Главного режиссера Мариупольского драматического театра Анатолия Левченко уволили с должности еще в 2018 году. Одной из причин была его проукраинская позиция. Тогда Левченко не сдался и организовал свой театр «Терра инкогнита» — как он говорит, единственный украинский в Мариуполе. Очередная премьера должна была состояться 25 февраля 2022 года…
Анатолий Левченко так и не уехал из блокадного города. Вместе с женой, больным аутизмом сыном и старенькой тещей он прожил в Мариуполе страшных два месяца. Пока за ним не пришли оккупанты и, обвинив в проукраинской позиции, на долгих 10 месяцев бросили в тюрьму в Донецке.
В эксклюзивном интервью «ФАКТАМ» Левченко рассказал о желании покончить с жизнью, пытках в тюрьме и получении российского паспорта.
— Еще с 2014 года я понимал, что россия — это империя, которая никогда не оставит Украину, — говорит Анатолий Левченко. — Но в Мариуполе это не все понимали или не хотели видеть очевидные вещи. Были и те, кто говорил, что большая война — это несерьезно.
— Понимая, что вторжение произойдет, вы все-таки не уехали из города.
— Для меня Мариуполь стал родиной, хотя я здесь и не родился. Но здесь жила моя семья — жена, больной аутизмом сын, старушка теща. У нас не было своей машины. К тому же глава государства сказал, что войны не будет, и я поверил.
— Вы были последним главным режиссером печально известного Мариупольского драматического театра.
— Меня поперли с этой должности в 2018 году. В том числе из-за моей проукраинской позиции. Сейчас директор театра, который это сделал, сотрудничает с россиянами. Хотя для меня это не сюрприз. В 2020 году я основал единственный украинский театр в Мариуполе «Терра инкогнита». Наша очередная премьера должна была состояться 25 февраля 2022 года. На нее были проданы все билеты. Пьеса называлась «Видишь ли ты свет в конце тоннеля», но…
— Каким было ваше 24 февраля?
— Тогда мы почувствовали войну только из новостей, город еще не бомбили. Начали обстреливать Мариуполь из Новоазовска — это восток Мариуполя. Страшные обстрелы города начались в первых числах марта. Тогда отключили сразу все: свет, газ, отопление, интернет, мобильный телефон. Мы очутились в изоляции. Несколько дней мы еще думали, что кто-то нас спасет, как это было в 2014 году. Но где-то в середине марта, когда уже на улицах Мариуполя увидели военных «ДНР», а затем и россиян, поняли, что никто не придет.
С 8 марта началась бомбардировка «Азовстали». Мы живем на девятом этаже. Из моего окна открывается вся панорама «Азовстали». Помню, что однажды я насчитал за сутки 80 сброшенных бомб. Потом уже просто не считал, перестал обращать внимание. Потому что встал вопрос, как жить и сможем ли мы вообще выжить.
— Как вы тогда держались?
— О многих вещах не хочется и вспоминать. Еду готовили на костре, который разводили прямо перед домом. Задача была — искать дрова. Домашние запасы еды быстро кончились. Несколько находившихся рядом магазинов люди в первые же дни размародерили. И я в этом тоже участвовал. А что было делать? Но и этих продуктов надолго не хватило. Два месяца мы ели только лепешки из муки и подсолнечного масла, которые жарила на костре жена. Теща, которой было 92 года, не выдержала такой жизни. Она все время была в сознании, вспоминала, как выживали во Вторую мировую, и все спрашивала: «Чего эти русские от нас хотят?» Второго апреля она тихо ушла из жизни, и я похоронил ее на газоне у дома. Взял лопату, выкопал вместе с соседями яму. Положили ее туда в одеяле. Тогда я впервые за долгое время плакал…
— Это было отчаяние?
— Знаете, я человек, который всю жизнь работал с эмоциями и уже, казалось бы, стал «железобетонным». Но вот я закопал тещу и подумал: нужно что-то сказать. Начал читать «Отче наш». И только произнес первые слова, как стоящие во дворе рядом российские «Грады» начали бить. Вот тогда не смог сдержаться, заплакал и сказал: «Сергеевна, это тебя так отпели». Я просто не мог держаться, это была безысходность — за что ей это?.. Через год тещу перезахоронили на городском кладбище.
— Сколько человек оставалось тогда в доме?
— У кого была возможность, те уехали в начале марта. Но мы знаем, что не все они доехали, потому что россияне расстреливали и машины с гражданскими. В нашем доме, в котором перед вторжением жило около трехсот человек, в начале марта осталось 15.
— Что помогало вам держаться?
— От бабушки у нас осталась настойка пустырника. Накапаем ее и ложимся спать. А в три часа ночи начинается «бабах». Квартира дрожит, люстра качается, мебель падает… Кстати, сейчас я тоже не могу спать, потому что здесь тихо. А мы привыкли: если долго тишина, кто-то перезаряжает оружие.
— Вы ведь понимали, что каждый раз может прилететь и к вам.
— Когда нам с женой пришло понимание, что это может случиться, я сказал: «Если Богу будет так угодно. Но мы хорошие люди…»
— Как сын переживал то время?
— Артем — невербальный аутист. Он практически не разговаривает. За три года мы выучили с ним шесть слов. А через полтора месяца жизни под обстрелами, он выучил слово «стреляет». Когда начиналась атака, закрывал уши и только говорил: «Стреляет, стреляет…» Сейчас ему легче. Главное — он снова смотрит свой любимый украинский музыкальный канал и что-то «мурлычет» под нос.
— Сколько времени вы провели в тюрьме?
— Почти 10 месяцев. Меня взяли 20 мая 2022-го, а отпустили 9 марта 2023 года. Меня арестовали за три дня до того, как я договорился, что нас вывезут из Мариуполя. Уже и деньги собрал. Но чтобы уехать, нужно было пройти фильтрацию. Вот там меня и «вычислили». Я знаю, что на меня написали донос, но у оккупантов не было моего адреса. И тут меня зафиксировали. Когда меня забирали из Мариуполя и увозили в Донецк, офицер ФСБ предлагал признаться, что я работал на СБУ. Это был полный бред.
— Вас держали в донецкой «Изоляции» — месте, где еще с 2014 года расстреливали украинцев.
— Я находился там месяц. Люди еще ее называют «Изольда». Это было самое тяжелое для меня время. Я знал, что в «ДНР» есть смертная казнь, и мне говорили: «Если ты не будешь с нами сотрудничать, тебя расстреляют». У меня не было никакого общения с семьей, не знал, что с ними. Помню, однажды у меня было желание выброситься из окна.
— Физически над вами издевались?
— Нет, но рядом был парень, которого все время таскали на допросы, и мы слышали, как он кричал. Его пытали током, мы видели его белые запястья от наручников. Меня не пытали, должно быть, понимали, что поднимется шум, если я умру. Кстати, я оставил себе обычный пакет из магазина в Мариуполе, который надевал на голову всякий раз, когда к нам в камеру кто-то заходил. В «Изольде» тюремщики боялись, что потом мы сможем их узнать.
— Вы были в тюрьме и во время так называемого референдума о вступлении оккупированной россиянами территории в россию.
— Да, и меня тоже водили голосовать. Я поставил галочку напротив «нет». Боже, как меня потом били… Но для меня это было принципиально — сейчас не так стыдно.
— Как вам удалось освободиться?
— Меня обвинили по трем статьям «ДНР»: разжигание межнациональной розни, экстремизм и терроризм. Две последние статьи возбудили 14 октября, не учтя, что с четвертого октября на временно оккупированной территории начали действовать российские законы. Случилась такая юридическая коллизия. По российским законам меня не могли держать более четырех месяцев с подпиской о невыезде. Я вернулся домой 9 марта и первое, что спросила моя жена: «Когда мы отсюда уедем?»
Читайте также: «Оккупанты сделали вывод, что я американский шпион»: херсонский историк о пережитом в плену
— Каким вы застали Мариуполь?
— Когда я покидал город, все было в воронках от снарядов. Расстрелянные машины, черные пораженные снарядами дома. Когда вернулся через год, разрушенные дома уже сравняли с землей. От театра остался только фасад, за ним — котлован.
— Сколько денег стоило вам возвращение в Украину?
— 120 тысяч рублей — мы нашли человека, который занимается вывозом с 2015 года. Это траты на логистику и прочее. Не так просто сейчас выехать с оккупированных территорий. Деньги собирали мои знакомые в Украине. Помогли волонтеры — проект «Найти своих» Екатерины Осадчей, который ищет украинцев, потерявших связь с родными, и помогает вернуться на свободные украинские территории. Также я благодарен правозащитной организации «Смена». Для того чтобы уехать, нам пришлось получить российское гражданство. Но потом в Сумах мы с удовольствием выбросили эти паспорта.
Выезжали через Новоазовск, Воронежскую область, Белгород. Нас довезли до пункта пропуска через границу с россией «Колотиловка». Потом еще два километра мы шли пешком до нашего пункта «Покровка». Тащили с собой четыре мешка на «кравчучке» по разбитой дороге, на обочине которой лежали выброшенные чемоданы и чьи-то вещи.
Читайте также: «Мне натянули на глаза вонючую шапку, заломили руки и потащили»: директор Херсонского театра о пребывании в плену рашистов
— Что почувствовали, когда ступили на украинскую землю?
— Увидев украинский флаг, я остановился и попросил жену сделать фото. Тут Артем услышал далекие взрывы и снова вспомнил о своей «стреляет». На что я ответил: «Нет, это салют». Потом мы ощутили украинскую бюрократию. Фильтрацию мы проходили три часа. Но это уже был дом…
— Собираетесь восстанавливать театр?
— Сейчас мои актеры «рассыпаны» по всему миру. Но мы соберемся и возродимся здесь, на земле корифеев украинского театра, в Кропивницком.
— Мечтаете о возвращении в Мариуполь?
— Нет. Думаю, что у Мариуполя будет такая же участь, как у Припяти — мертвый город. Знаете, я считаю, что украинского Мариуполя на самом деле так и не было.