Ровно пять лет назад в Москве в Театральном центре на Дубровке в результате операции по освобождению заложников из рук чеченских террористов погибли 130 человек, в том числе четверо граждан Украины В России отмечают скорбную дату — пятилетие трагедии на Дубровке. Сегодня, 26 октября, в Москве на площади у Театрального центра состоится митинг, посвященный памяти жертв теракта. В 2003 году здесь был открыт памятник погибшим, представляющий собой 7-метровую стеллу из белого гранита, увенчанную бронзовыми фигурками трех взлетающих журавлей. После минуты молчания в небо выпустят сто тридцать белых воздушных шаров. Участники митинга возложат цветы к месту трагедии. Перед собравшимися выступят бывшие заложники и родственники жертв «Норд-Оста»… Напомним, что 23 октября 2002 года террористы захватили здание Театрального центра на улице Мельникова, где в тот момент шел мюзикл «Норд-Ост». В заложниках оказались девятьсот двадцать три человека, в том числе и 30 граждан Украины. Двадцать шестого октября сотрудники российского спецподразделения «Альфа» штурмовали здание центра. В результате спецоперации погибли сто тридцать заложников и уничтожены сорок террористов.
- В октябре 2002 года я гостила в Москве у брата Василия, — вспоминает жительница Луцка Елена Ярощук, оказавшаяся в числе сотен других заложников. — Он военный, полковник российской армии. До этого в Москве я была лишь однажды, да и то с родителями в пятилетнем возрасте. Василий же показал мне город, мы посетили Третьяковскую галерею, музей имени Пушкина, алмазный фонд. На среду, 23 октября, купили билеты на знаменитый мюзикл «Норд-Ост». Я должна была идти в Театральный центр одна, но Вася решил составить мне компанию. В Луцк я собиралась уехать в субботу, 26 октября.
Билеты нам достались в бельэтаж. Первое действие вызвало необычайный интерес. Во время антракта я не могла дождаться продолжения. Второе действие началось с танца военных летчиков. На сцене среди декораций военного аэродрома — замечательные артисты. Вдруг к ним с левой стороны вышел мужчина в военной форме защитного цвета, затем люди в камуфляже появились в партере и на балконе. Представление прекратилось, и появившийся первым мужчина громко сказал: «Вы знаете, что в Чечне четвертый год идет война. Мы требуем, чтобы с ее территории были выведены российские войска. До тех пор, пока наше условие не будет выполнено, вы — наши заложники!» Нам приказали заложить руки за голову и так сидеть. Между собой террористы разговаривали по-чеченски, а к нам обращались по-русски. Иностранцам они приказали выйти на сцену. Украинский паспорт был при мне, но я осталась с братом. В тот момент казалось, что это безобразие продолжится от силы час-полтора.
Спустя некоторое время нас разделили на группы — мужскую и женскую — и рассадили, соответственно, слева и справа. Разрешили взять мобильные телефоны (перед этим отобрали сумки со всем содержимым) и сообщить родным и близким о нашем положении и об их условиях. Телефонные разговоры людей меня поразили. Они сообщали родным, где находятся деньги, называли номера банковских счетов, говорили о завещаниях, о воспитании детей — люди готовились к смерти.
Ходить по залу террористы не разрешали. Позволяли прилечь на разобранные кресла, съемными седушками которых мы заслонялись, когда они стреляли из пулемета. Чеченцев это очень злило, они говорили, чтобы мы сидели спокойно, что никто не собирается нас расстреливать. Пулеметные очереди они давали из-за подозрительных, на их взгляд, движений снаружи. Стоило пробежать кошке или слышался любой другой шум — в ту сторону летели пули… Тем не менее предупредили, что зал полностью заминирован. Женщины-чеченки стояли по периметру зала с проводками, отходящими от поясов смерти, готовые в любой момент их соединить и взлететь на воздух. Прямо перед нами находилась металлическая, цилиндрической формы бомба, от которой тоже тянулись провода. Говорили, что такая же бомба стояла на первом этаже.
Чеченцы были в масках, но одна женщина ее практически не использовала. Лишь когда они выстраивались по периметру, очевидно, решив, что начинается штурм и пора нас взрывать, она натягивала на лицо маску и брала в руки пояс смертника — простой военный ремень с приделанными к нему самодельными прямоугольниками (со взрывчатым веществом. — Авт. ). Я не могла оторвать взгляд от пояса смертника. Это чеченку раздражало. «Что ты все время смотришь?» — несколько раз спрашивала она. Из-за страха сказать что-то не так я лишь пожимала плечами и отводила глаза.
Было ясно: одно движение и мы взорвемся. Но люди держались достойно, без паники. С нами в бельэтаже находилась группа учеников, которых премировали билетами на мюзикл за хорошую учебу и примерное поведение. Учительница требовала у чеченцев таблетки для школьников, просила теплую одежду, настаивая на своем, несмотря на то, что террористов это раздражало и они несколько раз, угрожая, приказывали ей сесть на место. Бесспорно, она рисковала жизнью. Но особенно меня поразила ее 9-летняя дочь, которую, слава Богу, вместе с остальными детьми на второй день отпустили. Девочка напоминала мне мою дочь — такая же курносенькая, черноглазая. Она играла, решала кроссворды, напевала себе под нос. Страх, который не покидал всех нас, ее охватывал лишь во время выстрелов, от которых она пряталась.
Я сфотографировала эту девочку спящей в проходе между рядами на подушках с кресел в обнимку с плюшевым мишкой…
- Вас кормили?
- Пока не закончились запасы в буфете, чеченцы приносили воду, желе, пирожные. Нас буквально забрасывали жевательными резинками, шоколадками. Но мы тут же отдавали их детям. Лично мне не хотелось ни есть, ни пить. Когда закончилась минералка, мы в бутылки из-под нее набирали воду из крана в туалете. На второй день представители Красного Креста принесли еду и воду, но чеченцы взяли только воду. Почему — не знаю. Говорили, что они дали обет: во время захвата заложников ничего не употреблять, но я видела, как они ели и пили. Но не курили и запрещали это делать заложникам. За мной сидел парень, который, не выдержав, принялся нюхать незажженную сигарету. Чеченка ему говорит: «Что ты делаешь?» Он отвечает: «Нюхаю — вы же не разрешаете курить». Тогда она ему: «Спрячь! Еще раз увижу — расстреляю!»
- Вы знали о том, что происходит за пределами центра?
- Чеченцы включали найденный в режиссерской комнате телевизор. Показывал он плохо, но новости можно было смотреть. Помню, меня очень обидели слова диктора, который сказал, что требования террористов невыполнимы. Мы сидели и ждали собственной смерти, а чеченцы над нами смеялись: «Смотрите, вы никому не нужны, им начихать на вас!.. » Позже, приехав домой, я узнала о существовании стокгольмского синдрома — когда заложники начинают сочувствовать террористам. Наверное, в какой-то момент это немного коснулось и нас. Чеченки говорили, что пришли умирать, потому что убиты их мужья и дети и у них в жизни ничего не осталось…
Первой террористы застрелили 25-летнюю девушку, услышав ее резкие высказывания в адрес чеченцев. Аслан, командовавший в бельэтаже, приказал вывести ее в фойе и убить… Следующим стал мужчина, искавший своего сына. Я не видела, как он появился на балконе. Его заставили сложить руки за окровавленной головой и принялись допрашивать, что он здесь делает. Он ответил, что ищет сына Романа. Все ребята с таким именем по приказу чеченцев встали со своих мест, но мужчина среди них сына не нашел. Тогда его увели вниз. Началась беготня по залу. Мы подумали, что начался штурм. Застучал пулемет. Стрелявший в искавшего сына мужчину террорист случайно попал в глаз заложнице. Ее муж, сидевший рядом, вскочил со словами: «Господи, что же это творится?!» Его тоже застрелили…
При этом одна террористка снабжала нас таблетками и женскими средствами гигиены — ни разу никому не отказала в помощи. А когда в зале похолодало, чеченцы попросили наших мужчин снять свои пиджаки и отдать женщинам. Аслана мы считали самым гуманным из террористов, подходили к нему со своими просьбами, и он, в принципе, шел на уступки. Хотя о какой гуманности может идти речь, если ты помогаешь, стоя рядом с бомбой, готовый в любой момент ее взорвать?
- Как происходил штурм?
- Примерно в три часа ночи 26 октября террористы нам сказали, что к ним едет переговорщик. Они этому очень обрадовались и пообещали, что если переговоры закончатся успешно, то часам к одиннадцати нас отпустят. Я поняла, что могу хоть немного отдохнуть от постоянного ожидания смерти. Вася передал мне свой гольф и пиджак, я разложила их на спинке кресла и уткнулась в ткань лицом, что, наверное, и спасло меня от сильного отравления газом. Те, кто не спал, когда начался штурм и в зале появились клубы газа, пытались спастись с помощью смоченных водой платков и одежды.
Позже моя соседка по палате Вероника (скрипачка из оркестра мюзикла «Норд-Ост») рассказывала, как сидевшая перед ней чеченка с поясом смертницы получила приказ соединить проводки, но в самый последний момент у нее вдруг остекленели глаза — на нее подействовал газ, и взрыв не состоялся.
Я ничего этого не видела, потому что уснула, а очнулась уже в «скорой». В 68-й горбольнице провела двое суток, к нам никого не пускали, даже родственников. После выписки меня поселили в гостиницу посольства, а затем отправили в Киев… Граждан Украины, которые были в числе заложников и выжили (во время штурма погибли четверо украинцев из тридцати, находившихся в центре на Дубровке. — Авт. ), сопровождал секретарь СНБО Евгений Марчук. Он распорядился, чтобы к нам в аэропорту «Борисполь», куда мы прилетели ночью, не пускали прессу. В тот момент мне действительно было очень тяжело вспоминать пережитое. Из аэропорта поехали в гостиницу в Киеве. Там я встретилась с мамой. Она так переживала за нас с Васей, что за это время постарела на несколько лет.
Спустя пять лет после тех трагических событий мы беседуем с Еленой Ярощук в ее рабочем кабинете. Сейчас Елена Витальевна — генеральный директор крупной фирмы.
- Двадцать шестое октября считаю днем моего второго рождения, — говорит моя собеседница. — Многое изменилось за эти пять лет. Слава Богу, в лучшую сторону. Но главное, я многое переосмыслила, постепенно открывая для себя истину: зачем мы приходим в этот мир…
- А как вы себя чувствуете? Здоровье сильно пошатнулось?
- Разумеется, со здоровьем поначалу проблемы были. Но, слава Богу, последствия отравления газом, который использовал российский спецназ во время штурма, особо не проявились, не ощущаю их и сейчас.
- В Москве с тех пор бывали?
- Нет. Зато брат каждый год приезжает в Луцк. Но тема теракта для него — табу. Мы разговариваем обо всем, кроме этого.
- Материальную компенсацию получили?
- Российская сторона выплатила нам все, что полагалось по закону. А вот «выбить» санаторную путевку у нашего соцстраха так и не удалось. Впрочем, я не обижаюсь.
- Многие пострадавшие подали судебные иски на российские власти…
- От этой идеи я сразу отказалась. Во-первых, бесполезно. Во-вторых, не хотелось снова проходить круги ада. Стараюсь забыть происшедшее, быть счастливой, невзирая на обстоятельства. Слава Богу, жизнь продолжается.