязываться не стали…
Мне есть чем заняться. Много времени и сил отнимает Центр оперного пения. Сейчас заканчиваем репетиции «Евгения Онегина», премьерой которого 25 октября хотим отпраздновать наше пятилетие. Режиссером постановки выступает Андрис Лиепа, сын Мариса. Спектакль будет выдержан в классических черно-белых тонах, словно петербуржская гравюра. Единственное яркое пятно — головной убор Татьяны. Строго по заветам Александра Сергеевича, написавшего: «Скажи мне, князь, кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?» Петь будут мои воспитанники. У нас немало способных учеников, они растут, как грибы. Оксана Корниевская, Юра Баранов и Егор Проценко уже выступали в Большом, Алеша Тихомиров работает в «Геликон-опере», Маша Пахарь должна заблистать.
- Отпускаете птенцов с легким сердцем?
- Рано вылетать из гнезда певцу опасно. Разбиться можно. Чтобы поставить ребят на ноги, приходится потрудиться. Выпускники консерватории, придя на сцену, зачастую ничего не умеют, счастье, если хотя бы не «петушат» на верхних нотах.
- Недавно вы сказали, что опера умерла…
- Ее целенаправленно убивают режиссеры, пользующиеся возможностью безнаказанно уродовать наследие великих композиторов. Люди самовыражаются, извращая форму и пытаясь прикрыть свою бездарность. Много ли ума нужно, чтобы выпустить «Аиду», герои которой расхаживают по сцене в камуфляже и с автоматами наперевес? Или переодеть персонажей «Риголетто» в обезьян, как это сделали в Германии? Валять дурака все научились. Называю таких деятелей мародерами, паразитирующими на гениальных произведениях. Беззастенчиво раздевают классиков на глазах у честного народа и выдают это безобразие за творческий поиск. Гораздо сложнее поставить оперу, как того хотел автор.
- А певцы достойные есть?
- Как вырастет хороший исполнитель среди подобного безобразия? Откуда он возьмет вдохновение, творческий полет эмоций? Артисты соглашаются на любую роль, а надо уметь отказываться. Я часто предпочитала сольные концерты театральным постановкам, не желая связываться с горе-экспериментаторами. Да, есть Флеминг, Хворостовский, Нетребко, но они представители другого поколения, несущие иное искусство. Все-таки в Большом театре меня воспитывали на примере Лемешева, Козловского, Рейзена. Я их слышала! А на кого сегодня равняться молодым? Перестала ходить в оперу: равнодушно смотреть на происходящее не могу, а от увиденного заболеваю. Физически! Переживаю несколько месяцев, забыть не в силах.
- Ваш «Онегин» — ответ Чемберлену?
- Очень люблю эту оперу Чайковского, вся моя творческая жизнь прошла с ней. В девять лет получила в подарок набор пластинок с «Онегиным» и буквально попала в плен чарующих звуков и стихов. В 1952 году дебютировала на сцене Большого с Татьяной и этой же партией через тридцать лет закончила оперную карьеру в парижской Гранд-Опера… Хочу поделиться с молодыми опытом, знаниями, что-то рассказать, показать, посоветовать. В любом деле много значат традиции, преемственность. Поэтому, к слову, столь важно, что предметы русского искусства, собранные мною и Ростроповичем, вернулись домой. Пожалуй, нигде их так не оценят и не поймут, как здесь.
- Возвращение коллекции уже окрестили последним концертом знаменитой пары в честь России.
- Красиво звучит. Мне нравится…