Два с половиной года назад Лариса Мусиенко с мужем взяли под опеку из Киевского городского дома ребенка им. М. М. Городецкого, расположенного в Ворзеле, семейную группу из четырех детей: мальчика 6 лет и его сестричек 5, 4 и 2 лет (в интересах семьи имена и некоторые данные изменены. — Авт.). Решение о пополнении на тот момент уже многодетной семьи родители принимали вместе с биологическими детьми. Обстоятельства взвешивали серьезно: ведь брата и сестричек изъяли из неблагополучной семьи. Однако в документах было отмечено, что малыши здоровы, лишь имеют незначительную задержку психического развития (ЗПР), наблюдаемую у многих деток, которых берут из интернатских учреждений в семьи. Мусиенко были уверены, что любовь, терпение и желание помочь со временем исправят ситуацию.
Но вскоре они узнали, что им не сообщили о тяжелых диагнозах, которые в действительности имеются у приемных детей. Через какие испытания пришлось пройти всей семье, как родители спасали кровных и приемных детей из-под оккупации и как война повлияла на реабилитацию детей, рассказала Лариса Мусиенко. А специалист, которая разбирается в вопросах принятия детей в семьи из специализированных детских учреждений, объяснила, как в дальнейшем можно предотвратить подобные случаи для приемных семей и усыновителей.
— Когда мы забирали детей из детдома, то они были очень ухоженные внешне: накормленные, одетые, чистенькие, — вспоминает Лариса Мусиенко. — Не было опрелостей, аллергии. Когда мы еще посещали детей в детдоме, они были достаточно спокойны, уравновешены, рассудительны. А дома детей словно подменили: они крушили все вокруг, их нельзя было остановить, уложить спать. Я не могла понять столь поразительной разницы между тем, какими дети были в интернате и какими стали дома.
Сначала родители все списывали на адаптацию. Они были готовы тратить время и деньги на полноценную реабилитацию детей и обращались к разным специалистам. Но время шло, а ситуация все ухудшалась.
— И тогда я обратилась к известному психологу-психотерапевту, — продолжает Лариса. — Он протестировал детей и сказал: «Немедленно к гинекологу и к психиатру». Такие маленькие дети и — гинеколог. Как? В конце концов обратилась — у всех троих девочек были гинекологические диагнозы.
Когда мы начали искать ответы, откуда они, мне объяснили и в СПД, и в детдоме, что они не должны делать детям такие исследования и тем более не должны лечить подобные заболевания. Я так и не поняла, кто этим занимается. Мне объяснили врачи, что причин для таких диагнозов может быть много: как недосмотр, инфекция, так и ранняя половая жизнь.
Устраивать расследование родители не стали, чтобы не помешать детям, их будущему. А когда опекуны стали давать ребятишкам выписанное психиатром лекарство, появился ответ на другой вопрос.
— Среди препаратов девочка, так сказать, сохранившая интеллект, узнала таблетку: «Вот такую витаминку нам давали в детдоме». Это успокаивающее. Однако ни в каких документах не было записано, что дети принимали какие-то препараты. Но у всех четверых органическое повреждение мозга как следствие образа жизни, который вели родители. Не увидеть этого в медицинском учреждении не могли. Если бы нам сразу сказали, что надо давать успокоительное, то детям было бы намного легче. И нам самим. Полагаю, опекуны должны знать не только историю изъятия у родителей, но и все о состоянии здоровья ребенка, — говорит Лариса.
К сожалению, люди, берущие детей в семьи, кроме усыновителей, не имеют права проводить им полное обследование. Между тем в Украине есть случаи, когда родители, взявшие детей в семью, возвращают их в учреждения. И из-за скрытых диагнозов тоже. В отличие от других родителей семья Мусиенко не сдалась и не сняла с себя ответственность за уже принятое решение.
— Да, взять в семью четырех детей с психиатрическими особенностями, это очень тяжело. Нет ни дня, ни ночи. И самое сложное, что нет механизма поддержки семей с такими детьми, соответствующих социальных услуг. Мы пробовали и няню брать. Но взрослые не выдерживают. Я на биологических детей могу больше положиться, чем на наемных нянь.
Биологические дети Мусиенко старше приемных, одна дочь уже взрослая. Безусловно, то, что они поддержали родителей, повлияло на развитие ситуации.
— Старшие заботятся о младших, — объясняет Лариса. — А те воспринимают их как старших братьев и сестер, слушаются, понимают иерархию. Если это касается, скажем, уборки, они все вместе хватаются за веники-тряпки, вместе готовят. Мы стараемся, чтобы все что могут младшие дети делали самостоятельно: обуваются-одеваются, едят, моют руки
Семья «лечит» младших не только своими силами. Родители долго подбирали соответствующую профессиональную помощь.
— Все младшие дети работают с психологом, психотерапевтом, поскольку есть вопросы, которые я не могу решать самостоятельно. К примеру, у нас очень большая проблема — это воровство: они тянут вещи, деньги, какие-то мелочи. Мы проходили сказкотерапию, песочную терапию… Также реабилитация включала нейропсихолога, коррекционного педагога, логопеда и специализированное заведение, в котором много и родительских деток. Наши дети ничем не отличаются от родительских. Наших даже стали хвалить, что они воспитаны.
Реабилитация продолжалась, родители и специалисты отмечали значительный прогресс в развитии детей. Чтобы дети лучше развивались и имели больше своего пространства, Мусиенко решили сменить киевскую квартиру на загородный дом в Киевской области. И тут началась война…
— 22 февраля мы как раз переехали, перевезли все вещи и оказались в поселке, где никого и ничего не знали. А 24 февраля начались обстрелы, мы наблюдали высадку российского десанта и не могли понять, что происходит. Это был какой-то сюрреализм! Было очень страшно, — вспоминает Лариса.
Сначала семья не уехала в город, потому что не понимала ситуацию. А потом взорвали мост в сторону Киева. Вскоре в поселке исчезли свет, потом вода, потому что насосы питались от электроэнергии.
— Слава богу, оставался газ, поэтому мы могли готовить еду. Запасов продуктов особо не было, магазин россияне разрушили танком. У нас не было подвала, но имелся бассейн. Мы накрыли его досками, чтобы дети хоть где-то могли спрятаться. Ближайший к нам подвал находился в церкви. Мы разыскали священника, однако нам туда не разрешили зайти, вероятно, он принимал российских солдат.
Семья не знала, как уехать, потому что российские войска расстреливали автомобили. Поэтому оставалась в своем доме до 7 марта (2022 года. — Авт.) и пережила много ужасных моментов. Все отражалось на детях.
— Если старшие дети, биологические, в случае опасности хватали малышей и бежали в укрытие, то у младших реакции были совсем неординарные. Когда нас обстреливали, они хлопали в ладоши и кричали: «Ура! Стреляют!». Также у них обострились все болезни: энурез, энкопрез. А памперсов не было. Стирать негде, сушить — тоже, это был кошмар.
Когда запасы еды закончились, Мусиенко фактически начала голодать. Последней каплей для семьи стало то, когда российские военные вошли в их дом.
— Они вели себя как хозяева: делали что хотели, брали что хотели. Мы поняли, что нужно хвататься за любую возможность, чтобы как можно скорее отсюда выбраться. На следующий день по улице шли представители Красного Креста с белыми флагами. Я и все дети быстренько взяли с собой каждый только по одному рюкзачку и пошли с ними, забрав свою собаку. Муж остались в селе, потому что у него больная мама. В сопровождении Красного Креста мы вброд перешли реку у разрушенного моста. Дети шли с мокрыми ногами, но никто не заболел — такой был стресс.
Сначала Киевская служба по делам детей предложила семье эвакуироваться в Ужгород, в центр беженцев. Когда закончилось лекарство, у младших детей началось обострение психиатрических недугов. Срочно нужен был психиатр, чтобы выписать новый рецепт на препараты, но попасть к нему все не удавалось. В это время Ларисе стали предлагать разные варианты выезда за границу. Она очень не хотела уезжать из Украины, но подкупило предложение одного из благотворительных фондов устроить их в мюнхенский Центр для детей с психическими нарушениями. И семья двинулась в путь.
— Однако до Мюнхена мы не доехали, — рассказывает Лариса. — Нас поселили в деревне в 50 километрах от города в дом, где жили незрячие супруги, двое их детей и собака. Для нас там ничего не было, спали на матрасах. За приют мне предложили ухаживать за супругами. Как, если у меня своих 9 детей, четверо из которых нуждаются в особой помощи?
Впоследствии немецкие благотворители переселили семью Мусиенко в другую деревню, в отдельный дом. Но главная проблема для Ларисы не решалась. Дети так и не получали врачебную помощь. К психиатру их записали на лето. Немцы, если и хотели помочь семье, не знали как. Потому что в Германии все медицинские услуги предоставляются по записи, и это проблема. Те, кто заботился о семье Ларисы, не сталкивались с подобными случаями: когда так много детей и половина из них больны. Через два месяца женщина с детьми переехала в Болгарию. Знакомые снабдили питанием, помогли найти жилье. Лариса надеялась, что оздоровление на морском побережье пойдет детям на пользу. Но им становилось все хуже. А с медицинскими услугами не смогли помочь и болгары.
— А дома поселок наш уже освободили… Папа наш, к счастью, был жив-здоров, дом наш почти не пострадал, поэтому мы решили возвращаться домой. Все те услуги, которые я за границей не могла получить три месяца, здесь мы получили в течение недели. Как бы кто ни ругал наши социальные услуги, нашу медицину, поверьте, они у нас супер! Однако реабилитацию детей пришлось начать почти заново. И сейчас для нас самое важное — поднять их.
Мальчику и девочкам, попавшим в семью Мусиенко, повезло. Но не исключено, что другие в таких обстоятельствах сделали бы выбор не в пользу детей, чем нанесли бы им еще большую травму. Как и почему возникают подобные ситуации с принятием детей в семьи из специализированных детских заведений?
Получить комментарии именно по этому поводу от руководства Ворзельского детдома не удалось. Пока он не работает, потому что находится в стадии реформирования. Однако ситуацию прокомментировала Алена Терещенко, специалист, которая в свое время возглавляла управление материнства и детства Минздрава, а сейчас является директором Киевского городского центра реабилитации детей с инвалидностью.
— Вообще, такую ситуацию можно комментировать, когда видишь документы о том, что именно было написано в справках детей и какие предписания им делали, какие лекарства давали, — говорит Алена Терещенко. — Рассказы родителей — это только видение семьи. В целом же психиатрические диагнозы ставятся только по достижении ребенком 4-х лет. Психолог в заведении есть, он должен был работать с этими детьми. До этого он мог увидеть задержку в развитии.
Если речь идет об эпилептических приступах, то возникает вопрос, почему персонал не сообщил об этом родителям. Тем более если давали таблетки. Однако это нужно доказать, мы обо всем говорим со слов мамы.
Что касается возможных гинекологических проблем у девочек, то Алена Терещенко отмечает: в интернатных учреждениях каждый ребенок должен проходить медицинское освидетельствование дважды в год.
— Однако обычно гинеколог не осматривает маленьких девочек, если нет симптомов. Опять же, не зная конкретики, мы не можем говорить и о происхождении недугов. К примеру, это может быть врожденная проблема или дети могли получить заболевание еще до изъятия у родителей. Ребенок может переохладиться и получить инфекцию и в приемной семье. Инфекция мочеполовых органов, как правило, проявляется, если она есть. Но если работники заведения действительно знали о заболевании, то опекунам должны были предоставить полную информацию о состоянии детей, их развитии и происхождении, о том, что происходило в заведении.
Ссылаясь на свой опыт, специалист отмечает, что иногда родители перед тем, как взять ребенка к себе, недостаточно интересуются информацией о нем.
— Нужно знакомиться с ребенком в течение длительного времени, а не одного-двух визитов, и не стесняться расспрашивать о его развитии у работников заведения. Если в документах речь шла о задержке психомоторного развития у всех детей, это уже серьезный повод задуматься: «Почему дети оказались в институциональном учреждении?» Если у родителей есть психиатрические диагнозы или они вели асоциальный образ жизни, если у них был алкогольный синдром или другая зависимость, то такое поведение с большой вероятностью отразилось на здоровье детей.
Чтобы потенциальные приемные родители могли получить полную картину, Алена Терещенко советует законодательно утвердить следующее:
- Право на проведение независимого медицинского осмотра и диагностики ребенка, чтобы точно знать о возможных проблемах в будущем. Это ответственность приемных родителей.
Также право наблюдать за ребенком вне стен заведения длительное время. Пусть в сопровождении работника учреждения, но чтобы кандидаты могли ходить вместе с детьми в кафе, на детскую площадку, в кино. Тогда была бы возможность заметить, что что-то не так.
Председатель правления «Украинской сети по правам ребенка» и директор по развитию программ МБФ «СОС Детские Городки Украина» Дарья Касьянова убеждена: если дети воспитываются в специализированном медицинском учреждении, то им обязаны оказывать соответствующую помощь:
— Это первая обязанность работников соответствующих учреждений: диагностировать проблемы со здоровьем и позаботиться о лечении. Дом ребенка среди разных типов институциональных учреждений является самым дорогим. Если не хватает собственных сил, то заведение должно пригласить специалистов со стороны — у них есть все возможности для этого. Для понимания: на содержание одного ребенка в течение месяца в такие заведения в среднем по Украине, согласно данным Минздрава, еще в 2019 году выделялось до 100 тысяч гривен! Это очень высокая стоимость. Я знаю историю данной семьи: эти дети содержались в учреждении больше года, о диагнозах мама говорит правду, их нельзя было не заметить в течение длительного времени. Почему за такой период они не получили диагностику и помощь? К сожалению, вопрос остается риторическим.
Также Дарья Касьянова предлагает посмотреть на эту ситуацию именно с точки зрения интересов детей, а не взрослых.
— Относительно устройства большой семейной группы в семью, возможно, нужно было бы предложить родителям, которые уже имели своих 5 детей, брать детей из интерната не под опеку, а создать детский дом семейного типа (ДДСТ. — Авт.). Ведь приемные семьи и ДДСТ согласно законодательству должны сопровождаться специалистами. И тогда специалисты с самого начала видели бы все эти проблемы по мере их выявления и предоставляли бы профессиональные консультации. А тут мама вынуждена сама искать специалистов. Впрочем, нужно, чтобы и система выполняла свои функции и занималась такими детьми.
Еще следует не забывать о праве каждого ребенка воспитываться именно в семье. И на этапе установления контакта между потенциальными родителями и ребенком также необходимо сопровождение и понимание ситуации. Потому что кандидаты часто делают выбор эмпатийно. А в учреждении работают люди, знавшие этих ребятишек длительное время, и именно они должны обращать внимание кандидатов на проблемы, которые есть у детей либо могут проявиться впоследствии из-за наследственности. Должна быть ответственность и честность прежде всего в отношении ребенка, а не только в отношении его потенциальных родителей.
Ранее «ФАКТЫ» рассказывали, как известный украинский пастор Роман Корнийко в первый день войны из-под бомб эвакуировал в Германию 157 детей-сирот.
Фото: invalirus.ru