— Мы познакомились с Максимом в 2016 году, когда мне совсем не хотелось отношений, потому что перед этим у меня был неудачный, очень тяжелый, болезненный брак и я разочаровалась в мужчинах, — рассказала «ФАКТАМ» Виктория, жена пленного украинского офицера Максима Божко, который вместе с побратимами защищал Мариуполь. — Но Максим проявил настойчивость — как положено настоящему военному. Завоевал мое сердце. Теперь оно наполовину его, наполовину мое. Мы с ним неделимы.
— Мой муж защищал Мариуполь, в последний период обороны города вместе с побратимами находился на «Азовстали», — продолжает Виктория Божко. — По ночам шел за несколько километров от убежища, в котором они находились, чтобы поймать сигнал спутниковой системы мобильной связи Starlink. В основном общаться нам удавалось с помощью текстовых или голосовых сообщений. Лишь иногда мобильный сигнал был достаточно мощным, чтобы мы с Максимом могли поговорить. Последний раз он вышел на связь 19 мая (тогда мы с дочерью Алисой уже вырвались с оккупированной территории, находились за границей). Максим сообщил, что они с побратимами будут вынуждены сдаться в плен, поэтому он уничтожит телефон. После того я ни разу не слышала его голоса. Я тогда надеялась, что, учитывая внимание всего мира к находившимся на «Азовстали» украинским пленным, россияне выполнят Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными и хотя бы иногда будут давать возможность ребятам звонить или писать письма родным. Но эти надежды оказались тщетными.
— Максима держали в печально известной колонии в Еленовке?
— Он там находился до 30 сентября. Откуда я это знаю? Двадцать первого сентября состоялся первый крупный обмен пленными, когда удалось освободить часть ребят из «Азова» (в том числе командиров) и бойцов других подразделений, защищавших Мариуполь. Через пару дней после этого мне позвонил по телефону один из них. Сообщил радостное известие: Максим жив, более или менее здоров, только очень сильно похудел. Держится. Бывший пленный рассказал, что в Еленовке его и Максима койки были рядом. Муж назвал этому парню мой номер, попросил позвонить. До этого у меня было только одно единственное сообщение о Максиме — оно пришло из Женевы из штаб-квартиры Международного комитета Красного креста о том, что мой муж заполнил карточку военнопленного.
В октябре произошел еще один обмен пленными. Освободили еще одну группу бойцов, которых держали в Еленовке. Они тоже мне позвонили. Рассказали, что 30 сентября россияне отправили из Еленовки в разные колонии и тюрьмы большое количество пленников. Среди них и моего Максима. Скорее всего, он сейчас находится в россии.
— Вы сказали, что вам удалось вырваться с оккупированной территории. Когда началось открытое вторжение, вы находились с мужем в Мариуполе?
- Да. В страшную ночь 24 февраля я впервые очнулась в 3 часа утра — от звуков взрывов. Через некоторое время они прекратились, но в 5 утра начались снова. Из Интернета мы с Максимом узнали, что началась большая война. Мы с мужем оба были на больничном — болели ковидом. Поэтому Максима не вызвали по тревоге на службу (он служил в одном из подразделений Национальной гвардии). Мы с ним решили, что я с дочерью, 3-летней Алисой, должна немедленно уехать из города, потому что безопасность ребенка — прежде всего. Боялись, чтобы она не получила из-за всех этих событий эмоциональной травмы, не говоря уже о физической.
Мы почему-то в то недоброе утро подумали, что россияне попытаются захватить только Донецкую и Луганскую области. Потому решили, что в Запорожской нам с Алисой будет безопасно. Максим позвонил по телефону командиру части и тот дал время на эвакуацию семьи. В 6 утра мы выехали на автомобиле в Мелитополь, где раньше служил Максим — сапером в Государственной службе по чрезвычайным ситуациям. Здесь следует сказать, что в свое время в Мариуполь его отправили по переводу, потому что это Донбасс и здесь были нужны саперы. В Мариуполе мы и познакомились. Когда я забеременела, сказала Максиму: «Не хочу, чтобы наш ребенок остался без отца». Ведь работа сапера связана с немалым риском. Муж учел мою просьбу. Он по образованию военный инженер, перешел на службу в Национальную гвардию.
— Так вот, 24 февраля с самого утра муж отвез нас с Алисой в Мелитополь (тогда еще это было возможно), поселил у очень хороших людей и сразу же вернулся в Мариуполь, — вспоминает Виктория Божко. - Заехал в поликлинику, закрыл больничный и отправился на службу.
— Уже через несколько дней после этого россияне оккупировали Мелитополь. Они знали, что вы жена украинского офицера?
— К счастью, пока я находилась там, не обнаружили меня. Я очень боялась, что оккупанты арестуют меня с ребенком и начнут нами шантажировать мужа, чтобы он сдался в Мариуполе в плен. В Мелитополе рассказывали о таких случаях. Я знала это от людей, у которых мы с Алисой жили. Именно поэтому первый месяц оккупации не выходила из дома. Ведь если бы на улице остановил патруль и мне пришлось предъявить паспорт, ареста не избежала бы — потому что у меня есть прописка в воинской части.
Я понимала, что рано или поздно попадусь. Жить постоянно в страхе — это мучение. Чувствовала, что как жена украинского офицера не имею права и не хочу оставаться на оккупированной территории. Решила: лучше рискнуть уехать, чем оставаться. Рассуждала так: если арестуют, то так потому и быть. Ребенка же они не будут трогать. Уехала. Дорога была очень тяжелой — оккупанты даже детишек не выпускали из автобуса в туалет. Молилась и добралась с дочкой до Запорожья.
Оказалось, что я вовремя решилась вырваться с оккупированной территории, поскольку через пару дней после этого мне позвонили по телефону люди, у которых мы жили в Мелитополе, рассказали, что приходили россияне, спрашивали, где я, перевернули вверх дном весь дом.
Тогда еще продолжалась оборона Мариуполя. Максим сказал по телефону, чтобы мы с Алисой ехали за границу. Я так и сделала — 23 апреля мы отправились в другую страну. Прожили там пять месяцев. Я не могла там оставаться, когда мой муж в плену. Вернулась в Украину, решила поселиться в Киеве, потому что здесь находятся государственные структуры, занимающиеся обменом пленных. Вместе с женами, матерями взрослыми детьми военнопленных мы создали общественную организацию «Вояцький визвіл», чтобы вместе бороться за освобождение наших родных.
Российская сторона грубо нарушает Женевские конвенции по содержанию пленных. Мы требуем от нее как минимум предоставления сведений о месте их пребывания, возможности поддерживать с ними связь. Улучшения условий в колониях и тюрьмах, где находятся пленные. Ведь сейчас эти условия ужасны: нет нормального питания, медицинского обеспечения. Некоторые пленные зимой вынуждены ходить в резиновых тапочках без носков! Это издевательство над людьми! Почему ни представители Красного креста, ни ООН не могут посетить их. А может, и не очень стараются этого добиться от россиян.
Фото предоставлено Викторией Божко