Военный корреспондент программы «Факты» (ICTV) Константин Мельников уже девять лет освещает войну в Украине. Говорит, что накануне 24 февраля 2022 года у него было предчувствие обострения ситуации, но таких масштабов вторжения россии он не ожидал.
В эксклюзивном интервью «ФАКТАМ» Константин рассказал о своем страхе, жизни на канале и самой заветной мечте.
— Для журналистов, которые, как и я, еще с 2014 года ездят на передовую, особенно ничего не изменилось, — рассказывает Константин. — В плане личного восприятия войны, потому что мы постоянно были в водовороте событий. Осознание происходящего было всегда. Может, сейчас стало немного труднее, потому что мы понимаем, что наша работа не должна мешать военным, и максимально подстраиваемся к условиям. К тому же гораздо больше видишь «жести». Когда мы работали на направлении, где шли наступательные бои, были десятки тяжелораненых. Но ты должен быть собранным и делать свою работу.
— У вас было предчувствие полномасштабного вторжения?
— Помню, как в начале февраля 2022 года я был в командировке, в зоне тогда еще ООС. Мы все время мониторили ситуацию, но обычно новости состояли из информации от Генштаба. Работа военного журналиста стала рутинной. Однако было понимание, что войну нужно показывать, о ней нужно говорить. Помню, 17 февраля, читая информацию Генштаба, вижу, что к 11 утра уже 117 провокаций на фронте. Раньше такая цифра могла быть за месяц! Стало ясно: что-то начнется. Неделю мы жили в напряжении. 23 февраля 2022 года вечером в чате военкоров кто-то написал, что на территории «ЛДНР» полностью отключили мобильную связь. Но даже тогда никто не осознавал масштабов и, уж точно, не ожидал того, что с пяти часов утра вокруг Киева будет высаживаться десант. В 21-м веке представить, что начнется полномасштабная война, было «лютым трэшем».
Читайте также: «Россияне ездили по телам наших военных на танках»: военкор Алла Хоцяновская о поисках пропавших героев
— Каким было ваше утро 24-го?
— У меня была утренняя смена. Накануне я рано пошел спать, и в пять утра, когда начались взрывы, меня разбудила девушка со словами: «Просыпайся, началась война». Утро было очень сумбурное. Мы живем на Академгородке, скооперировались с друзьями, жившими рядом, и поехали на авто по проспекту Победы. В центр дорога была пустая, а с другой стороны — сплошная пробка. Я ехал на ICTV, потому что была предварительная договоренность, что, если что-то случится, собираемся все на канале.
— Было чувство страха?
— Нет, мы просто все погрузились с головой в информацию, которая обновлялась очень быстро. В рамках эфира «Фактов» появились спецвыпуски, тогда еще «Единого марафона» не было. Мы выходили с новостями каждые полчаса. Информация шла «с колес», но зрителям она нужна была. У киевлян была паника, но нас спас объем работы.
— Многие журналисты тогда жили на каналах.
— Да, потому что Киев превращался в крепость. Появилось много блокпостов, транспорт не ходил. Я решил, что лучше жить на канале.
— Был момент отчаяния, паники?
— Мы всегда проговаривали, что делать, если… Однако отчаяния не было. Помню, на следующий день я отправил девушку к родителям в Ровенскую область, а сам две недели жил на канале. Затем впервые вернулся домой, чтобы посмотреть, что с квартирой. Когда мы уезжали с канала, первый блокпост уже был возле торгового центра «Украина». Было очень необычное ощущение, потому что мы привыкли, что такое видишь где-то далеко, на востоке. А тут несколько сотен метров и… В Академгородке уже было слышно, как в Ирпене раздаются взрывы. Война была прямо рядом. Помню, когда я вошел домой, было тревожное, какое-то грустное чувство и непонимание, что делать дальше. Но паники не было.
— Помните свой первый выезд на фронт?
— Это было в 2014 году. Я работал журналистом на региональном львовском канале. Это был выезд с волонтерами. Оператор не смог поехать с журналисткой, и я вызвался. Знаете, для журналистов тогда это было интересно, такой информационный повод. Ты едешь с осознанием того, что попадешь в историческое событие. Тогда никто не верил, что война затянется почти на десять лет и будет масштабной. Мы ехали по разбитым дорогам, ночевали в военном госпитале в Бахмуте. Через несколько десятков километров были боевые действия, мы слышали, как что-то взрывается. Было странно, но была вера в нашу армию и понимание, что украинцы просто так не сдаются. И это ощущение с 2014 года у меня ключевое. Если бы мы не верили в ВСУ, мы бы не ехали на войну. Еще один парадокс: чем ближе к эпицентру событий, тем проще все воспринимается. Выжил — и хорошо. Наверное, мы, журналисты, сейчас иначе воспринимаем мир. Эмоции нас догонят уже после войны.
Читайте также: «Не исключаю, что мне придется взять оружие»: военкор Анна Калюжная о поездках в Бахмут
— Где на фронте вы были последний раз?
— Это была Донецкая область, Часов Яр, который постепенно превращается в Бахмут, потому что его постоянно обстреливают. Также горловское направление. С начала войны оно, кстати, было самым спокойным. Линия фронта там совсем не сдвинулась. А в последнее время начала усиленно работать авиация. Местное население не очень активно эвакуировалось, потому что было спокойно. Мы приехали, на улицах гуляли дети, ели мороженое. Мы работали в стабилизационном пункте, и меня шокировали наши медики. То, что они делают, это больше, чем позволяют их возможности! Они настоящие герои.
— Какие настроения сейчас у бойцов?
— К сожалению, наши военные имеют только позорные 10 дней отпуска. У них есть физическая усталость, но настроены они по-боевому. Армия становится более профессиональной и классной.
— Сейчас все мечтают о победе…
— Так же и я. Но есть страх: на каких условиях? Если это будет «условный мир», то этого не хочется. С таким соседом, как россия, трудно что-то прогнозировать. Я больше мечтаю о гарантиях того, что это никогда не вернется и нашим детям и внукам не придется столкнуться с войной. Потому что сейчас мы живем в страшное время. Не пожелаешь этого никому пережить. Даже россиянам. Пусть их просто не будет.
Ранее военкор Дарья Литовченко рассказала «ФАКТАМ» о работе в освобожденном Херсоне.