В честь 170-летия со дня рождения этого удивительного, по мнению современников, человека Лукьяновский государственный историко-мемориальный заповедник предложил столичной госадминистрации установить на доме, где жил Сольский, памятную доску
В преддверии выборов с газетных страниц и телевизионных экранов нас начали гипнотизировать: «Выбери меня!» Но кому верить? За кем пойти?
Такими же сомнениями терзались киевляне прошлых столетий и, надо правду сказать, не всегда находили верное решение. Так было и когда в Киеве царило Магдебургское право, и когда город его лишился… по вине чиновной власти, бессовестно путавшей собственный карман с городской казной.
Возникшие из-за этого скандалы дали основание ввести в Киеве общероссийский режим самоуправления, когда городской голова избирался на определенный срок и руководил Думой и Управой. При одном голове они энергично работали на пользу города, при другом действовали против всякой логики. Горожане относили это на счет того, что у одного головы был сильный характер, а у другого — слабый. Но вот что любопытно: более всего пользы Киеву принес человек, которого многие считали бесхарактерным. Это Степан Сольский.
Сын бедного священника из Волынской губернии Степан Сольский учился в Кременецкой семинарии и Киевской духовной академии, где затем преподавал и сделался профессором. Воспитание и образование, видимо, определили его порядочность и кроткий нрав, за который Степана Михайловича в 1870 году и выбрали в городскую Думу.
Тогдашний голова Густав Эйсман был известен своим деспотизмом и жаловал лишь тех, кто старался перед ним прогнуться. Зная это, Сольский с ним никогда не спорил. А если Эйсман бушевал по поводу кого-либо из управских служащих, не угодивших ему докладом, Степан Михайлович говорил: «А знаете, Густав Иванович, был я сегодня на базаре, как все торговки вас хвалят! Лучшего, говорят, защитника нам и не найти!» Фраза действовала на Эйсмана магически. «Разве? — спрашивал он уже совсем другим тоном. — Довольны? Хвалят? Хорошо! Ну, давайте доклад, будем исправлять».
Умел Сольский ладить и со следующим головой, Иваном Толли, хотя тот отличался ужасной грубостью и болезненным самолюбием.
Сам же Степан Михайлович, став в 1887 году городским головою, находил общий язык с представителями всех партий и сословий. Из-за кротости и предупредительности журналисты прозвали Сольского Уважай Уважаичем.
- Его дипломатичность вошла в историю, — рассказывает заместитель директора Лукьяновского историко-мемориального заповедника Любовь Стеник. — Например, одно время враждовали гласные Яроцкий и Экстер. Сольский, прибегая к разным уловкам, следил за тем, чтобы между ними не возникала пикировка. Например, Яроцкий заикался и часто произносил звук «э… ». Степан Михайлович использовал это, в нужную минуту прекращая выступление чиновника под тем предлогом, что выступающий намеревался напасть на Экстера. «Да я же еще ничего не сказал!» — возмущался Яроцкий. «Вы сказали «э… », значит, хотели сказать «Экстер», а я вам этого не позволю», — отвечал Сольский.
Иной раз дипломатия ставила Сольского в смешное положение. Например, беседует он с гласными-купцами о городских проблемах: «Кто же и поддерживает город, если не купцы… Кому мы обязаны столь сильно увеличившейся доходной сметой? Купцам». Тут откуда ни возьмись гласные-домовладельцы. «А домовладельцы? — переключается Сольский. — Помилуйте, они нас только и вывозят!.. »
Кстати, о смете. За годы правления Сольского она выросла от сотен тысяч рублей до трех миллионов. Каждой копейке голова знал и цену, и место. При Уважай Уважаиче в Киеве появились электричество и канализация, телефон и трамвай, началось строительство городского театра и музея старины, гавани на Днепре… Именно Сольский начал озеленять Киев, создав специальную садовую комиссию. Он же обратил внимание на то, что разбазариваются городские земли, и заставил самоселов выкупить их у города.
При этом старался, чтобы деятельность органов киевского самоуправления была, как теперь говорят, прозрачной. Поскольку помогали ему в этом газетчики, то он их всегда привечал. Правда, из-за этого возникали претензии у гласных, которые сами были правомочны давать информацию репортерам. В конце концов, Сольский запретил пускать к себе журналистов, а требуемые ими сведения велел давать через регистратора. Однако стоило какому-нибудь репортеру высказать желание развеять те или иные слухи, как Сольский тут же приглашал его в кабинет, и все слухи развеивал, опираясь на документы.
Документы же у городского головы были абсолютно на все. Когда через шесть лет после открытия памятника Богдану Хмельницкому от Сольского потребовали отчета о расходах на монументальное сооружение, он представил квитанцию, подтверждающую, что оставшиеся неизрасходованными 135 рублей 96 копеек возвращены в кассу управы.
Поскольку налогоплательщики видели, как на глазах меняется их город, то мало у кого возникали претензии к голове. Разве что некоторые сочли чрезмерными расходы на музей и гавань. Однако вряд ли посчитают неоправданными эти расходы наши современники, имеющие возможность любоваться всевозможными выставками в просторных залах Музея украинского искусства, построенного при Сольском.
Не жалея средств для городских нужд, Степан Михайлович проявлял крайнюю скупость, когда за деньгами обращался генерал-губернатор края Драгомиров. За что и был Драгомировым нелюбим. Своего нерасположения начальник края не скрывал, а даже подчеркивал, держа порой вызванного для разговора городского голову по часу в приемной. Другой бы ушел, да и дело с концом. Но Степан Михайлович предпочитал проявлять смирение: только бы не осложнять отношения между Думой и начальником края! Но, возвращаясь от Драгомирова, просил: «Господа гласные! Успокойте меня, «провалите»! Ведь баллотировка закрытая, провалите, а я скажу, что «просил, да дума отказала».
А уж о том, чтобы самому какую корысть от должности иметь, и речи быть не могло! Сольский скорее потерял от своего положения, чем приобрел, потому что вынужден был отказаться от профессорского жалованья в академии. Собственно, перед выбором между академической кафедрой и креслом головы поставили Степана Михайловича сразу после того, как он вступил в должность. Конкуренты Сольского сомневались, возможно ли совместительство, но святой Синод разрешил ему остаться профессором академии при исполнении им обязанностей городского головы. А когда городское хозяйство разрослось настолько, что управляться с ним можно было, только отдавая все время и силы, Сольский оставил кафедру, понеся при этом материальный ущерб.
Профессорское жалованье из семейного бюджета ушло, а то, которое получал городской голова, было невелико — 6200 рублей в год. Правда, его предшественники Эйсман и Толли вовсе от этих денег отказывались. Но они были миллионеры. Сольский же, хотя и числился домовладельцем, имел лишь скромный дом на Борисоглебской, где жила его многочисленная семья. Получая небольшие деньги, Сольский еще приплачивал секретарю Думы и нес расходы по поддержанию в достойном виде управы, когда в этом возникала необходимость.
Однажды, правда, был поднят вопрос о прибавке жалованья городскому голове и членам управы. Но поскольку Сольский увидел, что многие гласные, имея претензии к работе чиновников, выказывают недовольство, попросил этот вопрос по отношению к нему снять и впредь не поднимать.
Со временем справедливость восторжествовала: должность головы Степан Сольский занимал три срока! Такого доверия киевляне не выражали никому ни до него, ни после. И умер Стапан Михайлович при исполнении служебных обязанностей. В Думе дискутировался вопрос о Лукьяновском кладбище. Сольский ратовал за его благоустройство, убеждая депутатов в необходимости выделения для этого средств. Прямо на заседании у головы начался сердечный приступ.
На Лукьяновском кладбище Сольского и похоронили. Тут уж Дума не поскупилась: на похороны выделили пять тысяч рублей. «Старожилы не запомнят в Киеве похорон более торжественных и более многолюдных», — писала газета «Киевское слово». Процессия двигалась от Крещатика по Михайловской, Большой Житомирской, Львовской (ныне Артема), Дорогожицкой… Трудно сказать, сколько людей шло за гробом, но, по словам очевидца, плотная колонна протянулась не менее чем на полторы версты.
«Умер один из лучших сынов матери городов русских», — говорилось в некрологе, и это понимал и чувствовал, наверное, каждый киевлянин. По пути следования процессии горели газовые рожки и электрические фонари. Почти все магазины были закрыты. Люди стояли с непокрытой головой…
- Именитых горожан в то время хоронили на Аскольдовой могиле, но Сольский завещал предать его земле на Лукьяновском кладбище, — говорит начальник научно-методического отдела Лукьяновского историко-мемориального заповедника Оксана Борисюк. — Вслед за ним здесь стали хоронить киевскую интеллектуальную элиту, что и послужило основанием сделать старое кладбище историко-мемориальным заповедником. Сольский был многодетным отцом, и это побудило нас разыскивать его потомков. У него было восемь детей, но мы смогли проследить судьбы двоих. Его сын Андрей умер еще в 1911-м, дочь Мария стала женой харьковского генерал-губернатора, а в 1937-м была расстреляна в Киеве. Правнуки Степана Михайловича живут кто в Украине — во Львове, Донецке, Красном Луче, Белой Церкви, кто — в Канаде. Все они помнят своего предка.
Хотелось бы, чтобы помнили его и киевляне. Поэтому заповедник обратился в Киевскую госадминистрацию с просьбой установить мемориальную доску на доме Ь 6 по улице Борисоглебской, где жил Степан Сольский. Соответствующее решение уже принято.