Так получилось, что Николая Ярошенко я знаю очень давно. Мы познакомились еще в 2001 году, когда он был… фигурантом загадочного и даже немного мистического уголовного дела об исчезновении целой семьи — матери и троих ее детей. Бывший милиционер Николай Ярошенко на тот момент был пастором протестантской церкви в одном из сел Киевской области. А женщина, которая потом бесследно исчезла — была прихожанкой этой церкви. Милиция тогда не нашла ни одного доказательства причастности к этому делу своего бывшего коллеги, но крови ему и его родственникам тогда попили немало. Кстати, исчезнувшую 21 год назад женщину с тремя детьми, так и не нашли.
Вскоре Николай оставил пасторскую службу в церкви и устроился на работу… контролером в Лукьяновское СИЗО. А потом начался Майдан 2013 года, где Ярошенко принимал самое активное участие. Уже в 2014 году он, отец четверых несовершеннолетних на тот момент сыновей, отправляется добровольцем на фронт, где воюет до 2019 года. За это время всякое случалось в жизни Николая. Он развелся, а потом вновь женился на своей любимой супруге. Женился на ней повторно, чтобы уже никогда больше не разлучаться.
С 24 февраля Николай вместе со своими тремя сыновьями идет в тероборону. А в августе снова уезжает на фронт. И снова на Донбасс.
Николай Ярошенко сегодня воюет «на нуле», всего в паре десятков километров от Донецка. Все полтора месяца, что он находится на передовой, враг почти круглосуточно покрывает позиции украинских защитников шквальным огнем. Но Коля с гордостью говорит, что в его подразделении за это время, к счастью, никто не погиб. Надеемся, что все наши защитники вернутся домой целыми и невредимыми.
Поговорить с Николаем удалось лишь тогда, когда он получил краткосрочный отпуск и смог выехать на какое-то время в ближайший населенный пункт, чтобы помыться и передохнуть.
Читайте также: Смысл российской мобилизации — создать непрерывный поток пушечного мяса, — Зеленский
— Когда мы в окопах, там стараемся не общаться по телефону даже с самыми близкими, — признается Николай. — Иначе нас могут вычислить рашисты и нанести прицельный удар. Лупят и днем и ночью. Правда, сейчас стало немного спокойнее.
— Характер войны сильно изменился сейчас, по сравнению с 2014 годом?
— Война стала более жестокой. Мы сейчас стоим неподалеку от Донецка. С их стороны — постоянный шквальный огонь из тяжелой артиллерии. Почти круглые сутки нас обстреливают. Снарядов, я так понял, у них немало.
— Именно по той позиции, где вы сейчас находитесь — они и бьют?
— Они с помощью беспилотников определяют, где мы находимся и бьют почти прицельным огнем. Спрятаться, на самом деле, от них, очень сложно. Порой, единственное, что спасает — это очень глубокий окоп. Мы, в прямом смысле этого слова — во время вражеских обстрелов вынуждены зарываться глубоко в землю. Хотя, если честно, от тяжелого снаряда ничего не спасет. Опасность — каждую секунду. Иногда некоторое везение можно объяснить лишь тем, что нам помогает Бог. Вот недавно, мы перед самым обстрелом находились в блиндаже, а когда рашисты начали поливать нас огнем — перешли в другое место. Так в крышу того блиндажа, буквально через пару минут попал снаряд. Как чувствовали, что нужно уйти.
— Сейчас на Донбассе вы находитесь полтора месяца. В вашем подразделении много потерь? Можно о таком спрашивать?
— Спрашивать можно, конечно. Нет, за эти полтора месяца, слава Богу, в том подразделении, в котором я воюю — никто не погиб. Раненые — да, были. Сам только вернулся из госпиталя, где провел чуть больше недели — и снова в бой. В пяти метрах от меня разорвалась мина, и осколки попали мне под колено. Причем, во время взрыва этой мины, ранения одновременно получили все бойцы в нашем подразделении. Одна секунда — и мы все «трехсотые». Но сейчас мы уже снова все в строю.
— Николай, учитывая характер боев, удается иногда поспать?
— В середине августа они лупили по нам беспрерывно. Там не до сна. Разве что минут на пятнадцать задремлешь и снова просыпаешься от взрывов. Было очень жестко. Сейчас наши свое вооружение подогнали и дают хороший ответ оркам. Так они чуть-чуть приутихли. Если, конечно, можно так сказать. В сутки бывает пара часов, когда можно поспать. Но перед тем как поспать, мы обязательно молимся. В конце концов, я раньше был священником. Вот и зову во время затишья ребят на молитву. На войне атеистов не бывает.
Читайте также: «На протезе я могу вполне профессионально выполнять свою работу в штурмовой группе», — герой «ФАКТОВ» Роман Кашпур
— Говорят, что солдаты, которые находятся «на нуле» настолько привыкают к войне, что она воспринимается уже как-то буднично…
— Это правда. К войне привыкаешь, перестаешь бояться смерти. Обстрел — не обстрел… Понимаешь, что все равно уже ничего сделать не сможешь, когда тебя со всех сторон накрывают минометами.
— Я знаю, что военные не любят таких вопросов… Но мы с вами друг друга знаем уже больше двадцати лет. Потому, разреши спросить: ты убивал на войне?
— Честно скажу — не знаю. Ближних боев, так, чтобы видеть глаза врага — не было. Конечно, я стрелял туда. Но я не видел, умирал ли кто-то.
— Есть какие-то чувства к врагу, кроме ненависти?
— У меня и ненависти нет. К ним — вообще никаких чувств. Я знаю только одно — их нужно уничтожать, и все.
— У вас ведь четверо сыновей. Думаю, они гордятся таким отцом. Чем они занимаются?
— Младший — сейчас в Нацгвардии. Он успел повоевать под Бучей и Ирпенем. Второй мой сын проходил обучение в Великобритании на ПВОшника. Знаю, что он уже вернулся домой, пока я тут. Но где именно сын сейчас я не знаю. Он пишет, что у него все хорошо. Там, где он находится — очень высокий режим секретности. Третий сын так же собирается идти на контрактную службу после третьего курса Экономической академии. Четвертый пока за старшего в семье.
Читайте также: «Очень необычная тактика»: в разведке США рассказали, кто лично отдает приказы рашистским командирам во время войны в Украине
— У вас такая большая и дружная семья — супруга, четверо сыновей. Это вдохновляет в бою, или наоборот, появляется страх все потерять в один миг?
— Я даже не думаю об этом. Я стараюсь все дурные мысли отгонять от себя как можно дальше и надеюсь на лучшее. Тем более что от своих близких я постоянно ощущаю поддержку. Особенно от своей супруги, которая оказалась моим самым настоящим другом. Она все понимает. Когда началась война в 2014 году, мои сыновья были еще несовершеннолетними и я мог по закону не идти защищать Украину. Но я не мог оставаться в стороне. И поэтому, моральная поддержка жены для меня бесценна.
— Николай, а скажите, какие настроения у жителей Донбасса на подконтрольной территории Украины? Часто слышу от разных людей и даже экспертов, что там большинство населения спит и видит, когда придет россия. Насколько это правда?
— Нет, это неправда. Я общался со многими людьми, когда мне удавалось заехать в какой-нибудь населенный пункт — подавляющее большинство мирных жителей Донбасса поддерживают Украину. Тех, кто бы говорил, что он ждет россию, я еще не встречал. В поселках и городах висят украинские флаги. Люди сами их устанавливают на свои дома. Многие, когда видят украинских военных, подходят и благодарят: «Хлопцы, спасибо вам, что вы нас защищаете».
Ранее «ФАКТЫ» приводили рассказ известного блогера и одного из основателей школы Brobots Филиппа Духлия, о шести месяцах проведенных им на передовой.