В Киеве подводятся итоги Первого всеукраинского поэтического вернисажа «Троянди й виноград», посвященного 110-летию со дня рождения классика украинской литературы Оценивать поэтический дар участников конкурса доверено корифеям украинского слова — Борису Олийныку, Ивану Драчу, Мыколе Лукиву. Самому младшему конкурсанту — десять лет, самому старшему — под 90. Организатор и вдохновитель Первого всеукраинского поэтического вернисажа, посвященного 110-й годовщине со дня рождения великого украинского поэта Максима Рыльского, — его внук Максим Рыльский (младший). О своем знаменитом деде известный киевский журналист рассказал читателям «ФАКТОВ».
В музей-усадьбу Максима Фадеевича Рыльского мы с Максимом Георгиевичем Рыльским подъехали на его черной «Хонде». Выходим из машины, и внук классика украинской литературы минуты две стоит, замерев на месте.
- Видите это дерево? — спрашивает меня. — В детстве я обожал за ним прятаться от дедушки. В то время все эти могучие нынче дубы и клены были саженцами…
Постояв в задумчивости еще несколько минут, Максим Георгиевич открывает калитку, ведущую в музейную усадьбу.
- Сегодня сюда приводят на экскурсии школьников и студентов, а ведь полвека назад здесь кипела дачная жизнь, — вспоминает Максим Георгиевич. — Дети, как им полагается, шалили, ловили в фонтане рыбу, играли в прятки, взрослые занимались «взрослыми» делами: дедушка работал, бабушка хозяйничала. Как и большинству литераторов в Союзе писателей, деду предложили участок в Конче-Заспе. А он выбрал Голосеево. Это сейчас едва ли не центр Киева, а тогда мы считали, что живем на опушке леса. Никакой транспорт сюда не ходил. К счастью, у деда был ЗИМ (автомобиль, выпущенный заводом имени Молотова). Он выручал.
- Служебный?
- Дед лихачил?
- Всегда ездил с водителем. Я что-то даже сомневаюсь, что дед вообще умел водить автомобиль. Но пользовался машиной ежедневно — отправлялся на работу, рыбалку, в театр. Кстати, во всех театрах Киева за ним было закреплено место в ложе. Несколько раз и меня подвозил в школу. Но высаживал обычно за пару кварталов от нее — «выделяться» в нашей семье считалось неприличным. А в 1964-м после смерти деда ЗИМ продали.
- Не жалко было?
- Да нет. Во-первых, он много «ел» бензина. Во-вторых, когда сыновья деда — дядя Богдан и мой отец Георгий — приняли решение передать голосеевский дом Максима Фадеевича в дар государству с целью создания в нем музея, оказалось, нашей семье нужно было еще и налог заплатить немалый за оформление дарственной. На книжке же у деда ничего не оказалось. Вот и пришлось продать ЗИМ…
- Не жалеете, что передали дом в дар государству? Сегодня могли бы его продать очень выгодно…
- Нет, не жалеем. Музей хранит память о дорогом сердцу человеке. А нет музея — и память короче. Мы ведь не на улице остались. Кроме домика в Голосеево, у нас была большая квартира на улице Ленина (сейчас Богдана Хмельницкого. — Авт. ). В ней у деда был кабинет, где он принимал избирателей.
В этом доме, кстати, до сих пор живут семьи Олеся Гончара и Александра Копыленко. Квартиру мы потом разменяли.
- Извините, вы сказали, что у Максима Фадеевича, когда он умер, на книжке не оказалось ни копейки. На что же он тратил деньги?
- У него не было 200 костюмов и вертолета. Деньги тратились на семью, поездки — дед был заядлым путешественником, объездил вдоль и поперек полмира. Часто любил повторять: «Мандрівочкою пахне!». Львиную же долю средств тратил на помощь тем, кто, по его мнению, в ней нуждался. Например, своим землякам из Романовки в Житомирской области.
- Он ведь был лауреатом двух Сталинских и Ленинской премий. А это весьма приличные по тем временам деньги…
- В 1960 году дед летал в Москву получать Ленинскую премию. Мы с отцом отправились вместе с ним. После церемонии вручения дедушка зашел в номер гостиницы «Москва», где мы его ждали, открыл чемодан, а там… битком набито 100-рублевыми купюрами. «Сколько тут?» — спросил я, шокированный зрелищем. «Считай», — улыбнулся дед.
- И что, вот так — без охраны — с этим чемоданчиком он гордо шагал по Москве?
- Да, без охраны! Взял такси и благополучно добрался до гостиницы. А потом с этим же чемоданчиком мы летели в Киев. Сегодня в такое трудно поверить!
- Что вам «перепало» с Ленинской премии?
- Дедушка независимо от премии всегда давал внукам «подъемные» — на мороженое, шоколад, газировку… На крупные покупки нам деньги не требовались. У нас все основное было.
- Неужели вы никогда не просили родителей и дедушку купить вам что-то из игрушек?
- Просить? Нет, это у нас не заведено было. Помню, как дедушка привез мне из Москвы огромный грузовик с открывающимся кузовом. Он любил делать сюрпризы!
- А что вам не разрешалось?
- Смотреть после девяти вечера телевизор и… плакать, когда дедушка работает. Он мог писать только в абсолютной тишине! Вставал обычно в шесть утра, когда все домашние спали. Выходил в сад, потом возвращался в кабинет и писал. Курил одну за другой сигареты без фильтра — «Лайка», «Тройка», «Дружба» — и писал. Дым в комнате стоял коромыслом! Правду сказать, я побаивался его — он всегда требовал порядка. Высшей наградой было поехать с дедом на рыбалку. Рыбалка — его большая любовь. Даже будучи в Рио-де-Жанейро, он тосковал по речке и удочке. И по комарам в придачу (улыбается). Рыбу любил ловить на распаренную пшеницу. У нас дома не переводились уха, заливной судак или караси в сметане!
- Максим Фадеевич был гурманом?
- Нет, абсолютно. У нас всегда предпочитали простую еду: борщ, мясо, картошку, вермишель, салат… В осенне-весенний период на столе не обходилось без соленых огурчиков, помидорчиков, квашеных яблок и капусты. Соленьями занималась не бабушка, а домработница. По вечерам семья собиралась за самоваром. Говорили о политике, поэзии, житейских делах. Кстати, общались в равной степени как на украинском языке, так и на русском. А еще в доме у дедушки всегда было мороженое. Пару бидончиков этого лакомства непременно стояли в холодильнике. Мы ели мороженое и летом и зимой! Очень любили пирожные «наполеон», которые часто делала моя мама…
- Интересно, вы в школе стихотворения деда читали на «пятерки»?
- По литературе всегда получал хорошие отметки. Стихотворения же деда я выучил, уже будучи взрослым человеком. Часто читаю их «про себя» — под настроение.
- Сами стихов не сочиняете?
- Еще подростком как-то решил написать стихотворение и посвятить его деду. Корпел-корпел… А у Рыльского, помните, есть строки, посвященные Тарасу Шевченко:
«Благословен той день і час,
Коли прослалась килимами
Земля, яку сходив Тарас
Малими, босими ногами»…
Вместо «Тарас» я вписал «Максим» — это и стало апогеем моего поэтического творчества (смеется).
- Вы с дедом тезки. Наверняка с этим связано немало курьезов.
- Я журналист и, знаете, почти всю жизнь работал под псевдонимами. Ну представляете, приходит 20-летний корреспондент в газету, пишет заметку в 20 строк и подписывает «Максим Рыльский»! (Улыбается. ) А однажды случился такой казус. В начале 90-х годов председателем Союза журналистов Украины был Евгений Вербыло. Мы знакомимся. «Максим Рыльский», — представляюсь. Он, улыбаясь, представляется в свою очередь: «Павло Тычина!» Думал, я шучу таким образом…