Накануне 64-й годовщины освобождения Киева от фашистов 91-летний участник битвы за столицу Украины, бывший фронтовой водитель Борис Секретов из местечка Бышев Киевской области поделился с читателями «ФАКТОВ» своими воспоминаниями
Когда из Киева приезжают дети и внуки, за праздничным столом Борис Терентьевич еще может выпить рюмочку-другую коньяка. И ремонт старенькой «Нивы» не доверяет чужим людям, все старается делать сам. Как и другую работу, которой в селе всегда хватает.
Правда, в последнее время все чаще стала побаливать рука, которую крепко придавило во время бомбежки в 1943-м. Их тогда — и живых, и мертвых — откопали аж на второй день. Впрочем, случалось в те годы и хорошее. Молодость, например.
В армию Бориса Секретова — невысокого коренастого сибиряка — долго не брали. Боялись, что сын раскулаченного крестьянина может повернуть оружие не туда. А когда взяли, послали на курсы командиров пулеметного расчета. Пулемет «Максим» — хорошее оружие. Только до тех пор, пока не потаскаешь на плече во время марш-бросков восьмикилограммовый ствол или двухпудовую станину за спиной, да магазины с лентами…
Во время финской войны волной разорвавшегося впереди снаряда станину толкнуло на пулеметчика, Борис получил ушиб желудка и месяц лечился в госпитале. А потом попал на Дальний Восток. Боялись неприятностей от Японии, понадобились водители мощных тракторов ЧТЗ (Челябинский тракторный завод) для буксировки тяжелых
152-миллиметровых гаубиц. Затем Бориса перевели водителем в прожекторный батальон противовоздушной обороны.
- В конце 1941 года я неожиданно получил письмо от однополчанина брата, — вспоминает Борис Терентьевич. — Они защищали Москву. Прямым попаданием снаряда брата разорвало на клочки. Хоронить было нечего.
На фронт нас отправили аж в
1942-м, когда убедились, что Япония не пойдет на Советский Союз. Защитники Сталинграда нуждались в помощи. Во время переформировки нас всех построили, и офицеры по очереди командовали: «Пулеметчики, выходите!» Несколько человек вышли. А я воздержался. После гибели брата маму стало жалко. Она не переживет, если еще и меня убьют. Пулеметчики же долго не жили. Дашь несколько очередей — вскоре противник сосредоточит на тебе весь артиллерийско-минометный огонь.
Мне почему-то казалось, что более безопасна профессия водителя. И я дождался команды: «Шофера, выйти из строя!» Меня зачислили в батарею 76-миллиметровых противотанковых пушек, их буксировали грузовики ЗиС-5.
- Однажды мне посчастливилось увидеть самого маршала Жукова! — не без гордости улыбается Борис Терентьевич. — На какой-то переправе образовалась пробка, началось столпотворение, неразбериха. Разные командиры требовали пропустить их транспорт первым. Тем временем войска прибывали и прибывали, запруживая весь берег. Не дай Бог, прилетят «юнкерсы»… А такое не раз случалось.
И вдруг в толпе пеших солдат пронеслось: «Жуков!.. » Видим: из «Виллиса» (прообраз армейского джипа) спрыгивают сердитый Жуков и двое его адъютантов. Я почему-то считал, что Георгий Константинович громадного роста. Он же оказался невысоким, но плечистым, крепеньким. Что-то крикнул вытянувшимся перед ним генералам. А адъютанты — вы не поверите! — начали дубасить генералов палками по плечам!
Генералы засуетились, и через полчаса огромное скопление машин, повозок, танков, пеших колонн рассосалось. Когда мы уже переправились и уходили в своем направлении, налетели вражеские самолеты. Движение на переправе, конечно, не прекращалось. И без жертв не обошлось. Но, не появись вовремя Жуков, немцы фарша наделали бы куда больше.
На Курской дуге я видел, как сходились по 50-80 танков с каждой стороны и не стреляли друг в друга, а шли на таран! Уцелевшие танкисты не спасались, а бросались на выскочивших из горящих машин немцев. Кто с оружием, а кто и без него — голыми руками душили врага, зубами вгрызались в горло.
Фашисты проводили психические атаки с воздуха: бросали с самолетов 500-литровые железные пустые бочки с большими дырками. Они летели к земле со страшным воем. Или же бросали ящики с гранатами, которые взрывались в воздухе, и от дождя осколков было невозможно спастись даже в траншеях. Солдаты вынуждены были рыть в стенах траншей ниши и там прятаться. Земля от разрывов иногда обваливалась и заживо хоронила людей.
В 1943 году меня назначили командиром паркового взвода. Это около 40 человек личного состава и 15-20 автомобилей, которыми мы подвозили на передовую боеприпасы и продовольствие. И вот стоим в каком-то селе в районе Богодухова-Грайворона. Подошел наш танковый корпус. Огромная колонна — танков 100, наверное. Командиры-танкисты о чем-то советовались возле головной машины.
Потом разбежались, попрыгали в люки, и танки ушли. Зато налетели фашистские бомбардировщики. Немцы думали, что танки остались здесь, замаскированы в садах. Мама родная, что тут началось! Ведь у нас траншей не было — кто под машиной, кто под домом попрятался. Меня вместе с товарищами завалило стеной рухнувшей хаты. Нас откопали аж на следующий день. И мертвых, и живых. У меня до сих пор болит поврежденная рука. Это же сколько лет прошло! Все наши машины сгорели. Пушки буксировать нечем! Советские ЗиСы часто ломались.
Мы раздобыли исправную немецкую полуторку. Поехали на ней искать технику. Ведь надо было обеспечивать наступление! Услышали, как нам кричат: «Куда вы претесь, в долине немцы!» Сколько, никто не знал. У меня в кузове сидели десять человек, вооруженных автоматами.
И мы рискнули. Влетели в долину, начали стрельбу. А там двенадцать конных повозок и человек 40 немцев. У них даже пулеметы ручные были. Кричим: «Сдавайтесь!» Гитлеровцы опешили, начали поднимать руки. Мы их построили. Я немецкого не знал. А они между собой: гыр-гыр-гыр… Подумал: сейчас сговорятся и нападут на нас. И для острастки прострелил одному ухо. Дескать, не шутим. Потом привел всех в штаб.
За это дело меня наградили медалью «За боевые заслуги». А одному нашему пожилому солдату так понравились немецкая повозка и лошадь, что он на них до Праги дошел!
Уже под Киевом, в районе сел Новые и Старые Петровцы, понадобилось подвезти продукты и боеприпасы. Поехали. Я стоял на подножке полуторки, одной рукой держался за борт кузова, другой — за кабину. Вдруг немцы нас заметили и как начали бить! Закричал водителю: «Крути!» (в смысле виляй), сам спрыгнул на землю. Одного солдата в машине ранили. А водитель ушел — не попали! Я же полз километра полтора. Лупили, гады — голову поднять не давали.
- Вообще-то сильных боев за Киев поначалу не было, — продолжает Борис Терентьевич. — Из района Вышгорода и Пущи-Водицы ночью в сторону Святошина пошла в атаку с зажженными прожекторами 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко. Танков не хватало, не успели перебросить с Букринского плацдарма. Между «тридцатьчетверками» поставили «студебекеры» с десантом. У этих грузовиков хорошая проходимость и сильные фары. Увидев море огней, немцы пришли в ужас. Боясь окружения, драпанули из Киева. Мы не могли угнаться.
Но вот как-то ночью въехали в одно село, думая, что противника там нет. Пошли к хатам, чтобы расположиться на ночлег, как из окон стали выпрыгивать фашисты в подштанниках! Они, правда, все-таки успели вызвать самолеты. Поспать нам не пришлось. От прямого попадания бомбы мы потеряли одну
76-миллиметровую пушку.
Гитлер опомнился и дал команду всех русских утопить в Днепре. Как попер танками! Наши оставили Житомир, другие города. Мы уже начали отступление, как поступила команда: «Стоять насмерть! Киев врагу не отдадим!» Недалеко дивизион 152-миллиметровых гаубиц поставили на прямую наводку. У этой дуры снаряд величиной с поросенка. Как ударит — танк на дыбы становится.
Дожди пошли, грязь…
Как-то наша пушка застряла где-то в Бышеве, это с полсотни километров от Киева. У автомобиля-тягача кончилось горючее. Я получил приказ: бери бочку бензина, садись на вездеход и разыщи. Поехали.
Только если бы те, кого ищем, стояли на дороге. Артиллерийский расчет — семь человек — спрятал машину и пушку где-то во дворе, и бойцы в ожидании помощи начали пьянствовать, с бабами гулять. Как будто на отдых попали — ни тебе немцев, ни наших…
По дороге к Бышеву встретили трактор, тащивший гаубицу. Смотрим: а на прицепе за ней ползет наш трофейный дизельный вездеход, который мы захватили еще перед взятием Киева! В этой технике мы еще ни черта не понимали. Но учились. Я посадил на вездеход одного солдата-киргиза. Он ездил на нем, пока в канаву не перевернулся. Вот чужие артиллеристы находку и подобрали.
Киргиз кричит: «Моя машина!» А те ему: «Верблюд — твоя машина!» Чуть до драки не дошло, пока я все им не объяснил. «Да забирай ее нахрен… » — в конце концов сдались хозяева гаубицы.
Мы затащили наш вездеход в какой-то склад, я поставил часового. Техника в те времена была на вес золота.
- Бышев же — местечко большое, — вспоминает фронтовик. — Где искать эту пушку… Сунулись в один конец села — оттуда стрельба, там немцы. В другой — тоже! Уже вечерело, надо было в какой-то хате переночевать. Зашли. Хозяйка оказалась гостеприимной, самогоночкой угостила. Мы закусили ее вареной картошкой с огурцами и легли спать.
Утром вернулись в часть. Пушку не нашли. Зампотех стал ругаться. Правда, обрадовался, что отбили вездеход. Дал связного и приказал снова отправляться на поиски. Днем, конечно, быстро нашли. Все артиллеристы были пьяные.
«Вот так воюете, вашу мать!» — закричали мы. Заправили и отремонтировали машину, прицепили пушку. Пока копались, снова стемнело, и мы остановились в знакомой хате на пригорке. Повечеряли… Я вам теперь уже признаюсь. У хозяйки была 18-летняя дочка. Она мне понравилась с первого взгляда. Дивчина, как кукла.
Словом, обменялись мы с ней адресами. Она писала мне на фронт серьезные письма, без глупостей всяких… Товарищи, бывало, просили почитать. И с грустью слушали, думая о своем. А у меня, вы знаете, будто свет в душе зажегся. Я эти письма хранил. И мне почему-то иногда кажется, что именно любовь этой девочки помогла мне выжить в этой страшной войне.
Ведь такое случалось… Мне сейчас самому страшно поверить. Поручили мне как-то в Жулянах забрать ЗиС, груженный ящиками с противотанковыми снарядами. Водителя не было. Я поехал. Дорога хорошая, выбоин немного. Навстречу шли какие-то машины…
Вдруг чувствую: мой ЗиС подпрыгнул, как на хорошей выбоине, но колеса вроде как земли не чувствуют. Я грудью и лицом ударился о руль. Поднимаю голову — а впереди летят, разламываясь в воздухе, мои ящики со снарядами и щепки от кузова! На противотанковую мину наехал задним колесом.
Меня крепко контузило, оглушило. Но руки-ноги остались целы. Зато у машины — ни заднего моста, ни кузова, колеса улетели, раму по кабину обрезало… Если бы передним колесом наехал или снаряды были не бронебойные болванки, а осколочно-фугасные… Словом, мне сказали, что кто-то, видать, здорово за меня помолился. Водители и офицеры с остановившихся машин с удивлением ощупывали меня, не веря, что я живой.
А сколько раз удалось уцелеть под бомбежками! Тогда в хате хоть и завалило, но живой остался. Кто же выскочил на улицу — осколки посекли. Это неправда, что смерти можно не бояться! В Венгрии, когда фашист налетел, я за считанные секунды перемахнул высокую каменную ограду и успел вбежать в подвал. А многие не успели. Только из наших десятерых похоронили. И мирные жители тогда погибли. Это было уже в 1945-м. В конце войны. А закончил я ее в Китае, когда японцев разбили.
- Чем закончилась история с девушкой, с которой вы переписывались?
- Да вот она, эта девушка! Аня, да хватит, не суетись, посиди с нами! Мы с Анной Остаповной уже 62 года вместе. Никакой свадьбы не делали, не за что было. Просто сошлись, расписались. Дочь и сына вырастили, внуков. Правнукам уже радуемся.