Состоялась премьера четырехсерийной военной драмы «Я — Надія» о медиках экстренной помощи, которые во время полномасштабного вторжения россии в Украину проявили смелость и преданность профессии, спасая людей под обстрелами в Харькове. Картина стала первым военно-драматическим сериалом телеканала «2+2», снятым во время войны в Украине. Одну из главных ролей, волонтера Елены, сыграла звезда «Спіймати Кайдаша», актриса Антонина Хижняк.
В эксклюзивном интервью «ФАКТАМ» Антонина рассказала о своем самом страшном дне во время войны, общении с отцом своего сына и мечте на день победы.
— Тоня, что изменилось для вас за этот год большой войны?
— Сложно сказать, может, после победы будет возможность вернуть себя к довоенной версии, но сейчас чувствую, что изменилась я сама. Стала более жесткой, более категоричной. Много отложенных эмоций, чувств — ты и порадоваться не можешь, и поплакать. Конечно, периодически становится легче. Но на меня еще очень влияет время года. Мои друзья знают, что зимой я впадаю в анабиоз, все делаю на автомате, это и близко не то состояние, в котором я пребываю летом. Я Лев, родилась в разгар лета, 28 июля, поэтому люблю жару, солнце. Когда дома серо и холодно, мне сложно. До сих пор плохо, когда вспоминаю то время, когда наш дом перманентно два месяца был без света по 18 часов, квартира нагревалась максимум до 10 °C — я спала в пуховике.
— Вы сказали, что стали более жесткой. В какой момент поняли, что так, как раньше, уже не будет?
— Это было в марте. Мы с Сашей (актер Александр Боднар. — Авт.). вернулись из столовой, где волонтерили, были страшно уставшие, читали новостную ленту, и я увидела новость о том, что на Драмтеатр в Мариуполе сбросили бомбу. Там были женщины и дети… Тогда я впервые заплакала и поняла, с кем мы имеем дело. Я даже не знаю, как их назвать. Мой мир разорвался на две половины. До этого казалось, что скоро всё закончится, ведь это не может продолжаться вечно: в 2022 году в центре Европы — война! Громадная страна нападает на нас, а весь мир не знает, что с этим делать. И тут я читаю, что эти твари специально бросают бомбу туда, где написано «дети». В тот момент пришло понимание, что они не остановятся и через две недели — месяц война еще не закончится.
Читайте также: «Ракета взорвалась возле дома моих родителей»: Тимур Мирошниченко о своей агрессии и больших изменениях в жизни
— Что вас вдохновляет?
— Если я долго не сплю, не ем и волнуюсь, то вдохновения нет. Сначала нужно привести в порядок свое тело, уделить ему время, прислушаться к организму — что ему сейчас больше нужно. Мы с Сашей уже вернулись к тренировкам, ходим в спортивный зал, я — на стретчинг. Четыре месяца не занималась, но сейчас ощущаю новый цикл жизни. Новый год начался, уже весна, увеличивается световой день, появляются силы и желание что-то послушать, придумать, поехать на встречу. Иногда хочется закрыться от всего мира и сидеть дома, но это не доставляет мне никакого удовольствия. Мне нужно к людям, общаться, планировать. Вдохновение я черпаю в процессе, работе. Еще люблю послушать музыку.
— Надеялись ли вы, что, несмотря на войну, будет сниматься кино?
— Прогнозов никто делать не мог. В душе, конечно, я надеялась. Единственное, были постоянные сомнения: что именно мы должны снимать и транслировать, какие это будут истории, о ком. Я реально оцениваю обстановку и понимаю, что сейчас больше время документальных проектов, чем игровых. Поэтому рада, что первый художественный сериал за время войны «Я — Надія» коснулся истории реального фельдшера. Люди, которые работают сегодня каждый день, обеспечивают наше ежедневное выживание — медики, коммунальные предприятия, работники социальных служб, продовольственных предприятий, — настоящие герои.
— Что вы почувствовали, получив приглашение на съемки в сериале о войне?
— Когда прочитала синопсис, первая реакция была: «Ох, это будет тяжело!». Снимать сериал о событиях, свидетелями которых мы все являемся, ответственно. В таких темах у тебя нет права на ошибку. Потому что это не какая-то выдуманная история, некоторые ситуации списаны с реальных событий. Честно говоря, я волновалась, имею ли ментальные и физические силы заходить в проект. В то время я сомневалась, могу ли вообще вернуться на съемочную площадку.
— И что стало решающим моментом?
— Сыграл актерский кураж: а как это — круглый год сидеть без работы, а потом зайти в съемки, это вообще реально?! Было интересно, как мы организуем съемочный процесс во время войны, учитывая комендантский час, тревоги, отсутствие электроэнергии. И главное, проект — возможность отдать дань уважения людям, которые работают ради нас, рискуя своей жизнью.
— Какие сцены стали для вас самыми тяжелыми?
— Больше всего запомнились съемки в Ирпене, когда мы снимали масштабную сцену на улице, рядом с четырьмя пустыми девятиэтажками. На площадке были спасатели ГСЧС, пожарные машины, «скорые». Полная имитация вызова после прилета. И я думала: «Боже, боже, это же реальность! Это происходит практически каждый день».
Я еще боялась, не напугаем ли мы местных жителей. Но от классических экшен-сцен с огнем, взрывами, разрушениями команда отказалась, потому что есть определенные ограничения из-за военного положения, и с нравственной точки зрения не хотелось травмировать живущих там людей.
— Каким было ваше 24 февраля?
— Около пяти утра первым позвонил брат. Он у меня трудяга, но и погулять любит, так что я подумала, что он после вечеринки хочет ко мне заехать. Спрашиваю: «Что такое, чего ты звонишь?» Пауза… «Сестра, война». И потом всё. Шок. Мы живем на 16-м этаже, одни окна выходят на наш город, другие — на Обухов, Калиновку, где мои родители. Все вспыхивало, гремело, с каждым часом становилось все громче. Начала обзванивать родных — кто, где и как. Четко помню: одно из первых, что я сделала на автомате, начала фотографировать документы. Параллельно собирала «тревожный» рюкзак, и мы спустились в подвал. Но его нельзя назвать надежным укрытием, потому что должно быть два выхода, доступ к воде и воздуху. Если вдруг попадание в 16-этажку, она просто складывается, и всё. Сначала мы бегали в убежище каждый раз, когда была сирена. За год войны отношение к этому изменилось. Мы почти перестали спускаться, потому что ночью со спящим ребенком, которого еще по дороге нужно одеть, не набегаешься.
— 24-го вы думали о том, что нужно выезжать из города?
— Нет. Помните, в фильме «Бойцовский клуб» есть сцена, где рушатся дома, все горит, а они просто смотрят на это все и держатся за руки. Так и мы. В первые трое суток в городе были огромные пробки, потому что через Украинку выезжали люди из Киева, а мы с Сашей стояли у окна и наблюдали. Мысли поехать самим у нас не возникало. Тем более в Украинке живет моя бабушка, состояние которой в начале войны резко ухудшилось. Мы начали возить ее на обследования, лежали в больницах и, наконец, в апреле поехали в Киев, где ей сделали операцию на сердце. После этого окончательно стало ясно, что она нуждается в постоянном уходе. Поэтому у меня были причины остаться. С первой секунды у меня было ощущение, что я должна быть дома, мне здесь безопаснее всего, и я буду здесь до конца.
— Ваш бывший муж не был против того, чтобы вы с сыном оставались под Киевом?
— Первые недели вообще не было понимания, что делать. Затем семья мужа и его девушка поехали к родственникам в Тернополь. Я отпустила сына с ними, потому что сама ехать не хотела и не могла, а они все же для него не чужие люди. Тем более что Максим очень любит бабушку, она для него как вторая мама. Потому я была спокойна. Пока сын был в Тернополе, мы с Сашей волонтерили, помогали фондам, готовили в столовой для наших военных. Через месяц я поехала навестить сына, и домой мы вернулись все вместе.
Читайте также: «Вместе мы сильнее»: Вера Кекелия спасла свой брак во время войны
— Как отреагировал ваш сын, когда началась война?
— Я пыталась держать себя в руках. Но он сам все услышал и увидел, потому что было довольно громко и страшно. Максим сразу понял «правила игры», и за эти месяцы войны очень быстро повзрослел. В свои 5 с половиной лет он прекрасно понимает, что значит, когда звучит сирена, что надо собираться и идти, не время капризничать. Я не рассказывала ему подробностей, не накачивала негативом, но со временем он начал делать выводы, которые меня удивляли. Когда работает ПВО или он видит ракету, говорит: «Эта ракета летит из россии, а наши воины нас защищают. А давай нашим военным нарисуем что-нибудь». Когда я шила флаги, он предложил отправить флаг воинам. Для меня было открытие, когда он сказал: «Надо, чтобы все говорили по-украински. Когда все будут говорить на украинском языке, закончится война».
— Какой момент за прошлый год стал для вас самым трудным?
— Наверное, когда бабушка лежала в разных больницах. Было принято решение делать ей операцию на открытом сердце. Ей 78 лет, поэтому мы очень переживали, как все пройдет. Всем занималась я, поскольку живу к ней ближе всех. В какой-то момент ей было так плохо, что она уже не ходила, так что нужно было найти коляску, везти ее. Тогда не было бензина, повсюду стояли блок-посты. Это был напряженный месяц. Стало легче, когда она вернулась домой и я поняла, что бабушка может немного о себе заботиться — дойти до туалета, приготовить какую-то еду. Сейчас она чувствует себя гораздо лучше, но я продолжаю помогать ей. Это уже навсегда. И это еще одна причина, почему я не хочу никуда уезжать. Кто же тогда будет заботиться о моей бабулечке? Я ее очень люблю. Мне кажется, артистичностью я пошла в нее, потому что Мария Яковлевна еще та артистка (смеется. — Авт.).
— Уже знаете, что сразу сделаете, когда мы победим?
— Хочу поехать в тур по Украине. Обязательно съезжу на море, в наш, украинский Крым. Саша из Севастополя, и это болезненная тема для него. В 2014 году в его родной город пришли зеленые человечки и забрали дом. Теперь есть одна большая мечта на двоих — выгнать оттуда всех этих тараканов, чтобы он смог ездить домой в Крым, как раньше.
Недавно ведущий «Завтрака с 1+1» Егор Гордеев рассказал «ФАКТАМ» о пережитом за год полномасштабном вторжении россии в Украину.