22-летней Ольге, у которой на фоне сахарного диабета развилась почечная недостаточность, врачи сделали пересадку от родственного донора
С семьей Коваленко мы встретились в их двухкомнатной брежневке. Кроме иконы Пантелеймона-целителя, пожалуй, здесь ничто не напоминает о том, что полгода назад на семейном совете решался жизненно важный вопрос: ради спасения единственной дочери отец или мать должны лечь под нож и отдать почку ребенку, обреченному на медленное угасание. Почки у Ольги практически полностью отказали…
- Беда постучалась в наш дом, когда Олечке было еще девять лет, — тихим грудным голосом говорит Мария Владимировна, которая еще не оправилась после операции. — Дочка заболела гриппом. Вирусная инфекция дала осложнение — у ребенка начал прогрессировать сахарный диабет. А через десять лет у Ольги начались проблемы с почками. Врачи поставили диагноз диабетическая нефропатия. К тому времени Оля уже окончила педагогический университет в соседнем Бердянске. Проработав некоторое время преподавателем младших классов, она перешла на более спокойную работу — в одну из городских библиотек. В октябре прошлого года у Оли стали сильно отекать ноги, врачи посоветовали проверить почки. Когда поехали на обследование в Трансплантационный центр Донецкого областного клинического территориального медицинского объединения, оказалось, что они у Олечки уже практически не работали… Это страшно, когда на твоих глазах твой ребенок, твоя кровинушка угасает, догорает, как свечка… Жидкость начала заполнять легкие, затем обнаружили отек мозга. Жить Олечке оставалось совсем мало, возможно, недели и дни… На фоне этого дочка заболела воспалением легких, похудела на 20 килограммов…
- Оля знала, что ее ждет?
- Конечно. Но она у нас стойкий оловянный солдатик. И оптимистка. Не то, что я. Оля мужественно переносила капельницы с антибиотиками. Спокойно приняла приговор врачей, когда мы поехали на первую консультацию в Донецк. Врачи предложили нам три варианта. Первый — продержаться на антибиотиках месяц-два. Второй вариант: Оля может жить на аппарате искусственной почки — три раза в неделю полностью очищать кровь при помощи гемодиализа. Третий вариант — пересадить родственную почку одного из родителей.
- Что вы решили на семейном совете?
- Вначале я склонялась к гемодиализу. Но когда мы с мужем узнали, что это такое, сказали «нет»! А поскольку за два месяца, проведенных в больнице рядом с дочерью, насмотрелась на молодых ребят и совсем маленьких детей, которые два, три и четыре года ждут в больничной палате «свою» почку, решила, что донором стану либо я, либо муж. Ведь орган должен идеально подойти по десяткам параметров. А родственники умерших или погибших в редких случаях соглашаются, чтобы у их близкого человека забрали орган для трансплантации. У нас с Олей одна группа крови и, как показали исследования, хорошая совместимость тканей. Это большая гарантия того, что пересаженная почка приживется. Тем более что у дочери диабет, у таких больных плохо заживают даже небольшие ранки и порезы, а тут такая сложная операция.
- Как знакомые отнеслись к вашему решению отдать почку дочери?
- По-разному. Коллеги (я работаю швеей в трикотажном ателье) отговаривали: «Маша! Ты с ума сошла! Себя погубишь и дочку не спасешь! Опомнись!» Спасибо сестре Светлане: только она одобрила наше решение. За триста километров поехала в Святогорскую лавру, помолилась за нас, поставила свечи за здравие, привезла икону Пантелеймона-целителя. Даже в день операции Света целый день молилась за нас в Свято-Никольской церкви Мариуполя.
- Мария Владимировна, перед операцией вам было страшно?
- Конечно, я же такая трусиха. Когда на каталке везли в операционную, меня била дрожь. А потом наркоз, снотворное. Очнулась я только в реанимационной палате. Первая мысль: «Как там Оля?» Ведь она была первой ласточкой, первой пациенткой, которую, несмотря на поражение сосудов диабетом, плохое восстановление тканей, донецкие хирурги решились прооперировать. Я низко кланяюсь спасителям дочери — профессорам центра трансплантации почки Виктору Денисову и Вадиму Захарову, врачу-анестезиологу Николаю Ивановичу. Он ночами дежурил возле нас в палате, переживал за меня и Олечку. Буду за них молиться всю жизнь. Вообще в больнице такой душевный персонал. Мне кажется, нас больше лечили не медикаменты, а окружавшая аура человеческой доброты.
- А я себе внушила: «Спокойно, Оля! Все будет хорошо!» — вступает в разговор Ольга. — За маму переживала, ведь ее первую отвезли в операционную.
- Выходит, что вас с мамой оперировали отдельно? — спрашиваю Олю.
- А как же иначе?! — говорит Ольга со знанием дела. — У мамы надо было сначала удалить почку, обработать, промыть, словом, подготовить ее к пересадке. На это ушла половина дня — с половины девятого до часу дня. А после обеда в операционную повезли меня. В реанимационную нас доставили только к семи часам вечера.
- Вас предупреждали о риске, который мог возникнуть при пересадке почки?
- Риск есть при любой операции, даже безобидном удалении аппендикса, — говорит Мария Владимировна. — Особенно это касалось дочки: у нее из-за диабета утолстились стенки сосудов. Конечно, боялись, что организм Ольги не примет мою почку, произойдет отторжение. Но, видимо, сработала психологическая установка наших профессоров: «Все будет нормально! Причин для паники нет!» Конечно, помогла и моральная поддержка мужа Владимира Владимировича. До операции он был все время с нами и, меряя шагами палату, всячески подбадривал: «Держитесь! Прорвемся!»
- Когда маму со второго на шестой этаж увезли на операцию, папа занял свой «пост» у больничного лифта, — вспоминает Ольга. — Дежурил он там почти 12 часов, чтобы хоть мельком, хоть краешком глаза увидеть, что мы живы, когда маму и меня будут везти в реанимацию.
- Помните свои ощущения, когда очнулись после операции?
- Боялась, что будет больно, — признается Мария Владимировна. — Но все обошлось относительно легко. Терпимо. А когда вечером в палату привезли Олю, я рыдала. Дочка не могла говорить — мешали трубки для искусственной вентиляции легких. Она жестами просила их убрать. Об этом лучше не вспоминать… Оля мужественно перенесла операцию и уже на четвертый день, раньше меня, поднялась с койки. А за дверью, сквозь стекло, все две недели мы видели лицо папы. Он — наша главная опора, наш кормилец. Для семейного бюджета это была дорогостоящая операция. Пришлось занимать у знакомых и друзей две тысячи долларов. Огромное спасибо мэру Мариуполя Юрию Хотлубею и народному депутату Сергею Матвиенкову. Город и металлургический комбинат имени Ильича выделили нашей семье по пять с лишком тысяч гривен. Помог и директор нашего предприятия Ефим Антипенко. Теперь тратим только на иммунодепрессанты и капельницы, чтобы у дочери не отторгалась пересаженная почка. Сейчас ей бесплатно поставили три капельницы, а потом придется их делать через каждые полгода. Одна капельница — это тысяча гривен. Так что папе теперь на стройке приходится трудиться в две смены.
- О чем сегодня мечтаешь, Оля?
- Она рвется на работу, — вместо дочери отвечает мама. — В Донецке ей предложили
I группу инвалидности. Куда там! И слышать об инвалидности не хочет. Согласилась еще месяц побыть дома, а потом — в библиотеку, к своим девчатам. Они так за Олечку переживали, звонили, поддерживали, сколько раз приезжали в больницу. Особенно подружка Аня Науменко. Она для Оли теперь, как родная сестра.
- Хочу вдоволь поесть селедки, — смеется Ольга. — А мне сейчас нельзя ни соленого, ни копченого, ни острого. Хотя врач сказал: если очень хочется, то кусочек можно. Мамина почка работает нормально, но лучше поберегусь. Критический период после операции длится три месяца, пока, как говорят в народе, почка жиром не зарастет. У меня 28 апреля был день рождения. Но так случилось, что родители заранее сделали мне подарок. Мама отдала мне свою почку и подарила вторую жизнь…