Когда началась война, Саша Стукало вместе с тремя друзьями из Лисичанского центра социальной реабилитации лежал в больнице с коронавирусом.
— Ты лежишь, и так еле дышишь, а тут еще и война! — говорит Александр. — Сначала пугаешься: «О Боже, что будет с моими сестрами, с моими родными?». Потом думаешь: «А что будет со мной?». Ведь все наши дети из Лисичанского центра социальной реабилитации в тот же день, 24 февраля, были эвакуированы во Львов. В конце концов тебя из больницы эвакуируют в детдом семейного типа в том же Лисичанске, который еще не уехал. И ты вроде бы успокаиваешься. Вроде бы все и не очень страшно. Как в кино. Но потом во двор прилетает… Когда собака, которую ты еще утром обнимал, вечером разлетается от взрыва на куски, ты перестаешь думать, что война ненастоящая.
Май 2014 года. Саше 9 лет. Он наполовину сирота: его мама, которая была архитектором, умерла от инсульта. Остается папа (он работал сварщиком), три старшие сестры и бабушка. Маленький Александр слышит какие-то взрывы. В дом с криком вбегает сестра: «Папа, стреляют!». Именно в эти дни пророссийские боевики и силы рф захватывают Рубежное, Северодонецк и Лисичанск. Папа резко хватает сына на руки, и все вместе они спускаются в подвал, где сидят безвылазно 4 дня. Затем их эвакуируют в безопасное место. А 24 июля 2014 года над Лисичанском поднимают украинский флаг.
О тех событиях восьмилетней давности Саша вспоминает спокойно. Он тогда не осознавал, что война — не виртуальная игра, не игрушки. Весь ужас войны ощутил только сейчас. Повзрослел.
Когда мальчику исполнилось 12 лет, неожиданно умер папа. Малыша отправили на воспитание к бабушке, также проживавшей в Лисичанске. Там Саша прожил два года. Затем одна из сестер нашла работу старшим кондитером в Одессе и позвала брата с собой. С бабушки сняли опеку. Ее получила подруга сестры и крестная Александра. В таком составе, втроем, они и переехали в самое «романтичное место на земле», как говорит парень.
Море! Оно так взволновало подростка, увидевшего его впервые, что он начал писать музыку.
— На море появилось какое-то такое ощущение, что ты свободен, ты все сможешь, — говорит Саша. — Я начал создавать электронную музыку, изучив, как это делать, по интернету. Одно из произведений назвал «Полет». Пытался сказать музыкой то, что чувствую. Через год решился показать это друзьям. Им понравилось.
Одесса вдохновляла. Одесса делала его, застенчивого мальчика, который сначала чувствовал себя чужим в этом городе вечного праздника, сильным и смелым. Но через год он собрал вещи и уехал оттуда.
— Почему? - спрашиваю у Саши.
— Много было моментов. Во-первых, мы часто меняли жилье, потому что хозяева то выставляли его на продажу, то сдавали дороже другим квартирантам. Во-вторых, в нашей арендованной двухкомнатной квартире, пока сестра была на работе, крестная-опекун стала собирать по 20−30 человек, занимавшихся обрядом экзорцизма. Там и молитвы какие-то читали, и бесов гоняли, и порчу снимали.
Собирались по средам, субботам и воскресеньям. С девяти утра до трех дня. Я пытался туда лишний раз не заходить. Но каждый раз приходил из школы или с улицы, а там вся эта компания сидела. Какая-то секта по выманиванию денег, похоже. И вот ты хочешь нормально побыть дома, а у тебя не выходит. У меня ухудшились отношения с крестной-опекуншей. Начал говорить сестре и крестной: «Я уже реально не могу. Или прекращайте эту суету, или пишите отказ от опекунства, я буду домой ехать. Тем более что и по Лисичанску, и по бабушке, и по друзьям соскучился». Сестра — без вопросов. Крестная написала отказ. И я стал собирать вещи.
Приехав домой, попал в Лисичанский реабилитационный центр. Хотя после моря и свободы сначала было трудновато, но потом привык. Минусов особых не было. Разве что распорядок, правила (смеется). У меня там появились друзья. Пробыл там год. Продолжал писать музыку. Еще ходил в кружок, где учился играть на барабанах. Я вообще талантливый человек.
В его голосе звучала уверенность в своих силах. Выясняется, что это дело рук работников реабилитационного центра, которые, заметив стремление талантливого парня к музыке, стали привлекать его к участию в конкурсах. Он стал лауреатом первой степени Международного многожанрового конкурса «Созвездие Европы и Азии. Зимняя мелодия». Затем одержал победу в вокальной номинации первого Международного дистанционного фестиваля-конкурса искусств «Талант-Ти». Стал лауреатом второй премии.
— Мы все, особенно музыкальный руководитель Гаркун Наталья, всегда изо всех сил старались сделать так, чтобы наши дети чувствовали себя счастливыми и поверили в свои силы и свой талант, — говорит руководитель Лисичанского центра социально-психологической реабилитации Наталья Козьменко.
Наталию Козьменко я едва поймала между ее делами. Эвакуировав всех своих воспитанников во Львов, она, педагог с 26-летним стажем, стала волонтером батальона «Госпитальеры», где занимается обеспечением питания и быта бойцов. Наконец-то телефон отвечает. Прошу рассказать Наталию о ее Центре социально-психологической реабилитации.
— Нашему заведению в Лисичанске 27 лет, — говорит Наталья Юрьевна. — Последние 8 лет он один на всю Луганщину, потому что остальные заведения расположены на оккупированной территории. В центре дети живут в течение 9 месяцев, где проходят полную реабилитацию — и психологическую, и педагогическую. По истечении этого срока они должны быть возвращены в биологическую семью к родителям или в приемную семью, как правило, в ДДСТ.
Дети у нас чаще всего из сложных, часто асоциальных семей. К нам попадают сильно травмированными, замкнутыми. Вместе с воспитателями пропускаем через себя все их страдания… Привлекаем специалистов из СОС «Дитячі містечка» (благотворительная негосударственная организация, которая начала деятельность в 2003 году и работает для предупреждения сиротства в Украине, развития семейных форм воспитания для детей, лишенных родительской опеки, и поддержки молодежи, которая выходит из-под опеки. — Авт.), которые оказывали нам большую помощь в реабилитации наших воспитанников. И конечно, делаем все, чтобы дети развивали свои способности.
— Какие вызовы создала для вас война?
— Война — это всегда тяжело. А когда ребенок без родителей и на эту травму накладывается еще и травма войны, он становится еще более уязвимым. Поэтому нам нужно было минимизировать эту травму. До начала военного вторжения мы провели большую работу со всеми воспитанниками, рассказывая, как действовать в случае, если придет враг. И при первой же возможности 24 февраля эвакуировали их в безопасное место. Местные власти организовали три эвакопункта, откуда выехали не только воспитанники нашего центра, но и детские дома семейного типа, а также приемные семьи.
Наши воспитанники выехали во Львов, в приют. За две недели до начала войны мы на всякий случай связались с его директором, и этот контакт сработал. Все наши двадцать три воспитанника из Лисичанского центра социально-психологической реабилитации, слава Богу, доехали живыми и здоровыми.
— А как вы спасали остальных ваших воспитанников, которые в то время находились в областной детской больнице?
— Четырех наших детей, которые там лечились от коронавируса, за три дня мы перевели в один из детских домов семейного типа, который не эвакуировался и оставался в Лисичанске. Вместе с приемной семьей наши четверо воспитанников прожили там месяц, в основном в подвале, пока у этого ДДСТ не появилась возможность выехать из Лисичанска. Они привезли наших детей, в том числе и Сашу, во Львов, в приют, где они присоединились к остальным нашим воспитанникам, прибывшим сюда раньше.
— Когда ты отправился во Львов после месяца сидения в подвале, что ты чувствовал? - спрашиваю у Александра.
— С одной стороны, радость. С другой — тревогу, хотя нас и сопровождали и полиция, и военные, и волонтеры. А когда мы проезжали по железной дороге мимо какой-то горячей точки, где страшно бахкало, я сильно запаниковал. Я не мог слышать эти взрывы. Уже почти прощался с жизнью. Одна из волонтеров это увидела и очень мне помогла. Успокоила. Больше бы таких людей. Там были целые вагоны таких же перепуганных детей, как и я…
— Где сейчас дети из вашего центра? - спрашиваю у пани Наталии.
— Девять находятся во львовском приюте, часть детей — в лисичанских ДДСТ, которые сейчас находятся в безопасных местах. Четверо — во Львовском межрегиональном высшем профессиональном училище железнодорожного транспорта. Наша Лисичанская служба по делам детей сделала все, и я очень благодарна ей за это, чтобы наши воспитанники попали в это училище. В том числе и Саша.
Признаться, выйти на связь с Сашей было еще труднее, чем с Наталией. Кроме Саши, со мной должен был говорить еще один герой, воспитанник того же центра реабилитации. Мы договорились о дне и времени записи интервью. Но в тот день давали стипендию. И, забыв обо всем, в том числе об уроках и интервью, ученики сбежали из общежития, прогуляли занятия, а один из них еще и смылся на прогулку в другой город.
«Вот неудача! — думала я. — Значит, интервью накрылось!» Но потом поняла: тут надо не возмущаться, а радоваться, что война не искалечила психику этих ребят, что воспитатели и из Лисичанского центра, и из львовского училища так минимизировали травму войны, что дети продолжают быть детьми: дебоширят, забывают о своих обещаниях и даже прогуливают. «Подумаешь, прогуляли!» — думала я. Однако, когда один из беглецов, а это был Саша, появился, говорить ему об этом не стала. Не педагогично!
— Саша, мама у тебя была архитектором, папа — сварщиком. Ты пошел в железнодорожники. А как же музыка? У тебя же мама была творческой профессии тоже… А вдруг тебя ждало будущее музыканта, народного артиста? — спрашиваю у Александра, когда он выходит на связь.
— Ну, вы и загнули! Музыка никуда не делась, я ею продолжаю заниматься, это мое хобби, но хочу иметь какую-то реальную профессию, которая прокормит. Учусь на слесаря подвижного состава, но хочу идти дальше и стать машинистом поезда.
— Львов нравится?
— Еще как! Здесь относительно спокойно. Я очень благодарен воинам ВСУ, которые держат оборону, что мы можем спокойно спать. Меня огорчает только одно известие. Разрушен дом моих родителей в центре Лисичанска. Квартира не подлежит восстановлению. Там остались мои вещи с детства. Мои книги, игрушки, велосипедики…
— Раньше ты говорил, что никак не можешь дозвониться своей 77-летней бабушке в Лисичанск, который до сих пор оккупирован. А со старшими сестрами связывался?
— Контакт с ними всеми, слава Богу, уже есть. Все хорошо. Я очень за бабушку волновался.
— Во время войны мы многое переосмысливаем. Кого бы ты сейчас назвал самым родным человеком?
— Как бы странно ни звучало, это моя девушка, Алина.
— Это прекрасно звучит. Можешь немного о ней рассказать?
— С ней познакомился во Львове. В этом училище. Это лучший человек, который был в моей жизни. Я так никому не доверяю, как ей.
— Свою музыку давал ей слушать?
— Конечно. Ей понравилось.
— Если бы была такая возможность, что хотел бы изменить в своей жизни?
— Часто начал задумываться… Я хотел бы стать таким, каким был в свои 14 лет. Хочу вернуться в прошлое, потому что я там был более ответственным.
— То есть вернуться во время, когда ты еще не поддавался соблазнам, которые тебе подсовывала жизнь, из-за чего ты иногда попадал впросак? Я правильно поняла?
— Да, — усмехнулся Саша. Но уточнять, что за соблазны и неприятности, не стал.
— Одни говорят, что живут сейчас, во время войны, сегодняшним днем. Другие, напротив, строят какие-то великие, грандиозные планы. А ты заглядываешь в будущее?
— Заглядываю. Я очень хочу жениться на своей девушке. Думаем это сделать после войны. Планирую стать хорошим специалистом. Также хочу, чтобы скорее наступил мир. Чтобы людям вернулось все, что они потеряли. Вот и все.
Материал создан в рамках проекта «ПОЧУЙМО ДИТИНУ», который реализуется «Украинской сетью за права ребенка» в партнерстве с Общественной организацией «Эммаус» в рамках ее проекта «LOGIN: работа и инклюзия молодежи с инвалидностью и сирот в Харькове» при поддержке региона Емилия- Романья (Италия) .