На итоговой пресс-конференции 19 декабря президент Украины Владимир Зеленский сообщил, что на Ставке верховного главнокомандующего военные задали вопрос о мобилизации 450−500 тысяч человек. В тот же день бойцы и активисты провели в Киеве брифинг, на котором объяснили, как на мобилизацию напрямую влияет отношение государства к ветеранам.
— Каждый, кто сейчас принимает решение, идти воевать или уклоняться, учитывает, что его будет ждать по возвращении с войны, — заявил на брифинге ветеран Юрий Гудыменко. — Будет ли у него тогда работа? Что получит от государства, а что нет? Что с ним будет, если получит ранение, потеряет конечность (или несколько конечностей)? Ответы на эти вопросы должно давать, прежде всего, Министерство по делам ветеранов. Я общался со многими бойцами, демобилизованными после тяжелых ранений. Все они говорят примерно одно и то же: выходишь из дверей военкомата и остаешься один на один со своими проблемами. О таком отношении слышат гражданские, с которыми ветераны общаются, и это демотивирует мужчин идти в армию. Такое положение дел подкашивает обороноспособность, напрямую влияет на мобилизационный потенциал страны.
На этом брифинге корреспондент «ФАКТОВ» встретился с бывшим военным разведчиком, капитаном, 24-летним Богданом Копчатовым, который во время боя получил 9 пулевых ранений, выжил, был комиссован по состоянию здоровья. В интервью «ФАКТАМ» он рассказал, что происходило в первый день полномасштабного вторжения на Чонгаре (капитан вместе с побратимами защищал этот полуостров), о бое, во время которого оказался на волосок от гибели, и о том, в чем нуждаются ветераны после возвращения к гражданской жизни.
— До сих пор у многих нет целостного представления о том, что происходило на Чонгаре в первый день большой войны. Почему оккупанты смогли пройти через этот полуостров быстро, словно нагретый нож через масло?
— Могу сказать о том, что сам видел и пережил, — отвечает Богдан Копчатов. — Как участник этих событий знаю: не соответствует действительности версия о том, что накануне полномасштабного вторжения мосты на Чонгаре были разминированы. Они были заминированы — это точно: примерно за полмесяца до полномасштабного вторжения мы осматривали эти мосты. Взрывчатка там была. Но, к огромному сожалению, в нужный момент не произошла ее детонация. Почему так произошло, это вопрос к военным инженерам.
— Вы уверены, что если бы российские диверсанты попытались разминировать мосты накануне 24 февраля, то им не удалось бы это сделать незаметно?
— Да, уверен. Собственно, врагу и не нужно было разминировать — достаточно просто перерубить провод, который вел от подрывной машинки до зарядов.
— Вполне возможно, что так и произошло?
— Могло случиться и так. Но вероятнее всего то, что провод перебило взрывами снарядов и авиационных бомб и ракет во время артиллерийской и авиационной подготовки, которую российские войска провели перед наступлением на Чонгар.
Прошлой весной удалось вернуть из плена морского пехотинца, лично нажимавшего кнопку подрывной машинки. Я встретился с ним. Он рассказал, что попытался произвести подрыв штатным способом. Не вышло. Тогда что-то там переключал, но и это не помогло. Резервного способа подрыва не было. Почему? Это вопрос опять-таки к инженерам.
Люди также спрашивают, как так получилось, что оккупанты молниеносно захватили Херсон, дошли до Мариуполя? Но рядом с Киевом захватчики тоже оказались довольно быстро. А вопросы задают только по Херсону. Мне тоже интересно, почему на Чонгаре нас было только 500 бойцов, а россиян, которые туда поперли — 25 тысяч? Обсуждать эту тему можно много, но, как говорится, после драки кулаками не машут. Следует понимать, что я офицер тактического уровня, поэтому не знаю, какими были стратегические планы обороны юга Украины.
— Накануне 24 февраля руководство предупреждало вас о высокой опасности открытого вторжения?
— За 5 часов до того, как оно началось, мне позвонили и сказали, что, вероятно, начнется наступление врага.
— Вы вывели солдат из казарм?
— Нет, потому что они находились не в казармах, а на позициях (в окопах).
После артподготовки пошли российские военные колонны. Они были длиннющими: начало колонны видишь, а конца — не видно (до этого я даже представить такого не мог). Выстроил своих людей, сказал: «У нас высокие шансы погибнуть. Если погибнем, то как воины, а не как рабы». К счастью, в тот день все мои бойцы остались в живых.
Читайте также: «Просил побратима меня добить, но он обнял меня и сказал: «Братик, я тебя не брошу»: история пехотинца с Киевщины
— Вы наносили удары по колоннам?
— Нет, мы ведь разведчики, у нас другие задачи — выявить противника, передать собранную информацию командованию.
— То есть вы по рации передали командованию о лавине российской военной техники. Что сделали после этого?
- Информацию мы передали не по рации (потому что противник заглушил радиосигналы средствами РЭБ), а с помощью обычных гражданских мессенджеров — это единственный способ связи, который тогда был нам доступен.
Количество войск противника в десятки раз превосходило наше. Мы оказались в оперативном окружении (Херсонская область до Днепра была быстро захвачена врагом). Наше подразделение отходило колонной — грузовые и легковые автомобили. Бронетехники у нас вообще не было. Мы тогда добрались невредимыми до Энергодара (города энергетиков Запорожской АЭС).
— Выходит противник не видел вашу колонну?
— На самом деле, видел. Длина нашей колонны была километров пять — трудно не заметить. Над нами неоднократно пролетали вражеские вертолеты и самолеты. На мой взгляд, пилоты противника ошибочно считали, что это российская колонна, поэтому не открывали по нам огонь. Нам повезло — Господь Бог нас любит.
— Значит, 500 бойцов, о которых вы сказали, ехали в этой колонне?
— Не только эти 500. К нам присоединилось командование группировки войск «Юг». Я ехал в первой машине на определенном расстоянии впереди колонны — в дозоре. В тот же день, то есть 24 февраля, мы добрались до Энергодара.
— Через несколько дней к этому городу подошли российские войска. Вы столкнулись с ними?
— Нет. Из Энергодара мы двинулись на Васильевку, чтобы присоединиться к другим украинским подразделениям. Это узловой город — оттуда идут дороги на Токмак, Мелитополь, ряд других городов. Сейчас там российский контрольный пункт въезда-выезда.
— При каких обстоятельствах вы получили девять пулевых ранений?
— Это произошло 2 марта возле Васильевки — наша разведгруппа, выполняя боевое задание, попала в засаду, которую враг подготовил в лесопосадке. Там сложный рельеф: по обе стороны асфальтированной дороги овраги и лесопосадка. Солдаты противника находились на примитивно оборудованных позициях. Но все же их не было видно. Потому их атака стала для нас неожиданной. Враг подпустил нашу разведгруппу на дистанцию 7−10 метров и отрыл огонь — расстреливал почти в упор. Нас было четверо. Один из наших погиб. Остальные были тяжело ранены. В меня попали 9 пуль, одна из них — в голову. Но я не потерял сознания и руководил боем, пока меня не эвакуировали оттуда. Ведь то, что я лежал умирал, — это моя личная забота. Шел бой, и как командир, офицер я должен был им управлять.
Читайте также: Полтора суток бой в окружении: история легендарного офицера с позывным «Бес», награжденного орденом
— - Чтобы дожить до эвакуации, вам нужно было остановить кровотечение из многочисленных ран. Вы сами наложили себе турникеты?
— Нет, это сделали мои побратимы, несмотря на то, что сами были ранены. В каждом из них было как минимум по 5 пуль. До того как они наложили мне турникеты (фактически спасли), я чувствовал, как быстро теряю кровь (было сразу два артериальных кровотечения) — из меня каждую секунду уходила жизнь. Смерть сидела у меня на коленях — думал, что вот-вот умру, что я уже на пути к апостолу Петру. Но вышло иначе — мне повезло, что побратимы успели вовремя остановить кровотечения. Потому что они профессионалы высокого уровня.
Как это ни странно, ощущение того, как умираешь, — пока лучшее, из тех, которые я чувствовал в жизни. Когда ты умираешь, понимаешь, что все проблемы уходят — ты прямо сейчас перестанешь существовать и все кончится. Испытываешь от этого облегчение, кайф. Но тебя спасают, и все насущные заботы возвращаются. Думаешь, это же надо! Лучше бы я умер (улыбается).
— Существует стереотип о том, что когда человек оказывается на грани между жизнью и смертью, то все его годы калейдоскопом проносятся в сознании…
— У меня было другое: мысль, что прожил и умираю, как положено мужчине — в бою.
— Что вы чувствовали, когда в вас попадали пули?
— От первой пули (в локоть) было такое ощущение, будто электродом в нервное окончание влупили. Но это не была чудовищная боль — больно, но не так, чтобы потерять сознание. Попадание остальных 8 пуль я почти не чувствовал. Надо учитывать, что организм отреагировал мощным выбросом адреналина, и это гасило боль.
Читайте также: «Нас бросало во все стороны. Всем раненым было очень больно»: боевые медики о работе на передовой и подлость врага
— Если ранило в локоть, то раздробило кости?
— К сожалению, несколько пуль разбили мне именно кости. Так, кости стопы левой ноги были раздроблены так, что они напоминали раздавленную стеклянную бутылку. Врачи с помощью аппарата наружной фиксации собрали их в кучу и спасли ступню. Сейчас я хожу на своих двоих. Кстати, у остановивших мне кровотечение побратимов ранения были несколько легче — пули пробили им мягкие ткани, не задев костей.
— Как закончился тот бой у Васильевки?
— Мы заставили российских солдат отступить, несмотря на их большое численное преимущество.
— Я так понимаю, их позиции были значительно выгоднее ваших?
— Да, они находились в хоть каких-то окопчиках. А мы — на открытой местности. Решающую роль в том бою сыграли наш высокий профессионализм и низкий уровень профессионализма у врага. Захватчиков было 10, а нас — 4. Если бы мы поменялись местами — то есть я бы организовывал засаду, и нас было 10, а их 4 — живым оттуда не вышел бы ни один оккупант.
Кстати, уже после боя, когда нас эвакуировали, другая украинская группа пришла за телом нашего погибшего побратима и собрала документы уничтоженных солдат противника. Так мы узнали, что засаду устроили российские солдаты абхазской национальности.
Читайте также: «Когда оккупанты подходили вплотную, „Фин“ вызвал огонь на себя»: раненый воин ВСУ 14 дней один удерживал позицию под Клещеевкой
— Вы долго оставались в сознании, будучи раненым девятью пулями?
— Я потерял сознание, только когда меня доставили в Запорожье в больницу и медики ввели наркоз. А до этого я был в сознании. Когда меня эвакуировали и боевой медик ставил в машине капельницу, я произносил молитву украинского националиста. После того как мы приехали в больницу, медсестры, которые перекладывали меня на каталку, говорили: «Вы нам киборга привезли». Мол, так много пулевых ранений, а в сознании.
— Сколько времени вы не могли самостоятельно передвигаться?
— Четыре месяца я лежал в постели фактически в одном и том же положении. Затем стал передвигаться на колесном кресле, а потом — снова учиться ходить. Сначала не сгибались обе ноги. Работала только одна рука. Но со временем расходился — благодаря комплексу специальных упражнений для реабилитации.
— Кто-то из родных ухаживал за вами в тот трудный период вашей жизни?
— Да, моя старшая сестра Тамара. В первый день полномасштабного вторжения я написал ей, чтобы ехала с детьми (у нее доченька и сыночек) за границу. Но она осталась в Украине. Очень много труда вложила в уход за мной, пока я был неходячим, и во время восстановления. Я ей безгранично за это благодарен.
— Врачи извлекли из вас все 9 пуль?
— Нет, только восемь. Девятая остались в ноге. Ее не вытащили, потому что она упирается в артерию, поэтому трогать опасно. Важно, что она закапсулировалась — обросла оборочкой, и не мешает.
Знаете, еще до полномасштабной войны я сделал себе татуировку: «Краще вмерти тоді, коли хочеться жити, ніж дожити до того, коли захочеться вмерти». Министерство по делам ветеранов Украины должно не допустить, чтобы мне и таким, как я, захотелось умереть, когда мы возвращаемся в мирную жизнь.
Ранее бывший медик, а сейчас старший лейтенант ВСУ Александр Ябченко поделился лайфхаками, как солдату не замерзнуть и не промокнуть в окопах, когда там по пояс воды.
Читайте также: «Все слова о военных, наших защитниках, наших котиках и зайчиках — это дерьмо. А правда лежит пеплом в урне», — Юрий Гудыменко
Фото из открытых источников