Легендарный британский музыкант в откровенном интервью вспомнил шокирующие подробности своей непростой жизни
В книжных магазинах США 9 октября появились в продаже мемуары легендарного британского музыканта Эрика Клэптона. Знаменитый гитарист не стал мудрствовать и назвал книгу просто — «Клэптон: автобиография». Она тут же стала бестселлером недели. А 12 октября в прямом эфире на телеканале Си-эн-эн известный журналист Ларри Кинг порадовал зрителей интересной беседой с Эриком, который был предельно откровенен.
- Добрый вечер! Сегодня у нас в гостях обладатель 18 премий «Грэмми», единственный в мире музыкант, чье имя трижды было занесено в Зал славы рок-н-ролла. Разрешите представить — Эрик Клэптон!
- Ларри, спасибо, но, право, не стоило перечислять все мои регалии и заслуги.
- Не нужно скромничать, ты их заслужил. Скажи, почему именно сейчас решил написать автобиографию?
- Испугался, что потом будет поздно. Это нужно было сделать, пока я еще хоть что-то помню! (Смеется. ) Не удивлюсь, если в скором будущем все мои воспоминания превратятся в одно блеклое пятно. А если серьезно, меня убедил это сделать один приятель. Он высмеивал меня, говорил, что не смогу написать и строчки! И я решил ему доказать обратное.
- Тяжело было?
- Писать или жить?
- Писать.
- Нет. Мне этот процесс всегда нравился. Еще в школе хорошо писал сочинения. Словно вернулся в прошлое и снова сел за парту.
- А в эмоциональном смысле?
- Со мной всякое случалось в жизни. И некоторые воспоминания было опасно ворошить.
- Могу себе представить. Все же, что оказалось самым трудным?
- Тяжелее всего описывать чувства, которые тобой когда-то владели. Хочется подобрать такие слова, чтобы не выглядеть смешным либо сентиментальным. Поэтому многое пришлось переписывать по нескольку раз.
- Музыку сочинять легче?
- Думаю, да. Музыка никогда не лжет. Слова — другое дело. Ими можно легко манипулировать.
- Тогда предлагаю оттолкнуться в нашей беседе от музыки. У тебя есть глубоко личные песни. Например «Лейла», или «Слезы в раю». Правда, что «Лейлу» ты посвятил Патти Бойд, бывшей жене Джорджа Харрисона, впоследствии ставшей твоей супругой?
- Правда, но песня появилась задолго до того, как это произошло. Потом, конечно, я признался Патти, что когда сочинял «Лейлу», то думал о ней. Это был период моей жизни, который можно определить одним словом — наваждение.
- Поясни.
- Патти стала наваждением. Я пытался гнать мысли о ней, ведь она была женой моего близкого друга! Я понимал, что нельзя мечтать о ней. Но поделать с собой ничего не мог. Меня мучило то, что я не мог признаться ей в своих чувствах. И я топил свою страсть в алкоголе и наркотиках. Но когда их дурман рассеивался на какое-то время, мысли о Патти возникали снова.
- С кем ты сначала познакомился: с Патти или Джорджем?
- С Джорджем, конечно. Это произошло в канун Рождества, а вот в каком году — точно не помню. Они — «The Beatles» — уже были знаменитыми. А я играл тогда в группе «The Yardbirds». Мы были новичками. Но так получилось, что и нас, и их пригласили на съемки телешоу. И мы встретились за кулисами. Джордж, Пол, Джон, Ринго оказались простыми парнями, которые легко находили контакт со всеми. Они не корчили из себя звезд. А с Джорджем нас сблизило то, что мы оба были гитаристами. Он первым подошел ко мне. Заговорили о музыке. Вот так и началась наша многолетняя дружба. А потом я увидел Патти…
- И влюбился?
- По уши. Но открылся ей в своих чувствах только тогда, когда понял, что ее брак с Джорджем трещит по швам. Подумал: а что я, собственно говоря, теряю?
- А как к этому отнесся Джордж? Он не сказал: «Приятель! Ты с ума сошел! Уводишь у своего друга жену!»
- Не сказал. Подумал или нет, не знаю. Харрисон не зря назвал свою звукозаписывающую компанию «Dark Horse» — «Темная лошадка». Он был настоящей темной лошадкой по своей натуре. Джордж никогда не говорил то, что думал. Был очень скрытен. Мне кажется, наш с Патти роман причинил ему куда большую боль, чем он позволил себе показать.
- А тебе трудно было сказать ему: «Я люблю твою жену!»?
- Очень, но у меня не было выбора. Он все равно узнал бы. Мое честное признание помогло нам остаться друзьями.
- Ты хочешь сказать, что после того, как ты увел у Джорджа жену, вы с ним не поругались?!
- Нет. Он сказал мне в ответ: «Хорошо, Эрик, тогда я заберу твою девушку!» Это была грустная шутка. Он прекрасно знал, что у меня не было постоянных увлечений. Кроме того, в то время мы были молоды и относились к жизни иначе. Для Джорджа и меня важнее всего на свете была музыка. Девушки, жены менялись. Одних бросали мы. Другие бросали нас. Музыка — наша единственная любовь. Для нас было совершенно нормально явиться один к другому в гости без приглашения, обязательно с гитарой, и часами сидеть, играя. Мы ведь были соседями. Наши дома в Англии находились рядом. Между прочим, именно в моем саду Джордж сочинил одну из лучших своих песен — «Вот восходит солнце». Я был первым, кто ее услышал.
- Эрик, позволь задать тебе глубоко личный вопрос. Патти стала твоим наваждением до того, как между вами произошла интимная близость?
- Задолго до того.
- Чем же тогда для тебя она стала после?
- Наваждение прошло. Но моя привязанность к ней росла с каждым днем. Однако все это очень трудно объяснить, Ларри. Мой мозг в то время был затуманен алкоголем, наркотиками, любовью.
- Как это отражалось на твоем творчестве?
- На удивление положительно. Эта смесь придавала мне огромный толчок энергии.
- Неужели?
- Да. Весь альбом «Лейла» был записан в этом тумане. Мои чувства искали выход, но я пытался контролировать себя, чтобы не выразить их слишком открыто.
- Выходит, алкоголь и наркотики помогают музыкантам?
- На этот вопрос нельзя ответить однозначно, Ларри. Я бы сравнил их воздействие с ускорением. Часть наркотиков, которые я тогда употреблял, повышали мои творческие возможности. Без них я бы работал над песнями гораздо дольше. Но цена, которую я в итоге заплатил за это, оказалась слишком высокой. Слишком!
- Ты, конечно, знаешь, что Патти написала свои мемуары. Она назвала их, использовав слова из другой твоей знаменитой песни — «Сегодня вечером ты великолепна». Так вот, Патти утверждает, что ты поставил ей условие: или она уходит от Джорджа к тебе, или ты начинаешь употреблять героин».
- Это правда. Я пытался так, по-детски глупо, ее шантажировать, хотя в тот момент уже сидел на героине. Мои угрозы были пустым звуком. При иных обстоятельствах это никогда бы не сработало.
- При каких?
- Если убрать из этого уравнения целый ряд составляющих, например, то, что Джордж мой друг, мы музыканты, тот факт, что был как раз расцвет сексуальной революции, и оставить только героин и мою страсть к Патти, она никогда не стала бы моей!
- Значит, вы с Джорджем оставались друзьями до самой его смерти?
- Да.
- Ты был рядом с ним, когда он скончался?
- Нет, в тот день я находился в Токио. Конечно, я знал, что Джордж тяжело болен, но все равно новость застала меня врасплох. У меня был концерт, и я уже поднимался на сцену, когда мне сказали, что Джордж скончался. В ту же секунду мной овладел гнев.
- Гнев?
- Да. А как еще можно отреагировать на смерть человека, которого любишь? Я понимаю, что мы не вечны, есть какие-то высшие причины, по которым Бог забирает кого-то из нас к себе, но всякий раз я в гневе восклицаю: почему именно этот человек?! Почему такая несправедливость?
- Позволь нам поговорить теперь о другой большой потере в твоей жизни. Твой сын Конор. Сколько ему было, когда он погиб?
- Четыре года, Ларри, всего четыре. Мне очень тяжело об этом говорить даже теперь, хотя прошло столько времени. Это случилось в 1991 году, 20 марта…
- И все же…
- Ларри, дай мне минуту, ладно? Когда Конор появился на свет, в моей жизни все перепуталось.
- Ты вел двойную жизнь?
- Скорее, тройную. Я все еще был женат на Патти, но у меня был роман с Лори дель Санто…
- Итальянской моделью?
- Да. Я запутался тогда. В августе 1986 года Лори родила Конора. Понимаешь, Патти не могла иметь детей. Что мы только ни делали! Даже искусственное оплодотворение, ничего не помогало. Это крайне негативно влияло на наши отношения. Когда у меня родился сын, я чуть с ума не сошел от счастья. Но Лори скоро дала мне понять, что между нами все кончено. Чтобы иметь возможность видеться с Конором, я шел на все уступки. У Лори появился мужчина, который жил в Нью-Йорке. Тогда я этому даже обрадовался. У меня появилась возможность чаще встречаться с сыном, поскольку я тоже много времени проводил в Нью-Йорке, а Лори была даже рада давать мне Конора, чтобы он не мешал их любовным утехам. 20 марта около полудня я должен был забрать сына, чтобы пойти с ним куда-нибудь пообедать. Накануне мы вдвоем ездили на Лонг-Айленд и были в цирке. Вечером я привез его назад и отдал Лори. Утром я сидел у себя в гостиничном номере и ждал, когда можно будет взять Конора. Мы договорились, что Лори позвонит мне.
- А где они жили?
- На 57-й улице. Этот небоскреб называется «Галерея». Мой отель находился в пяти кварталах. И вот зазвонил телефон. Я снимаю трубку, слышу голос Лори и спрашиваю: могу ли забрать Конора? А она отвечает: «Нет, не можешь». И молчит. Я спрашиваю: «Почему?» И слышу в ответ: «Он выпал из окна и разбился… »
- Ты сразу же побежал туда, к ним?
- Нет, Ларри. Я не могу объяснить, почему я этого не сделал. И знаешь, много лет спустя я разговаривал с одним моим другом, который пережил такую же трагедию. Так вот, мы выяснили, что вели себя одинаково. Услышав слова Лори, я очень медленно положил трубку, словно пытался остановить время. Медленно вышел на улицу и еле передвигая ноги двинулся к «Галерее». Я уже говорил, что жил недалеко от этого небоскреба, но мне понадобилось часа два, чтобы дойти до него. И все время в моей голове крутилась одна мысль: «Этого не может быть!» Но потом я увидел полицейские машины, кареты «скорой помощи»: «Это правда», — подумал я. Время остановить не удалось.
- Как это случилось? Тебе известны подробности?
- Было расследование. Мне сказали, что это был несчастный случай. В этом доме окна от пола до потолка. Такая архитектура, понимаешь ли. А открываются они как обычные окна — под углом. Кто-то мыл стекла и забыл закрыть защелку. Видимо, Конор случайно толкнул или нажал на окно, оно и приоткрылось… Мой сын выпал с высоты 53-го этажа. Его изуродованное тельце нашли на крыше 4-этажного здания, находившегося по другую сторону улицы.
- А где была мать мальчика?
- Лори и ее приятель были в соседней комнате. Я не знаю, кого винить. Ее не могу. Себя? Ведь я мог оставить сына у себя на ночь. Или архитектора? Или того, кто мыл окно? Я даже не знаю, как оно точно открывается! У меня так и не хватило духу подняться в ту комнату и посмотреть.
- Ты туда не ходил?
- Не смог. Спустя некоторое время власти Нью-Йорка обратились ко мне с просьбой выступить по телевидению с призывом изменить конструкцию таких окон, сделать их более безопасными. Я согласился, но даже тогда не решился побывать в той комнате…
- После гибели сына ты на какое-то время исчез…
- Да, я уехал на Антигуа. И провел там целый год.
- Это красивое место.
- Очень. У меня там дом. И кроме того, я финансировал строительство частной клиники для алкоголиков и наркоманов.
- Часто бываешь там?
- Два раза в год.
- Правда, что в твою клинику отправляется на лечение Бритни Спирс?
- Я не вправе обсуждать дела пациентов. Но скажу честно, я знаю о Бритни не больше твоего, Ларри. Если она захочет лечиться там, я буду очень рад. Мне удалось собрать в этом центре прекрасных профессионалов. И я не хотел бы называть клинику моей. Да, я вложил в нее деньги, но этим мое участие в проекте ограничивается.
- Эрик, многие после гибели своих детей теряют веру. А ты?
- Я? Нет, свою веру я не утратил. Для себя я сделал вывод, что все происшедшее со мной — эта какая-то высшая цель. Я не знаю, чья.
- Ты сомневаешься в существовании Бога?
- Нет, я просто не знаю, Бог — это Он или Она. А может быть, Оно? Но некая высшая сила все же существует.
- Когда-то ты сказал: «Я нашел Бога в музыке и искусстве». Где ты находишь Бога теперь?
- Я нахожу его каждый вечер в изголовье своей кровати!
- Ты серьезно?
- Абсолютно. Каждый вечер я молюсь. И молюсь утром, когда просыпаюсь.
- О чем ты просишь Бога?
- Чтобы он дал мне силы жить дальше, оставаться трезвым, слышать музыку. И я уверен, что Он, Она или Оно слышит меня. Иначе почему я все еще жив? А еще прошу о том, чтобы мне была предоставлена возможность хоть раз увидеть Конора…
- Об этом ты поешь в своей песне «Слезы в раю»?
- Да. Я написал ее, когда жил на Антигуа после гибели Конора. Музыка, слова родились у меня в голове. Я не собирался никому ее показывать, не хотел исполнять ее на концертах или записывать на диск. Это был мой разговор с сыном.
- Но ты передумал.
- Меня уговорила Лили Занук. Она тогда снимала фильм «Кайф». И прилетела ко мне на остров, чтобы попросить написать музыку к этой картине. Я спел ей несколько вещей, которые сочинил на Антигуа, в том числе «Слезы». И она сказала: «Эрик, ты обязан записать эту песню! Подумай, она может спасти чью-то жизнь! Кого-то изменить к лучшему!» И я согласился.
- Я знаю, что сейчас ты перестал исполнять «Слезы в раю» на концертах. Почему?
- Я уже говорил, это мой разговор с сыном. Прошло много лет с тех пор. Мне кажется, я больше не должен ее петь…
- У тебя есть еще одна очень сильная, как мне кажется, вещь — «Глаза моего отца». Она тоже связана с Конором?
- Да. Я никогда не знал своего отца. Он был канадским солдатом. Из Монреаля. Моя мать забеременела, когда ей было 15. А отец потом вернулся на родину. И его след потерялся. Вскоре после моего рождения мать тоже отправилась в Канаду. Меня воспитывали бабушка и дедушка. До девяти лет я был уверен, что они — мои родители. А потом появилась мать. Она вышла в Канаде замуж за другого солдата, родила сына и прилетела в Англию показать его своим родителям. Вот тогда вся правда о моем появлении на свет и открылась. Я замкнулся в себе, стал раздражительным, недоверчивым. И только музыка вернула мне интерес к жизни. Когда родился Конор, мне вдруг показалось, что у него глаза моего отца. Я понимаю, что это глупо. Я ведь их никогда не видел! Но, глядя в глаза своему сыну, я представлял, что мой отец смотрит на меня, где бы он ни был. А когда Конор погиб, эти мысли вновь вернулись ко мне.
- Ты сказал, что музыка спасла тебя от одиночества. Тебе не хватало отцовской заботы?
- Не знаю. Я очень любил своего деда. Он преподал мне много моральных уроков, которым я стараюсь следовать до сих пор. Кроме того, у меня были прекрасные дядьки, прадедушка. И все они играли на каких-то инструментах.
- Профессионально?
- Нет, но получалось у них здорово.
- А почему ты выбрал гитару?
- Я пробовал играть на скрипке, трубе, рояле. Но гитара показалась мне самой интимной, что ли.
- Ты сказал: молишься о том, чтобы продолжать слышать музыку. Почему?
- Я глохну, Ларри. Одно ухо уже не слышит совсем. Второе близко к этому состоянию. Слишком много громкой музыки было в моей жизни.
- Сколько лет ты уже не пьешь?
- Я не брал в рот ни капли со дня гибели Конора. Двумя годами позже бросил курить.
- Как тебе удается оставаться трезвым столько лет? Ведь ты был алкоголиком и наркоманом!
- Почему был? Уверяю тебя, это не лечится!
- Но ты же бросил!
- Да, но я постоянно посещаю встречи анонимных алкоголиков. И на Антигуа езжу тоже не просто так. Я не хочу рисковать. Боюсь рецидива.
- А бывать на встречах обязательно?
- Это нужно не только мне, но и тем, кто туда приходит. Однажды я рассказал на одном из таких собраний о Коноре и о том, что его смерть значит для меня. После окончания собрания ко мне подошла женщина и сказала: «Сегодня вы отняли у меня последний повод напиться!» Я попросил ее объяснить эти слова. Она рассказала, что не пьет уже пару лет, но дома у нее спрятана бутылка виски. «Я держу ее на тот случай, если с моими детьми произойдет какое-то несчастье. Я сказала себе: только тогда у тебя появится законное право напиться. Но сегодня я выброшу эту бутылку!»
- Ты считаешь себя счастливым человеком?
- Почему нет? Судьбе было угодно провести меня через множество испытаний, чтобы я вновь познал радость отцовства. В 1999 году я встретил Мелию, мою теперешнюю жену. Мне было 54, ей — 23. Я не воспринимал сначала все всерьез. На первые свидания Мелия даже брала подругу. Нам было весело втроем. Но потом я вдруг понял, что между мной и Мелией возникло нечто большее, чем просто развлечения.
- А кем она работала?
- Продавщицей в магазине «Армани» в Лос-Анджелесе. В 2002-м мы поженились. Сейчас у нас три дочери. Я присутствовал при рождении старшей. Разве это не счастье?
Перевод Наталии ТЕРЕХ, «ФАКТЫ»