Двадцать лет назад 24-летнюю Людмилу Кириченко и 35-летнего Михаила Кудряшова свела война в Афганистане, и с тех пор они неразлучны Мысль завербоваться вольнонаемной за границу 24-летней Людмиле Кириченко из Черкасс пришла после того, как ее оставил жених. В 1983 году ее зарплата повара-кондитера составляла всего девяносто рублей. Помощи ждать было неоткуда — отец давно не жил с семьей, мать едва сводила концы с концами, младшая сестра еще училась. И Людмила решила обратиться в военкомат. Однако там ей ответили: «Хотите визу в Германию? Придется лет пять подождать. В Чехословакию? Года три». Так долго стоять в очереди молодая девушка не могла, и она согласилась на Афганистан. Туда заграничный паспорт можно было получить всего через несколько месяцев.
- Одноклассники, подруги и знакомые мне завидовали, ведь я им рассказывала, что скоро уеду на работу в Германию, — вспоминает Люда. — То же самое маме с сестрой врала. Поэтому, пока готовились документы, родные за меня не волновались. Но однажды я прибежала домой с заграничным паспортом: «Мамочка, я наконец-то еду!» И тихим извиняющимся голосом уточнила: «Только не в Германию, а в Афганистан».
У Марии Дмитриевны это сообщение вызвало шок. «Ты не волнуйся, мне сказали в военкомате, что я даже выстрела не услышу, ведь не воевать еду. Буду работать поваром на кухне, в тылу, а война будет далеко», — успокаивала Людмила маму. Девушка и сама искренне верила в эти слова, ведь именно так ей и говорили в военкомате.
- Вскоре мама немного успокоилась, да и мои частые письма убедили ее, что я в самом деле нахожусь в безопасности, — продолжает моя собеседница. — Я писала, что после работы хожу смотреть на звездное небо. И хотя оно в Афганистане иссиня-черное и немного мрачное, звезды на нем такие же, как в Украине. На самом же деле нашу базу с 10 вечера и до поздней ночи душманы обстреливали трассирующими пулями. Перед нами стоял зенитно-ракетный полк, а за нашим мотострелковым — только горы. И душманы скрывались в них.
Впрочем, к этому все со временем привыкли. Во время обстрелов мы даже фильмы смотрели в открытом импровизированном кинотеатре. Только иногда приходилось пригибаться, чтобы не задела пуля.
Страшно было другое. Когда полк уходил на боевое задание и женщины оставались под охраной нескольких солдат и офицеров, военные становились неуправляемыми. Накурившись «травки», они ломились к девчатам в комнаты, требуя «любви». Перепуганные девушки выбегали в одних ночных рубашках на холод (климат в Афганистане резко континентальный, и после семи часов вечера начинают дуть холодные ветры) и искали защиты у заместителя командира по тылу.
Но была на той войне и другая любовь — чистая и бескорыстная. Именно такую испытала Люда Кириченко, прибыв в 180-й мотострелковый полк, дислоцировавшийся в Кабуле.
- Это было 25 апреля 1983 года, — вспоминает Людмила. — В расположение полка нас прибыло три девушки. Две Тани (одна из Москвы, другая из Белгородской области) и я. Они обе высокие, а я небольшого роста, типичная украиночка. После инструктажа заместитель по тылу распорядился, чтобы три офицера помогли нам занести вещи в медицинскую комнату, куда нас временно поселили. Мои вещи подхватил синеглазый улыбчивый комбат Михаил Кудряшов. Мы оказались земляками, он родом из Конотопа. Мне кажется, поначалу капитан обратил внимание только на мой рост, поскольку и сам был невысокий.
К тому времени капитан Кудряшов воевал в Афганистане уже полгода. 35-летний командир 2-й минометной батареи был опытным военным. А вот в личной жизни ему не везло. Расставание с женой было неминуемо, слишком уж разными они оказались людьми. Единственное, что связывало его с супругой, это 12-летний сын.
- Знаете, Миша не говорил мне громких слов, — вспоминает Люда. — Чаще слышала от него, что я хорошая, добрая, честная, что я ему нравлюсь, и очень редко, что он меня любит. Я робела от этих слов и еще сомневалась: как-никак командир был старше меня на одиннадцать лет. Но он угадывал мои мысли и говорил: «Я тебе себя не навязываю и ничего не обещаю. Жизнь покажет, как будет дальше. Ты сама скоро во всем разберешься».
Чтобы понять, насколько Люде дорог этот человек, ей хватило месяца. Ровно столько Миши не было в полку — он сражался в горах с боевиками. А тут эти обкуренные взбешенные солдаты, ломящиеся в двери по ночам. И вот тогда она решила для себя: «Он — мой тыл, моя защита».
Девушку поразила его бесхитростность, общительность, доброта. Когда он бывал на базе (а это случалось не так уж часто), обязательно отправлял к ней в помощь на кухню солдат. А иногда, вернувшись с задания, мог подарить полудрагоценный камень, найденный в горах. Эти знаки внимания были так необходимы им обоим! И когда они вместе рассматривали темное кабульское небо, казалось, будто и пули вокруг не свистят, и взрывы не слышны. Уже значительно позже Миша признался Людмиле, что переболевший тифом его сослуживец, который оставался в полку, когда остальные уходили в рейд, наблюдал за ней тайком и потом докладывал ему: «Она верная девушка, очень ждала тебя, все время спрашивала у офицеров, как там вторая бригада». Для бесстрашного комбата слова о том, что его любят и ждут, очень много значили.
Но однажды он не вернулся из боя.
- Моему подразделению предстояла операция в ущелье Панджшер, которое в то время контролировал известный бандит Ахмед-шах, — вспоминает майор в отставке 56-летний Михаил Кудряшов. — Ущелье было богато на лазурит, медь, золото. Их вывозили оттуда в Пакистан, а взамен шли караваны с боевиками и оружием. Крупная панджшерская операция началась 20 апреля 1984 года. Мы понесли тогда много потерь, поскольку наши солдаты не были как следует подготовлены для ведения боя в горах. Бойцы срывались со скал в ущелья, подрывались на противопехотных минах, болели желтухой и брюшным тифом. Несмотря на это, 30 апреля нам удалось ликвидировать одну из самых крупных группировок Ахмед-шаха, которой руководил его помощник Абдулла. Нам удалось взять его в плен, захватить много боеприпасов и секретных документов. Но обратный путь выдался не менее сложным, чем сам бой. Из 57 человек личного состава на базу вернулись всего девять.
- Больше всего в дороге солдат мучила жажда, — рассказывает Михаил Кудряшов. — Однажды нам сбросили с вертолета три 20-литровых бурдюка с водой. Два из них полетели в пропасть, и только один мы смогли разлить по флягам. Всех строго предупредили: воду не пить, лишь смачивать ею губы. Когда человека долго мучает жажда, ему нельзя глотать воду — происходит спазм, и он задыхается. Но один сержант все-таки не выдержал. Спрятавшись за валун, сделал несколько глотков из фляги… Мы услышали только его предсмертные хрипы.
30 мая 1984 года остатки нашей бригады передвигались на высоте пяти тысяч метров над уровнем моря. Стояла сильная жара, все сильно хотели пить, а воды не было. И вот в районе одного из кишлаков заметили «зеленку». А где зелень, там обязательно есть источник. Ребята бросились к воде, и тут прогремел взрыв. Оказалось, боевики заминировали подходы к источнику. Подорвались сразу четыре человека, еще пятнадцать получили осколочные ранения. Я приказал остановить колонну и послал вперед саперов. Они вытащили троих бойцов из-под завалов, а за солдатом, который находился дальше всех, придавленный минометом, я отправился сам.
Это был Саша Наконечный из Новосибирска. На одной ноге у него была оторвана стопа, из другой, поврежденной осколками, текла кровь. Первым делом я забинтовал ее, затем наложил жгут на искалеченную. Взяв парня на руки, стал передвигаться по камням к своим. До безопасного места оставалось метров пятьдесят. Раненый солдат извивался у меня на руках от боли, и я в какой-то момент не удержался на камне и ступил правой ногой на траву. Именно в том месте стояла итальянская противопехотная мина, недоступная для обычных миноискателей.
Придя в себя, комбат подумал, что их с солдатом отбросило взрывной волной. Ведь боли он не чувствовал. Но, когда попытался подняться, заболела левая нога. Посмотрел на нее — из туфли свисал оторванный большой палец, а стопа и колено были переломаны. Правая рука, которая удерживала солдата, была разорвана от локтя до кисти, и из нее торчали осколки. Правой ноги Кудряшов почему-то не чувствовал. И тут он услышал слова, которые звучали будто из колодца: «Комбат подорвался, у него оторвана нога».
- Ко мне подбежал начальник штаба батальона, большим ножом отрезал свисающие ниже колена сухожилия и сказал: «Они тебе больше не понадобятся», — вспоминает Михаил Михайлович.
Через несколько часов вместе с другими ранеными командира батальона отправили на вертолете в военный госпиталь в Баграм. Саша Наконечный все так же кричал. К его первичным ранениям добавилось ранение в левом боку, но осколки, которые могли попасть ему в сердце, остались в руке комбата.
- Когда Миша уходил на задания, мы обычно не говорили об опасности, — рассказывает дальше Людмила. — Я желала ему всего доброго, и мы прощались. А перед Панджшерской операцией он мне сказал: «Этот рейд будет очень тяжелым. Скоро не вернусь». Я ответила: «Береги своих солдат, береги себя!» А Миша громко так заявил, чего я от него никогда раньше не слышала: «Да что со мной может случиться? Сколько хожу в рейды, даже контузии не было! Приду, как всегда, жив и здоров». Эти слова очень долго потом звенели в моих ушах, а на сердце почему-то было неспокойно.
За полтора месяца, пока длилась боевая операция, я вся извелась. Лишь бы живой вернулся, молила Бога. И вот 30 мая стою на кухне, и тут ко мне подходит кто-то из офицеров: «Людмила, ты ничего не знаешь?» У меня сердце так и оборвалось: «Что-то с Мишенькой?» «Он жив, — сразу же успокоил офицер. — И не слепой. Ну, ноги нет. Ну, до колена… »
В сопровождении четырех офицеров Людмила вылетела вертолетом в Баграм. Взяв себя в руки, она открыла дверь палаты. Увидев ее, Михаил тут же отвернулся к стенке. Потом комбат сознался: думал, что после этого она не захочет его видеть.
- Я присела на краешек кровати: «Я тут тебе кое-что из еды привезла, вот сменное белье», — вспоминает женщина. — Услышав эти слова, Миша повернулся ко мне, обнял, поцеловал в щеку и сказал: «Ну, ничего, все будет хорошо». И я тут же ему ответила: «Я тебя никогда не оставлю».
В одной палате с Кудряшовым лежал и спасенный им солдат. Он плакал от горя и кричал, что теперь инвалид и никому не нужен. Никакие слова не могли его успокоить.
… Михаил Кудряшов быстро шел на поправку. Из Баграма его отправили в Ташкент, оттуда — во Львовский военный госпиталь. И когда в начале августа Люда, взяв отпуск, приехала к нему, он уже ходил на костылях и готовился к протезированию. Во Львове она увидела прежнего Мишу — веселого, жизнерадостного, излучающего энергию. Едва переступила порог госпиталя, как медперсонал бросился к ней: «Вы Люда? Проходите на третий этаж, Михаил Михайлович сказал, что вы обязательно приедете, он вас очень ждет».
В госпитале Людмила познакомилась с Мишиной мамой. Когда они вышли на улицу, Антонина Евдокимовна обратилась к ней: «Один раз в личной жизни моему сыну не повезло. Я бы не хотела, чтобы это повторилось еще. Так что хорошо подумай о своем шаге, дочка». «Я уже подумала», — ответила Людмила.
Об этом же просила подумать и Людина мама перед поездкой дочери к любимому в госпиталь: «Ты молодая, здоровая, как бы не жалела потом». — «Я знаю, что этот человек потерял ногу не по пьянке под поездом, а на войне. О чем я должна жалеть?»
… Сейчас в квартире Кудряшовых в Полтаве идет ремонт, и к семейным фотографиям невозможно добраться. Но Люда уверяет, что их первое совместное фото получилось вполне приличным, несмотря на то, что она была без фаты, а жених — без ноги. Желая находиться рядом с любимым мужчиной, она там же, в госпитале, предложила ему жениться на ней. Но в их ситуации это можно было сделать только в городе, в котором прописаны родители жениха. К счастью, Мишу вскоре перевели из Львова в Киев, а нач-мед столичного военного госпиталя, увидев, как больной делает стойку на одной руке, отпустил его на неделю домой. В Конотопском горисполкоме жениху с невестой пошли навстречу, и 20 августа 1984 года они расписались.