— Когда в феврале прошлого года путинский режим открыто начал войну против Украины, наша семья жила в Мариуполе, — рассказала «ФАКТАМ» Валерия Т. (фамилию она просила не называть), дочь украинского офицера Дмитрия Т., который уже 8 месяцев находится в плену. — Мы с мамой могли бы сразу эвакуироваться, но не уехали, потому что чувствовали, что не можем оставить отца самого в опасности. Три недели мы прожили в окруженном Мариуполе под постоянными (в режиме 24/7) вражескими обстрелами, без отопления, водоснабжения, электроэнергии, газа и связи. В первые дни большой войны отец несколько раз приезжал к нам, привозил воду, хлеб и печенье. Пятнадцатого марта взрывной волной выбило все окна в нашей четырехкомнатной квартире на шестом этаже. Наши друзья — жена молодого офицера и ее родители — пригласили нас перебраться к ним (они жили в одном из соседних домов). А через два дня из-за обстрелов наш девятиэтажный дом сгорел дотла. Если бы перед этим не переселились к друзьям, не уверена, что мы с мамой уцелели бы в своем доме во время пожара. Это событие переполнило чашу нашего терпения — мы и наши друзья решили выбираться из Мариуполя. Тогда не имели возможности сообщить об этом папе, но знали: он хочет, чтобы мы находились в безопасности. К счастью, нам удалось вырваться из города, а затем — с оккупированной территории. Когда оказались в зоне действия мобильной связи, стали связываться с отцом. Он со своими бойцами тогда еще находился на «Азовстали».
— Когда в последний раз вы видели отца?
— Восьмого марта. В каждый его приезд времени поговорить не было: на улице папу ждали в армейской машине бойцы, у них не было времени задерживаться. Мы с мамой успевали разве что поцеловать отца и сказать, как сильно его любим.
— Во время обстрелов вы прятались в подвале?
— Нет, прятались в перегородке.
— Что она собой представляет?
— Это такое более или менее защищенное помещение. Наша советских времен многоэтажка считалась домом повышенного комфорта, потому что сооружалась для сотрудников обкома партии. Там перед двумя соседними квартирами было пространство (фактически небольшая комнатка), отделенное дверью от лестничной площадки. Это и есть перегородка. Она служила нам и соседке Александре Васильевне убежищем во время обстрелов и бомбардировок.
— Было такое, что эта перегородка спасла вас?
— Да, это произошло 15 марта. Тогда авиационная бомба, сброшенная с российского самолета, взорвалась рядом с нашим домом. Повылетали все окна, даже сорвало с петель дверь, которая отгораживала перегородку от лестничной площадки. Ее сорвало, но она не упала, защитила нас. После этого мы и переселились в соседний дом к друзьям.
Мы жили в Центральном районе. Его обстреливали не с первого дня войны, но когда начали летать снаряды и мины, там стало очень опасно. Знаю, что до конца осады города в Центральном районе не осталось ни одного не сожженного дома, всех их собираются снести.
— В те ужасные дни соседи поддерживали друг друга?
— Да, мы с соседкой вместе ходили во двор готовить еду на костре. Выйти на улицу было своего рода подвигом, потому что непрерывно слышались взрывы, над домом пролетали снаряды. Когда наш дом сгорел и мы стали жить у друзей в соседнем доме, был случай: мы шли по улице и услышали гул самолета и взрывы бомб, которые он начал сбрасывать. Бросились в ближайший подъезд, закрыли за собой дверь. Через мгновение по ней ударил рой осколков. Если бы дверь была не железная, а деревянная, наверное, мы бы с вами сейчас не разговаривали.
Читайте также: «Никто не проявлял во время войн большей жестокости и садизма, чем россияне», — генерал Виктор Назаров
— У вас был запас продуктов?
— Да, кое-что было. Мама вообще не любит, когда у нас пустой холодильник, нет запаса, круп, картофеля. Ели раз в день — из-за стресса аппетит пропал, да и опасно было выходить на улицу, чтобы приготовить что-то на костре. К тому же физически трудно было часто подниматься пешком на 6-й этаж.
— Где брали дрова?
— Собирали сломанные взрывами ветки, рубили их (у нас был топор). Люди пилили деревья. Все супермаркеты, гастрономы были разграблены. Но в мебельных магазинах товар еще некоторое время оставался. Так что ломали, пилили эту мебель на костер.
Во дворе нашего дома разжигали где-то 5 костров, потому что у одного всем жителям было бы тесновато.
— А воду где брали?
— Имели определенный запас. К тому же, как я уже говорила, отец несколько раз приезжал к нам, привозил воду и немного еды (хлеб, печенье).
— Какая была температура в квартире?
— Три градуса. А на улице в некоторые дни — градусов 10−15 мороза! Тогда мы жили вчетвером: мама, я, а также бабушка и дядя (они приехали к нам накануне). У нас был большой теплый военный спальный мешок. Мама, бабушка и я спали на одной кровати, укрываясь этим спальником, надев на себя кучу одежды.
— Знаете, наша семья до 2014 года жила в Донецке, — продолжает Валерия. — Так что для нас война началась еще тогда. Отец служил в то время в Донецке в воинской части 3037. Ее вывели в Мариуполь и объединили с другой частью. Мы тогда с мамой переехали во Львов. Затем два года жили в оккупации в Донецке. А в 2017-м переехали к отцу в Мариуполь. Там нас застала большая война. Где бы мы ни жили, нигде не было такого сильного мороза, как в конце холодного сезона 2022 года в Мариуполе.
— Как вам удалось оттуда эвакуироваться?
— Мы узнали от людей, что есть шанс прорваться в Урзуф (поселок километрах в 30 от Мариуполя). Решили на свой страх и риск ехать туда.
— На чем?
— На машине. В 2021 году я сдала на права, но ездила не часто и не в городе, а за его пределами, где не такое интенсивное движение на дорогах. А тут пришлось вывозить семью. Кстати, водить машину меня учил папа. Также он научил меня забивать гвозди, пользоваться отверткой… У меня от него не было никаких секретов — мы очень близки. Все родственники и друзья говорили, что я больше папина, чем мамина. Я и внешне похожа на него.
По состоянию на 17 марта, когда мы решили эвакуироваться, наш автомобиль был целым и невредимым, но бензина в баке оставалось мало. К тому же отец не оставил техпаспорт. Хорошо, что свой «Форд» нам пригнал крестный (он военный, сейчас в плену). Крестный дал нам техпаспорт на свой автомобиль. Я села за руль. В машине было четыре человека и кошка, которую мы посадили в переноску. Я ехала, глядя перед собой, старалась на обочины не смотреть, потому что там лежали погибшие люди.
— По вашим документам оккупанты на блокпостах могли определить, что вы семья военного?
— К счастью, тогда у врага не было базы данных на семьи украинских защитников. На выезде из города находились наши военные, они нас не останавливали. А через несколько километров был блокпост дэнээровцев. Нам повезло, что они не проверили нас, потому что если бы обыскали машину, то нашли бы армейские шевроны (я уже потом их обнаружила). Единственное, что у нас осталось папино, — его серебряный браслет.
Мы эвакуировались вместе с женой молодого офицера, ее дочерью и родителями, у которых жили последние дни в Мариуполе. Они были в другом автомобиле. Если не ошибаюсь, 22 марта этой женщине позвонил ее муж (в Урзуфе была мобильная связь), сказал, чтобы мы немедленно выезжали из того поселка (на тот момент уже оккупированной территории), потому что у россиян, вероятно, уже есть списки родственников украинских военных. «Нас вами будут шантажировать, чтобы мы сдавались в плен», — сказал жене по телефону этот офицер. Так что мы, не теряя времени, поехали в Запорожье.
Перед выездом очень тщательно почистили автомобили, чтобы не осталось «компромата» (чуть ли не обшивку снимали). Нам повезло, что на блокпостах нас не проверяли по базам данных. Но контроль был очень строгим: рылись в машинах, тщательно проверяли телефоны, документы. Чуть не забрали «Форд», за рулем которого я была, потому что техпаспорт оформлен не на меня. Мы придумали, что наш автомобиль сгорел, а у родственника было две машины. На одной он повез свою семью в россию, а другую отдал нам.
— Тогда ваш отец еще был на «Азовстали». Он выходил на связь?
— В первый раз после выезда из Мариуполя мы с ним поговорили по телефону еще из Урзуфа. Это было 20 марта, на следующий день после моего дня рождения. Это стало возможным, потому что у защитников Мариуполя был доступ к спутниковой сети мобильной связи Starlink. В дальнейшем папа звонил по телефону раз в несколько дней. Затем связь стала хуже, ограничивались перепиской в одной из соцсетей. Чтобы найти место, где телефон принимал сигнал, отцу приходилось идти по ночам за несколько километров от укрытия, в котором он находился со своими бойцами. Благодаря тому, что удавалось поддерживать связь с папой, мы помогли многим мамам солдат-срочников узнать, что их сыновья живы и находятся на «Азовстали».
Читайте также: «Я жду тебя всегда, сыночек»: исповедь матери «азовца"-парамедика, который погиб, спасая раненых побратимов
— То есть эти женщины просили вас спросить у отца о тех или иных срочниках?
— Да. Началось с того, что семьи военных, защищавших Мариуполь, создали группу в «Телеграме». Некоторые из мам срочников писали в группе, что у них нет известий о сыновьях. Тогда моя мама написала об этом папе. Он ответил: «Вроде бы все, кто рядом, звонят или пишут домой. Хотя, кто знает этих оболтусов» (так и написал «оболтусов»). Мама отправила ему список солдат, которых ищут их матери. Оказалось, что несколько десятков из них были на «Азовстали», и отец нам об этом сообщил. Одному из ребят — Мите Зубаню — он сказал написать на бумаге письмо маме. Сфотографировал это послание и отправил нам, а мы переслали Митиной маме. Вот такая «полевая» почта нынешней войны. Митя вместе с моим отцом и многими другими защитниками Мариуполя попал в плен. Этого парня потом, к счастью, удалось обменять.
— Ваш отец присылал свои фото с «Азовстали»?
— Нет, ни одной. Он не любит фотографироваться. После того как украинские бойцы сдались на «Азовстали» в плен, родственники видели многих из них на попавших в Интернет фото и видео (в том числе из колонии в Еленовке). К сожалению, ни на одном из этих кадров и видеороликов моего папы не было.
— Ребята, которых держали в Еленовке и вернули по обмену, видели там вашего отца?
— Да, видели, рассказывали о нем. Кстати, один из освобожденных офицеров служил с моим отцом в одной воинской части. Он рассказал нам с мамой, что на «Азовстали» папа и его ребята трижды подрывали себя (отец нам об этом не рассказывал — берег нас). Оказывается, от взрывов российских авиационных бомб укрытие на «Азовстали», в котором он с бойцами находился, трижды заваливало. То есть они три раза оказывались под землей в ловушке. Чтобы выбраться, папа со своими солдатами, рискуя жизнью, взрывали завалы изнутри — и так выбирались наружу.
Читайте также: «Уже 9 месяцев сына нет, но я все равно звоню ему»: мама погибшего в Мариуполе морпеха, жениха «Пташки»
— Ваш отец сейчас находится в Еленовке?
— Нет. Мы не знаем, где он, но то, что не в Еленовке, это точно. Дело в том, что в начале октября пленных оттуда вывезли в другие места. Офицеров отправили на территорию россии. За 8 месяцев плена моему отцу ни разу не предоставили возможность позвонить нам с мамой или написать письмо. Международный комитет Красного Креста (организация, которая по Женевской конвенции имеет право заботиться о военнопленных и контролировать соблюдение их прав) еще ни разу не смогла добиться от российской стороны встречи с защитниками Мариуполя. Единственное, что комитет нам с мамой сообщил, так это то, что отец заполнил карточку военнопленного.
P.S. Недавно члены общественной организации родственников украинских пленных «Вояцький визвіл» встретились в Ватикане с Папой Римским Франциском и подарили ему рушник, которое женщины вышили собственноручно.
На фото в заголовке Валерия (слева) во время встречи в Ватикане с Папой Римским Франциском (фото с сайта https://www.vaticannews.va)
Читайте также: «Били током, морили голодом. Четыре месяца, день в день»: освобожденный из плена боец рассказал об издевательствах рашистов